Москворецкая набережная, дом 7. 1930-е гг. Императорский воспитательный дом был основан в 1764 году Екатериной II как благотворительное учебно-воспитательное учреждение для сирот, подкидышей и беспризорников. В разное время архитекторами были К. Бланк, Джованни и Доменико Жилярди, А.Г. Григорьев, М.Д. Быковский
Москворецкая набережная, дом 7. 2016 г. После 1917 года приют упразднили, а здание, которое назвали Дворцом труда, заселили профсоюзными организациями и редакциями газет
В 1923 году в бывший сиротский приют переехала редакция газеты профсоюза рабочих железнодорожного транспорта «Гудок» (газета начала выходить в декабре 1917 года и выпускается до сих пор). В обычном профсоюзном издании, посвященном сугубо железнодорожным проблемам и вопросам, в начале 1920-х годов сложилась уникальная ситуация — в нем работал потрясающий коллектив молодых авторов, приехавших в Москву после революции.
Здесь под псевдонимом Зубило сочинял фельетоны Юрий Олеша, работали Валентин Катаев, Илья Ильф и многие другие.
В феврале 1923 года Булгакова взяли в «Гудок» лит-обработчиком писем рабкоров, а позднее он стал штатным фельетонистом. Главными темами его сатирических заметок были бюрократизм, взяточничество, дефицит товаров, злоупотребление властью, а главными действующими лицами — железнодорожные рабочие, служащие и их незамысловатый быт. Почти все материалы Булгакова выходили в газете под псевдонимами М.Б., М. Булл, Г.П. Ухов, Эмма Б. и др.
Газета давала писателю небольшой, но постоянный доход, и тем не менее необходимость сочинять фельетоны очень тяготила Булгакова. Об этом говорят его дневниковые записи 1923 года: «"Гудок" изводит, не дает писать. <...> Я каждый день ухожу на службу в этот свой "Гудок" и убиваю в нем совершенно безнадежно свой день. <...> Сегодня в "Гудке" в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией». Последний фельетон Булгакова, если верить секретной справке ОГПУ, был напечатан в «Гудке» 10 ноября 1926 года и назывался «Микробы». После этого Булгаков оставил работу в «Гудке» — гонорары от сверхуспешных постановок «Дней Турбиных» и «Зойкиной квартиры» позволили ему наконец отказаться от ненавистных фельетонов.
Михаил Булгаков, 1926 г.
Дарственная надпись Валентина Катаева на сборнике своих рассказов: «Дорогому Михаилу Афанасьевичу Булгакову о неизменной дружбой. Плодовитый Валюн. 2 мая 1925 г. Москва»
Дарственная надпись Юрия Олеши Михаилу Булгакову на своей книге стихов (Зубило — псевдоним Олеши в «Гудке»): «Мишенька, я никогда не буду писать отвлеченных лирических стихов. Это никому не нужно. Поэт должен писать фельетоны, чтобы от стихов была практическая польза для людей, которые получают 7 рублей жалованья. Не сердитесь, Мишунчик, Вы хороший юморист (Марк Твен — тоже юморист). Через год я подарю Вам еще одно "Зубило". Целую. Ваш Олеша 30/VI-24»
Жизнь идет по-прежнему сумбурная, быстрая, кошмарная. К сожалению, я трачу много денег на выпивки. Сотрудники «Г<удка>» пьют много. Сегодня опять пиво. Играл на Неглинном на биллиарде. «Г<удок>» два дня как перешел на Солянку во «Дворец Труда» и теперь днем я расстоянием отрезан от «Нак<ануне>» <...> <«3аписки на манжетах»> в Берлине до сих <пор> не <издали>, пробиваюсь фельетонами в «Нак<ануне>». Роман из-за «Г<удка>», отнимающего лучшую часть дня, почти не подвигается.
Из дневника М.А. Булгакова, 25 июля 192S г.
Забавный случай: у меня не было денег на трамвай, <а> потому я решил из «Гудка» пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полулуние в тумане. Почему-то середина Москва-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал «доколе, Господи!» — как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета, и я. Удалось уйти у постамента Александру.
Из дневника М.А. Булгакова, 2 января 1925 года
Сидит Булгаков в соседней комнате, но свой тулупчик он почему-то каждое утро приносит на нашу вешалку. Тулупчик единственный в своем роде: он без застежек и без пояса. Сунул руки в рукава — и можешь считать себя одетым.
Сам Михаил Афанасьевич аттестует тулупчик так:
— Русский охабень. Мода конца XVII столетия. <...> Вечером Михаил Афанасьевич опять появляется в нашей комнате — взять тулупчик. Ну, а раз зашел — сейчас же бесконечные споры и разговоры, а при случае — даже легкая эстрадная импровизация, какая-нибудь наша злободневная небылица в лицах. И главный заводила и исполнитель, как всегда, Булгаков.
Ага, вот и он! Переступил порог, и сейчас же начинается лицедейство. В булгаковском варианте разыгрывается пародийный скетч «Смерть чиновника».
Тема и интонация целиком чеховские:
— Не мой начальник, чужой, но все равно неловко. Опоздал, задержал. Надо извиниться!..
Без всяких вступлений импровизируется сцена извинения. Тулупчик переброшен через левый локоть. Правая рука у сердца. Корпус в полупоклоне. Так, не разгибаясь, расшаркиваясь то левой, то правой, Булгаков отступает задом до самой двери.
Но вот он остановился и выпрямился. Дернул головой снизу вверх, как бы сбрасывая с себя чужую личину, которую только что донес до этого места.
Секунду мы смотрим друг на друга и начинаем оба хохотать.
И. Овчинников, «В редакции "Гудка"»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |