Хан Булгак

Летом 1922 года Булгаков посетил Архангельское, бывшее имение князей Юсуповых. Объясняется это посещение его творческим замыслом: написать историческую драму о Николае II и Григории Распутине.

Вместо задуманной драмы Булгаков написал рассказ — «Ханский огонь», который по тональности, стилистике, общему строю мыслей и чувств должен был бы рассматриваться в ряду его автобиографических произведений, если бы не странность его темы: причем здесь хан и ханство?

Впрочем, почему странность? Вслушаемся: Булгаков... Турбин... Най-Турс... Тугай-Бег...

Странно другое — не замечать и не слышать этих созвучий.

«Булгак» — слово древнетюркское, означает «смятение» (М. Фасмер), отсюда русское «булга» — «склока, тревога, суета, беспокойство» (В. Даль).

Фамилия — это как бы код жизненной программы, формула судьбы. «Ну и судьба! Ну и судьба!» — восклицал Булгаков, гонимый своей судьбой. Всю свою жизнь мечтая о покое, он был обречен на скитания и неустроенность, призывающий к миру и согласию, он стал одним из главных возмутителей общественного спокойствия...

Нет, не зря недолюбливают Булгакова русские националисты — не русский он человек. А если и русский, то только в том вывернутом смысле, в каком русским является эфиоп Пушкин.

«Черт догадал меня родиться в России...», — сокрушался иной раз Александр Сергеевич.

Кто догадал родиться в России Михаила Афанасьевича — догадывайтесь сами, но его сетования по этому поводу были не меньшие:

ЗА ЧТО ГОНИШЬ МЕНЯ, СУДЬБА?! ПОЧЕМУ Я НЕ РОДИЛСЯ СТО ЛЕТ ТОМУ НАЗАД? ИЛИ ЕЩЕ ЛУЧШЕ: ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ. А ЕЩЕ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ Б Я СОВСЕМ НЕ РОДИЛСЯ (НПД, 1).

В словаре Брокгауза и Ефрона он, конечно же, прочитал:

«Булгаковы. Есть две фамилии имени Б. (московская и рязанская), и обе древнего происхождения. Начало одной известно, а о другой ничего нельзя сказать» (т. IVа, с. 891)...

Может, полковник Най-Турс — это художественный посредник между писателем и его тюркскими предками? Может, «Най» — это видоизмененное «Шай», а «Турс» — производное от «Турбин»?

«Шай, муж честен и храбр (во св. крещении Иоанн), от племени ханского, выехал со многими людьми к великому князю Олегу Рязанскому (1342—1402). Потомок его, Матвей Денисович Булгак находился воеводою в войске, посланном разорять улусы детей Ахмета-хана в 1501 г., потом был воеводою в Белеве в 1507 году и Рязани в 1520 и следующих годах. От него пошли рязанские Б. Из рязанской же ветви Юрий Матвеевич находился воеводою бельского полка в походе на Дон против черкесов, а в 1593 г. строил Тюмень и был там первым воеводою. Федор Юрьевич находился в 1610—11 гг. в числе сподвижников знаменитого Ляпунова» (с. 891).

«Из московских Б. Никифор Иванович был есаулом в казанском походе 1544 года; Никита Иванович находился воеводою в шведском походе 1549 г., Петр Андреевич находился в казанском походе 1552 г., потом — в войске, предводимом б. царем казанским Шиг-Алеем» (с. 891).

А вот выписки Н.А. Булгакова из «Исторической летописи Курского дворянства» (М., 1913), одно из подтверждений интереса Булгаковых к своей родословной:

«Стр. 452. Булгаковы. Выехали из Немец. Один из потомков выехавшего назывался Булгак (Иван), от которого род и называется.

Стр. 36. <...> В родословной рода Воейковых, составленной Архимандритом Воейковым, известным генеалогом, указывается, что этот род породнился с благородным родом Булгаковых, которому в этой родословной отведено 6 листов. В этом документе Воейков точно также указывает, что Булгаковы пришли с запада (из Немец) и что во главе этого рода находился известный Иван Булгак»... (ОР ГБЛ, 562-60-21; АДБ).

Анфиса Ивановна, бабушка Булгакова со стороны матери, урожденная Турбина... Интересуюсь ее происхождением.

— 30% тюркской крови, — отвечает Л.Ф.

— Ханской?

— Нет.

Ответ разочаровывает. Нет ли здесь ошибки? Вот рассказ «Ханский огонь». Разве не ханская кровь в нем бурлит и буйствует? Мы уж привыкли думать, что все истории Булгакова автобиографичны, и вдруг — исключение из правил? И какое — рассказ, где каждая подробность содержит что-то затаенно-личное, кровно-близкое, тревожно-смятенное... Словно тот, кто писал, и есть один из потомков тугай-ордынских князей... Или это иллюзия восприятия, и все дело — в изобразительной силе его таланта?

ПРИШЛИ В ШАТЕР. РОЗОВЫЙ ШЕЛК ЗВЕЗДОЙ РАСХОДИЛСЯ ВВЕРХУ И ПЛЫЛ СО СТЕН ВОЛНАМИ, РОЗОВЫЙ КОВЕР ГЛУШИЛ ВСЯКИЙ ЗВУК... («Ханский огонь»).

Не помню, что подтолкнуло меня задать следующий вопрос: сам ли рассказ, обстоятельства ли его написания, или, может быть, письмо (В.М. Булгаковой-Воскресенской. 17.XI.1921), где Булгаков называет Юсупова как-то по-домашнему — Феликсом...

— Нет ли каких-нибудь родственных связей между Булгаковым и князьями Юсуповыми?

— Да, даже очень, 80%, — отвечает Л.Ф. — По линии отца... С 5-го колена...

— Он знал об этом?

— Знал (100%).

Не может быть. Требуется же хоть какое-нибудь доказательство... А доказательств у меня нет. Впрочем, они мне и не нужны. Если слово не пойдет в строку — это и будет доказательство.

Когда-то Пушкина увлекла мысль написать историческую драму о событиях, в которых участвовали и его предки. Может быть, такая же мысль увлекла и Булгакова? Может, сама природа исторических произведений такова, что предки проявляют себя через своих дальних или ближних потомков, умеющих держать в руках перо?

Что ж, придется снова открыть словарь:

«Юсуповы или Юсуповы-Княжевы — пресекшийся русский княжеский род. От военачальника, бывшего в службе Тамерлана, и владетельного Ногайского князя (ум. в нач. XV в.) Едигея-Мангита в третьем колене родился Муса-мурза, сын которого Юсуф-мурза (ум. 1556 г.) был родоначальником рода Юсуповых» (ЭСБЕ, т. XLI, с. 457)...

ОТЛИВАЯ ГЛЯНЦЕМ, ЧЕРНЕЯ ТРЕЩИНАМИ, ВЫПИСАННЫЙ СТАРАТЕЛЬНОЙ КИСТЬЮ ЖИВОПИСЦА XVIII ВЕКА ПО НЕВЕРНЫМ ПРЕДАНИЯМ И ЛЕГЕНДАМ, СИДЕЛ В ТЬМЕ ГАСНУЩЕГО ОТ ВРЕМЕНИ ПОЛОТНА РАСКОСЫЙ, ЧЕРНЫЙ И ХИЩНЫЙ, В МУРМОЛКЕ С ЦВЕТНЫМИ КАМНЯМИ, С САМОЦВЕТНОЙ РУКОЯТЬЮ САБЛИ, РОДОНАЧАЛЬНИК — ПОВЕЛИТЕЛЬ МАЛОЙ ОРДЫ ХАН ТУГАЙ («Ханский огонь»).

«У него было два сына, Иль-мурза и Ибрагим (Абрей), которых отправил в 1565 г. в Москву убийца их отца, дядя Измаил. Потомки их в последние годы царствования Алексея Михайловича приняли св. крещение и писались князьями Юсуповыми или Юсупово-Княжево до конца XVIII в...» (ЭСБЕ, с. 457).

ВОТ ЭТОТ ИЗРАЗЕЦ, И МЕБЕЛЬ СТАРОГО КРАСНОГО БАРХАТА, И КРОВАТИ С БЛЕСТЯЩИМИ ШИШЕЧКАМИ, ПОТЕРТЫЕ КОВРЫ, ПЕСТРЫЕ И МАЛИНОВЫЕ, С СОКОЛОМ НА РУКЕ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧ А... (БГ, 1).

«...а после стали писаться просто князьями Юсуповыми. От Иль-мурзы произошли две ветви князей Ю.: старшая, угасшая в XVIII в., с кончиною потомка его в пятом колене князя Семена Ивановича, и вторая, позже старшая ветвь; от Ибрагима — одна младшая ветвь князей Ю.» (ЭСБЕ, с. 457).

ЗА ПОЛТЫСЯЧИ ЛЕТ СМОТРЕЛ СО СТЕН РОД КНЯЗЕЙ ТУГАЙ-БЕГОВ, РОД ЗНАТНЫЙ, ЛИХОЙ, ПОЛНЫЙ КНЯЖЕСКИХ, ХАНСКИХ И ЦАРСКИХ КРОВЕЙ. ТУСКНЕЯ ПЯТНАМИ, С ПОЛОТЕН ВСТАВАЛА ИСТОРИЯ РОДА С ПЯТНАМИ ТО БОЕВОЙ СЛАВЫ, ТО ПОЗОРА, ЛЮБВИ, НЕНАВИСТИ, ПОРОКА, РАЗВРАТА... («Ханский огонь»).

А вот что сообщают Брокгауз и Ефрон о «Феликсе»:

«...Высочайше разрешено именоваться князем Юсуповым, графом Сумароковым Эльстоном зятю его [Николая Борисовича Юсупова], гвардии поручику графу Феликсу Феликсовичу Сумарокову-Эльстон, с тем, чтобы княжеский титул и фамилия Ю. переходили только к старшему в роде из его потомков» (с. 458).

Может быть, именно эти строки и внушили Михаилу Булгакову — «старшему в роде» — мысль посетить Архангельское?

...И ПОЖИЛОЙ БОГАТЫЙ ГОСПОДИН-ИНОСТРАНЕЦ, В ЗОЛОТЫХ ОЧКАХ КОЛЕСАМИ, ШИРОКОМ СВЕТЛОМ ПАЛЬТО, С ТРОСТЬЮ («Ханский огонь»).

Читатель, различающий художественную и жизненную реальности и сознающий условность авторского вымысла, должен снисходительно улыбнуться, наблюдая наши сопоставления, и попросить каких-нибудь доказательств, более веских, нежели произведения литературы.

Что я могу на это ответить? Ровным счетом ничего, кроме того, что не знаю более веских доказательств, нежели художественные.

Но если читатель сомневается в автобиографичности «Ханского огня», то, может быть, ему стоит взглянуть на небольшую генеалогическую таблицу, составленную П.С. Поповым — заметим — со слов Булгакова (ЗАХ):

Итак, Булгаков знал и помнил, что его родовые корни уходят ко временам Орды. Но мог ли он прямо сказать о себе, что он «княжеских, ханских и царских кровей»?

А не сказать этого — мог? Даже при том, что ВОПРОСЫ КРОВИ — САМЫЕ СЛОЖНЫЕ ВОПРОСЫ В МИРЕ (ММ, 22).

И вот — рождаются Турбины, Най-Турс, Тугай-Бег, Максудов...

Их, последних представителей умирающего рода, он выводит на страницы своих книг, на сцену театра...

Зачем?

Оплакать их кончину? Даровать им бессмертие? Или, может быть, с их помощью завоевать Москву?

Философ и прорицатель Владимир-Соловьев незадолго до своей смерти, что-то расслыша в воздухе истории, напишет:

Панмонголизм. Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно...

Эти странноватые и страшноватые строки почему-то показались важными другому прорицателю — Александру Блоку, он попробует их растолковать, и тоже в конце жизни, в поэме «Скифы» (1918).

Если это действительно предчувствие и пророчество, то Михаил Булгаков — не один ли из предводителей этого панмонгольского нашествия?..

* * *

Читатель, надеюсь, не думает, что он читает исторический роман, в котором были бы вполне уместными допущения, что Л.Е. Белозерская — княгиня белозерская, как утверждают биографы (ЖСМБ, с. 49; ЛЕ, с. 8), а М.А. Булгаков — хан киевский. Читатель, надеюсь, помнит, что он читает роман, в котором сюжетными оказываются не только исторические, но и, так сказать, трансисторические связи. Но есть ли в летописях хотя бы намеки на эти связи?

Оказывается, есть.

«От брака с ханской родственницей, названной в св. Крещении Феодорой, Глеб имел сына Михаила» (ЭСБЕ, т. V, с. 219). После Михаила в Белозерске княжили его сыновья Феодор и Роман, потом внук Феодор Романович, павший со своим сыном на Куликовом поле. Последним удельным белозерским князем считается Юрий Васильевич, от которого тянется линия к известному писателю XVIII века князю А.М. Белосельскому-Белозерскому (1752—1809) и его дочери, «царице муз и красоты» Зинаиде Александровне Волконской (1792—1862), воспетой Пушкиным, Баратынским, Киреевским...

...а также к воспетой Булгаковым Любови Евгеньевне Белозерской.

* * *

Нет ли, спрашиваю у Л.Ф., каких-нибудь кармических связей между Михаилом Афанасьевичем и Любовью Евгеньевной?

Жду ответа. Л.Ф. тоже ждет.

Наконец ответ приходит: 1864.

Теперь жду объяснений: что это значит?

— Он был «она», а она — «он»... Сестра и брат... Сестра была старше, на два года...

Все равно неясно: чем же примечателен год 1864?

— Они стали братом и сестрой...

Оказывается, они были сводные дети. В 1864 году их родители, вдовец и вдова, поженились. Сестре в ту пору было 18 лет, брату — 16.

Но увиделись дети только через полгода.

— Праздник Рождества... бал... очень много гостей... Не город — поместье... Высокий берег реки... рядом очень красивый храм, белою цвета, бело-зеленый...

Поместье, поясняет Л.Ф., принадлежало вдове, а вдовец постоянно жил в Москве, с дочерью, которая училась в каком-то частном пансионе.

Стремясь быть точной, Л.Ф. сообщает, что до этого бала дети уже успели познакомиться, но то было, говорит Л.Ф., мимолетное знакомство, а вот на балу (можно представить!) сестра посмотрела на своею брата другими глазами — не как на брата...

Надпись на сборнике «Дьяволиада»:

«Моему другу, светлому парню Любочке, а также и Муке. М. Булгаков, 27 марта 1928 г., Москва» (МВ, с. 101).

Или вот еще — из писем — обращения к жене:

«Дорогой Топсон» (18.VIII.1928),

«Дорогой Любан» (13.X.1928)...

Спрашиваю, не отразилась ли эта история в каком-нибудь из произведении Булгакова?

Отразилась, отвечает Л.Ф. Пытается определить название:

— «Белая...»

— «...гвардия»?

...ЕЛЕНА ПРОШЛА В СПАЛЬНЮ К БРАТУ И ДОЛГО СТОЯЛА, ГЛЯДЯ ЕМУ В ЛИЦО, И ТУТ ОТЛИЧНО И САМА ПОНЯЛА, ЧТО ЗНАЧИТ — НЕТ НАДЕЖДЫ (БГ, 18).

Или, может быть, «Белая глина»?