М. Омори. Булгаков и Мольер в советском идеологическом контексте 1920—1930-х годов

Предметом данной статьи являются причины выбора Булгаковым в октябре 1929 года в качестве темы своей пьесы Кабала святош жизни французского драматурга Мольера. Нам уже известна ситуация, в которой оказался тогда Булгаков и которая, возможно, была толчком к созданию пьесы: М. Чудакова указывает, что Булгаков слышал, как и Мейерхольд, и Катаев, и Олеша сравнивали Маяковского после выхода его пьесы Баня с Мольером, и это является побуждающим толчком для Булгакова: «Я покажу вам, каков был действительно Мольер и кто сегодня может сравниваться с ним по справедливости...»¹. Кроме того, М. Чудакова отмечает, что чисто внешним толчком к созданию Мольера послужило письмо из МХАТа от 14 октября 1929 года. Дирекция просила Булгакова, ввиду запрещения Бега, возвратить аванс — 1000 рублей. Но взять эти деньги в ту осень было уже неоткуда; безвыходность и заставила драматурга задуматься над тем, чтобы написать для МХАТа новую пьесу и покрыть задолженность².

Но почему именно Мольер? Как признает М. Чудакова, сведения об октябре 1929 года в жизни Булгакова, когда была начата работа над Мольером, скудны³. В булгаковедении часто отмечается тема «власти и художника» в Кабале святош, однако думается, что творческий замысел пьесы рождается не только из этой темы. Если учесть, что Булгаков, будучи репертуарным драматургом, всегда рассчитывал на постановку своего спектакля и зрительский успех, то следует проанализировать пьесу с учетом современного ей социально-культурного контекста. Именно в том, как могли воспринять пьесу о Мольере в советском обществе 1920—30-х годов, и следует искать корни творческого замысла Кабалы святош.

Прежде всего, напомним, что Мольер — один из любимейших драматургов Булгакова. После премьеры Мольера во МХАТе в 1936 году, отвечая на вопрос корреспондента газеты «Горьковец» «Почему именно Мольер?», Булгаков говорит:

Трудно ответить на этот вопрос. Я читаю, перечитываю и люблю Мольера с детских лет. Он имел большое влияние на мое формирование как писателя⁴.

Но в России не только Булгаков является таким писателем и драматургом. Как отмечает французский исследователь Патуйе, изучающий влияние Мольера на русскую драматургию, «ни один иноязычный народ не создал Мольеру такой громкой славы, как народ русский; ни один народ не может сослаться на более постоянное преклонение перед его гением и его творчеством»⁵. Знакомство с комедиями Мольера в России начинается уже с конца XVII века, и с тех пор нет ни одного крупного русского комедиографа, которого нельзя было бы назвать более или менее усердным учеником Мольера: его пьесы оказывали огромное влияние на почти всех русских драматургов, таких как Грибоедов, Гоголь и Островский. И после октябрьской революции ситуация с популярностью французского драматурга не изменилась — пьесы Мольера входили в репертуар всех театров и имели большой успех⁶.

Однако, анализируя мольеровские пьесы в культурном контексте 1920—30-х годов, нельзя обойтись без нового, «советского» образа Мольера, имеющего идеологическую окраску, — образа драматурга-атеиста, автора Тартюфа к Дон Жуана, где показывается религиозное ханжество. Например, советский литературовед П. Коган в своей книге Очерки по истории западно-европейской литературы, выпущенной в 1928 году, утверждает:

Несомненно, что Мольер не только был обличителем пороков духовенства, — он не был религиозным человеком. Носителями идеи благочестия, горячими христианами он выводит Оргона и Тартюфа, из которых один — глупец, другой — лицемер. Мольер в этом отношении является предшественником Вольтера⁷.

Толкование Мольера в атеистическом контексте мы видим и в области народного просвещения. Так, в первом номере антирелигиозного журнала «Безбожник» за 1929 год печатается реклама, предлагающая читателю выписать «библиотеку мировых произведений», «вскрывающих отрицательную роль религии и ее служителей» из 24 книг, среди которых произведения Байрона, Боккаччо и Мольера (см. фотографию страницы журнала «Безбожник»)⁸.

Что касается литературно-общественной критики 1930-х годов, Мольер продолжает представляться антирелигиозным драматургом. Так, советский исследователь Мольера С. Мокульский поясняет по поводу антирелигиозного аспекта в Тартюфе:

Какова же идея Тартюфа? Буржуазные ученые, стремящиеся отвести от Мольера упреки в вольнодумстве и безбожии, отвечают: обличение религиозного лицемерия, ханжества. На самом же деле задача пьесы — показать те страшные опустошения, которые вносит в жизнь буржуазной семьи религия, этот бич человечества, затемняющий сознание, парализующий волю, отупляющий ум честного и делового буржуа и превращающий его в игрушку в руках отъявленного мошенника. [...] именно потому сатира Мольера выходит за пределы антиклерикальной и приближается к антирелигиозной. Не церковные обряды, не поведение духовенства являются объектом сатиры Мольера, а само христианство, его учение о любви к ближнему, о милосердии, нестяжании, предпочтении небесных благ земным⁹.

Оказывается, что когда ставят спектакли по Мольеру в советских театрах, от зрителя требуется усмотреть в них именно антирелигиозный подтекст. Мы можем представить себе, что Булгаков тоже не мог не считаться с общепринятым мнением, поскольку, будучи репертуарным драматургом, должен был быть чутким к современной ему аудитории.

Можно предложить, что Булгаков, рассчитывая на постановку своей пьесы и выход из сложнейшей ситуации, связанной с покрытием задолженности, начал писать пьесу о Мольере как произведение достаточно злободневное по своей тематике. Но сразу надо сделать оговорку, что он не намеревался написать именно антирелигиозную пьесу, одобренную советскими идеологами. Когда в октябре 1930 года Булгаков читал Кабалу святош на совещании литературно-репертуарного комитета МХАТа, он отметил, что

[...] в его планы не входила ни пьеса о классовой борьбе в XVII веке, ни создание монументальной трагедии, ни создание антирелигиозного спектакля. Он хотел написать пьесу о светлом ярком гении Мольера, задавленном черной кабалой святош при полном попустительстве абсолютной, удушающей силы короля. Такая пьеса нужна советскому зрителю¹⁰.

Как справедливо отмечает булгаковед А. Грубин, Булгаков был вне вульгарно-социологической литературной тенденции в советском искусствознании 1920-х годов, категорически объявившей Мольера сугубо буржуазным деятелем¹¹. Поэтому сам Булгаков подчеркивает, что он не собирался создавать пьесу ни о классовой борьбе, ни на антирелигиозную тему.

Однако возникают сомнения относительно того, мог ли Булгаков категорически игнорировать образ Мольера-безбожника и не отразить в своей пьесе хотя бы в какой-то мере официального восприятия Мольера. Уместно отметить, что никто из булгаковедов не возражает, что одним из толчков к созданию «романа о дьяволе» послужила антирелигиозная советская пропаганда 1920-х годов. Булгаков откликнулся на нее Мастером и Маргаритой, поэтому вовсе не кажется странным, что в замысле пьесы Кабала святош, начатой, как и этот роман, в конце 1920-х годов, таится и развивается современное Булгакову одностороннее представление о Мольере как гении-борце против религии. Тогда какую же пьесу Булгаков хотел создать?

Перед тем, как ответить на этот вопрос, следует вспомнить, что в творчестве Булгакова отчетливо видны антиклерикальные настроения: в романе Белая гвардия во сне Алексея Турбина появляется вахмистр Жилин, и в его рассказе Бог объясняет: «таких дураков, как ваши попы, нет других на свете»¹². В пьесе Бег в первом действии архиепископ Африкан уходит из монастыря, бросая беженцев под угрозой наступления Красной Армии, при этом его называют «недостойным пастырем»¹³. А во втором действии Хлудов критикует Африкана, часто ссылающегося на Библию и не видящего реальную опасность. Наконец, в романе Мастер и Маргарита Каифа просит Пилата казнить невинного Иешуа. Кстати, даже в ранних редакциях романа православные священники (отец Иван и отец Еладов) изображались отрицательно. Таким образом, мы находим у писателя негативное отношение к священнику.

В пьесе Кабала святош важную роль играет Шаррон. Отметим, что в Записной книге, откуда можно узнать об интересе к Мольеру и его творчеству, Булгаков пишет о характеристике Мольера из памфлета священника Рулле, одного из прототипов Шаррона, следующим образом: «Демон, вольнодумец, нечестивец, достойный быть сожженным», затем цитирует статью Алексея Веселовского Тартюф: «Требования кары за оскорбление религии были предложены королю с такой силой...» (последние слова особо выделены и подчеркнуты Булгаковым)¹⁴. Поэтому можно утверждать, что когда Булгаков решил написать пьесу о Мольере, у него первоначально возникло антиклерикальное представление о страшной личности священника.

Но в пьесе существует и момент, свидетельствующий о религиозности Мольера. Обратим внимание на важный разговор короля с Мольером, касающийся религиозной темы. Цитируем текст из второго действия:

Людовик. Остро пишете. Но следует знать, что есть темы, которых надо касаться с осторожностью. А в вашем Тартюфе вы были, согласитесь, неосторожны. Духовных лиц надлежит уважать. Я надеюсь, что мой писатель не может быть безбожником?

Мольер (испуганно). Помилуйте... ваше величество...¹⁵

В этом разговоре король как будто заставляет Мольера ответить на вопрос отрицательно, но в то же время, здесь мы можем уловить и намек на то, что булгаковский Мольер не является тем безбожником, каковым его считали в СССР. Здесь Булгаков как будто спорит с современным ему пониманием Мольера как безбожника. Если учесть, что в пьесе, кроме вышеуказанного разговора, Мольера еще несколько раз называют безбожником, то можно сказать, что Булгаков выбирает это слово неслучайно. Кстати, в исследованиях о Мольере проблема его религиозности пока не решена, некоторые исследователи, например, известный французский мольеровед Мишо, считают Мольера добрым католиком, а другие — безбожником. Булгаков, хорошо разбираясь в том, где в истории жизни Мольера остаются лакуны, показал свою версию восприятия Мольера, приравнивая его к Христу, гонимому священником на казнь. В булгаковедении проводится параллель между системой персонажей в пьесе Кабала святош и романе Мастер и Маргарита¹⁶. Здесь в качестве подтверждения параллели между Мольером и Христом добавим, что в романе Жизнь господина де Мольера главный герой умирает в 33 главе — действие происходит в пятницу, что можно воспринимать как намек на его будущее спасение и воскресение. Правда, в пьесе не показывается воскресение Мольера после смерти, но важно, что он умирает именно на сцене театра в верхнем пространстве, что не соответствует историческому факту. Как отмечает булгаковед Варвара Хенри, Булгаков в Кабале святош намеренно разделяет верхнюю сцену, где играет Мольер, и нижний уровень — обыденные земные места, как в двухэтажном кукольном вертепе, разделенном на два пространства — рай и землю¹⁷. В вертепе на верхнем уровне разыгрывают религиозную мистерию, а на нижнем играют комедию. Значит, в Кабале святош смерть Мольера на сцене предвещает его вечную жизнь.

Поэтому можно утверждать, что Кабала святош — не антирелигиозная пьеса, как Булгаков сам ее охарактеризовал. Нетрудно понять, что антиклерикальность и религиозность могут совмещаться, в русской литературе в этом плане хорошим примером является творчество Л. Толстого.

С другой стороны, если учесть, что существует нечто общее между антиклерикальностью и антирелигиозностью — взглядами, направленными против церкви и ее служителей, то можно предположить, что Булгаков должен был рассчитывать на разрешение на постановку пьесы о Мольере, внешне несущей идеологическую нагрузку.

Кабалу святош разрешили поставить, и премьера во МХАТе состоялась через 7 лет после завершения пьесы. О реакции на спектакль о Мольере можно узнать из пресловутой рецензии Внешний блеск и фальшивое содержание, напечатанной в газете «Правда». Там Мольер определяется как «гениальный писатель XVII века, один из самых передовых борцов против поповщины и аристократов, один из ярчайших реалистов, боровшийся за материализм, против религии». Продолжаем читать рецензию:

[...] разумеется, Булгаков не мог обойти полным молчанием (еще бы!) общественную сторону Мольера. Неправдоподобность уже очень бросалась бы в глаза. Поэтому в пьесе во втором плане дана и борьба Мольера с представителями церкви. Но в каких мелодраматических эффектах выражена эта борьба!¹⁸

Отсюда ясно, что Мольера и в 1930-е годы продолжали воспринимать как безбожника и борца против церкви. И важно отметить, что опасения Булгакова перед постановкой спектакля в феврале 1936 года, связанные с тем, что его действительно хотели воспринимать именно как антирелигиозного автора, оправдались. В дневнике третьей жены писателя Е. Булгаковой приводится интересный факт: в мае 1937 года Адриан Пиотровский, ленинградский драматург и художественный руководитель киностудии «Ленфильм», попросил Булгакова написать антирелигиозную пьесу, но тот отказался¹⁹. Возможно, такой факт и свидетельствует об особенностях рецепции пьесы о Мольере зрителями и театральными деятелями того времени.

Итак, подведем итоги. 1929 год для Булгакова — год катастрофы, все его спектакли сняли со сцены. Он был вынужден выжить «в неимоверно трудных условиях во второй половине 1929 года»²⁰. Для этого Булгаков, стратегически учитывая официальное восприятие, наверняка надеялся, что антиклерикальное содержание пьесы о Мольере, имеющей в небольшой степени нечто общее с антирелигиозностью, приведет к разрешению на постановку спектакля. Конечно, он не хотел показать зрителю антирелигиозную пьесу, но это не означает, что он категорически игнорировал восприятие Мольера, характерное для того времени. Булгаков, споря с официальным представлением, разработал антиклерикальную тему в образе Мольера и придал ему новую черту религиозности.

Примечания

Масако Омори — кандидат филологических наук, научный сотрудник Токийского государственного университета иностранных языков.

1. М.О. Чудакова, Жизнеописание М.А. Булгакова, 2-е изд., Москва 1987, с. 415.

2. Там же, с. 416—417.

3. Там же, с. 420.

4. И. Ерыкалова, Комментарии к роману «Жизнь господина де Мольера». Источники, черновая рукопись, текстология, в кн.: М.А. Булгаков, Собрание сочинений в пяти томах, т. 4, Москва 1990, с. 636.

5. Ю. Патуйе, Мольер в России, перевод с французского К. Памфиловой под редакцией Г.Л. Лозинского, Берлин 1924, с. 8.

6. С. Мокульский,Мольер. Проблемы. Творчество, Ленинград 1935, с. 5.

7. П. Коган, Очерки по истории западно-европейской литературы, т. 1, Москва — Ленинград 1928, с. 211.

8. «Безбожник», 1929, № 1, с. 2.

9. С. Мокульский, Мольер, в кн.: Литературная энциклопедия в одиннадцати томах, т. 7, ред. коллегия: П.И. Лебедев-Полянский, И.Л. Маца, И.М. Нусинов, В.М. Фриче; гл. ред. А.В. Луначарский, Москва 1934.

10. А. Смелянский, Михаил Булгаков в Художественном театре, Москва 1986, с. 266.

11. А. Грубин, О некоторых источниках пьесы М. Булгакова «Кабала святош» («Мольер»), в кн.: М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени: сборник статей, сост. А. Нинов, научн. ред. В. Гудкова, Москва 1988, с. 141.

12. М.А. Булгаков, Белая гвардия, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 1, Москва 1989, с. 237.

13. М.А. Булгаков, Бег, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 3, Москва 1990, с. 226.

14. М.А. Булгаков, «Записная книга» с материалами к пьесе «Мольер», черновыми набросками инсценировки «Мертвых душ» и другими записями. 1929 отк. — 1930 дек. 20, РГБ. ОР. Ф. 562. 17—4, с. 6.

15. М.А. Булгаков, Кабала святош, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 4, с. 296.

16. Л. Яновская, Творческий путь Михаила Булгакова, Москва 1983, с. 197—199.

17. B.J. Henry, Reality and Illusion: Duality in Bulgakov's Theatre Plays, в кн.: Bulgakov. The Novelist-Playwright, edited by L. Milne, London — New York 1998, с. 87.

18. Внешний блеск и фальшивое содержание, «Правда» 1936, 9 марта, с. 3.

19. М. Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова..., с. 603.

20. М. Булгаков, Дневник. Письма. 1914—1940, Москва 1997, с. 215.