Комната в коммунальной квартире № 50

Большая Садовая улица. Дом Пигита. 1906 г. Дом был построен в 1902—1903 годах в стиле модерн (архитекторы Э.С. Юдицкий и А.А. Милков) для известного московского купца и мецената Ильи Давыдовича Пигита

Большая Садовая улица, дом 10. 2017 г. В июне 1917 года Пигит переуступил доходный дом «Московскому Благушинскому домовладельческому акционерному обществу», которое владело им лишь до прихода к власти большевиков. При Советах дом стал одним из первых домов-коммун в Москве, то есть по сути обычной коммуналкой. После реконструкции улицы в 1938 году ограду и палисадник снесли

До революции владелец дома, основатель и владелец табачной фабрики «Дукат», Илья Давыдович Пигит сдавал квартиры в аренду состоятельным жильцам, а сам занимал роскошную десятикомнатную квартиру на третьем этаже. После революции дом был национализирован и заселен рабочими, в основном работниками типографии И. Машистова.

Комната в коммунальной квартире № 50 в этом доме на Большой Садовой, 10, стала первым постоянным жильем Булгакова в Москве. Здесь он написал роман «Белая гвардия», повести «Дьяволиада» и «Роковые яйца», множество очерков и фельетонов.

Вместе с Булгаковым и его женой в квартире № 50 жили еще 16 человек: торговка пирожками, рабочий хлебопекарни, наборщик профтехшколы, торговец в лавке, несколько безработных и т. п. Они постоянно ссорились, ругались, дрались, писали друг на друга кляузы и пытались выжить соседей с жилплощади. Булгакову тоже приходилось отражать атаки жилтоварищества: «Вероятно (а может быть, и нет), на днях сделают попытку выселить меня, но встретят с моей стороны сопротивление на законн[ом] основании» (письмо сестре Надежде 18 апреля 1922 года).

Шумные соседи Булгакова становились героями его фельетонов и очерков. Гак, например, знаменитая Аннушка — виновница гибели Берлиоза в романе «Мастер и Маргарита» — действительно жила в квартире № 50, а прототипом несчастного Никанора Ивановича Босого послужил председатель правления дома № 10 по Большой Садовой, тридцатилетний Николай Зотикович Раев. В рассказе «Самогонное озеро» Булгаков, видимо, почти буквально описал будни коммунальной квартиры, а самому дому посвятил рассказ «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна», в персонажах которого легко угадываются соседи писателя.

Булгаков очень не любил «гнусную комнату гнусного дома» и постоянно искал возможность съехать. В ноябре 1924 года он наконец покинул эту коммунальную квартиру и вместе с новой возлюбленной — Любовью Белозерской — переехал в Чистый переулок.

Позднее, уже в 1930-е годы, писатель снова обратился к своим воспоминаниям о жизни в доме № 10. Главный герой романа «Записки покойника» Максудов ведет раздвоенную жизнь: днем на скучной работе, а ночью за письменным столом — так же, как и сам Булгаков: днем работал в «Гудке», а по ночам, когда квартира затихала, сочинял «Белую гвардию».

В романе «Мастер и Маргарита» «нехорошая квартира» № 50 стала местом обитания нечистой силы — именно сюда Булгаков поселил Воланда и его свиту.

Список жильцов дома № 10 на Большой Садовой за апрель 1924 года.

Справка о социальном составе жильцов дома № 10 по Большой Садовой

Дом № 10 по Большой Садовой, 1920-е гг.

Большая Садовая улица после реконструкции 1937 года

Анна Горячева, «Аннушка»

Среди моей хандры и тоски по прошлому, иногда, как сейчас, в этой нелепой обстановке временной тесноты, в гнусной комнате гнусного дома, у меня бывают взрывы уверенности и силы. И сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю. Но в таких условиях, как сейчас, я, возможно, пропаду.

Из дневника Булгакова за 2 сентября 1928 года

Сейчас смотрел у Семы гарнитур мебели, будуарный, за очень низкую плату — 6 червонцев. Решили с Тасей купить, если согласятся отсрочить платеж до следующей недели. Завтра это выяснится, иду на риск — на следующей неделе в «Недрах» должны уплатить за «Дьяволиаду».

Из дневника Булгакова за 27 октября 1928 года

Сегодня впервые затопили. Я весь вечер потратил на замазывание окон. Первая топка ознаменовалась тем, что знаменитая Аннушка оставила на ночь окно в кухне настежь открытым. Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру У меня в связи с болезнью тяжелое нервное расстройство, и такие вещи выводят меня из себя. Новая мебель со вчерашнего дня у меня в комнате. Чтобы в срок уплатить, взял взаймы у Мо<залевского> 5 червонцев.

Из дневника Булгакова за 29 октября 1928 года

В десять часов вечера под светлое воскресенье утих наш проклятый коридор. В блаженной тишине родилась у меня жгучая мысль о том, что исполнилось мое мечтанье, и бабка Павловна, торгующая папиросами, умерла. Решил это я потому, что из комнаты Павловны не доносилось криков истязуемого ее сына Шурки.

Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твэна. О, миг блаженный, светлый час!..

...И в десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух. <...>

— Неужели эти мерзавцы напоили петуха? — спросил я, оторвавшись от Твэна, у моей несчастной жены.

Но та не успела ответить. Вслед за вступительной петушиной фанфарой начался непрерывный вопль петуха. Затем завыл мужской голос. Но как! Это был непрерывный басовый вой в до-диезной душевной боли и отчаяния, предсмертный тяжкий вой. <...>

В коридоре под лампочкой, в тесном кольце изумленных жителей знаменитого коридора, стоял неизвестный мне гражданин. Ноги его были растопырены, как ижица, он покачивался и, не закрывая рта, испускал этот самый исступленный вой, испугавший меня. В коридоре я расслышал, что нечленораздельная длинная нота (фермато) сменилась речитативом.

— Так-то, — хрипло давился и завывал неизвестный гражданин, обливаясь крупными слезами, — Христос Воскресе! Очень хорошо поступаете! Так не доставайся же никому!! А-а-а-а!!

И с этими словами он драл пучками перья из хвоста у петуха, который бился у него в руках. <...>

Павловна, Шурка, шофер, Аннушка, Аннушкин Миша, Дуськин муж и обе Дуськи стояли кольцом в совершенном молчании и неподвижно, как вколоченные в пол. На сей раз я их не виню. Даже они лишились дара слова. Сцену обдирания живого петуха они видели, как и я, впервые.

Квартхоз квартиры № 50 Василий Иванович криво и отчаянно улыбался, хватая петуха то за неуловимое крыло, то за ноги, пытался вырвать его у неизвестного гражданина.

— Иван Гаврилович! Побойся Бога! — вскрикивал он, трезвея на моих глазах. — Никто твоего петуха не берет, будь он трижды проклят! Не мучай птицу под Светлое Христово Воскресение! Иван Гаврилович, приди в себя!

Я опомнился первый и вдохновенным вольтом выбил петуха из рук гражданина. Петух взметнулся, ударился грузно о лампочку, затем снизился и исчез за поворотом, там, где Павловнина кладовка. И гражданин мгновенно стих.

Случай был экстраординарный, как хотите, и лишь поэтому он кончился для меня благополучно. Квартхоз не говорил мне, что я, если мне не нравится эта квартира, могу подыскать себе особняк.

Из рассказа «Самогонное озеро»

Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась сто семидесятью окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече, все лето гляделась томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерно клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит...

Из рассказа «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна»

Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому — с утраченной фамилией.

И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.

Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домашней работнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.

Набожная, а откровеннее сказать — суеверная, Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить. Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь. Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась.

Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то и другое было непродолжительно. В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала, она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными.

Два дня прошли кое-как. На третий же день страдавшая все это время бессонницей Анна Францевна опять-таки спешно уехала на дачу... Нужно ли говорить, что она не вернулась!

Оставшаяся одна Анфиса, наплакавшись вволю, легла спать во втором часу ночи. Что с ней было дальше, неизвестно, но рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в № 60-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет. Утром выяснилось, что и Анфисы нет!

Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды, вроде того, например, что эта сухая и набожная Анфиса будто бы носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне. Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки... И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.

«Мастер и Маргарита», глава 7