Глыба мрака и три огня

...так кто ж ты, наконец?
Гете. «Фауст».
— Извольте-с. История моя, действительно, не совсем обыкновенная...
Булгаков. «Мастер и Маргарита».

Посвящается Любови Евгеньевне Белозерской

Коемуждо по делом его...

БЕЗДОННАЯ ТЬМА. ЛЯЗГ. ГРОХОТ. ЕЩЕ КАТЯТ КОЛЕСА, НО ВОТ ТИШЕ, ТИШЕ. И СТАЛИ. КОНЕЦ. САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ, ВСЕМ КОНЦАМ КОНЕЦ. БОЛЬШЕ ЕХАТЬ НЕКУДА. ЭТО — МОСКВА. М-О-С-К-В-А (ЗМ, II, <1>).

Из автобиографии:

«В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда» (А-24).

Из дневника:

«Как жаль, что я не помню, в какое именно число сентября я приехал два года тому назад в Москву» (30.IX.1923).

— 24 сентября, — определяет Л.Ф.

Фиксирую эту дату, считанную с какого-то астральною реестра, но не для тою, чюбы она потом вошла в научные энциклопедии, — нет, только не в энциклопедии и тем более не в научные, — а чтобы не терялась в моем повествовании перспектива некоего пятого измерения, без которою булгаковский текст уже не будет булгаковским.

ПАНОРАМА ПЕРВАЯ БЫЛА В ГУСТОЙ ТЬМЕ, ПОТОМУ ЧТО ВЪЕХАЛ Я В МОСКВУ НОЧЬЮ. ЭТО БЫЛО В КОНЦЕ СЕНТЯБРЯ 1921-ГО ГОДА. ПО ГРОБ МОЕЙ ЖИЗНИ НЕ ЗАБУДУ ОСЛЕПИТЕЛЬНОГО ФОНАРЯ НА БРЯНСКОМ ВОКЗАЛЕ И ДВУХ ФОНАРЕЙ НА ДОРОГОМИЛОВСКОМ МОСТУ, УКАЗЫВАЮЩИХ путь в родную столицу. ИБО, ЧТО БЫ НИ ПРОИСХОДИЛО, ЧТО БЫ ВЫ НИ ГОВОРИЛИ, МОСКВА — МАТЬ, МОСКВА — РОДНОЙ ГОРОД («Сорок сороков»).

Тася, Татьяна Николаевна, в это время уже была в Москве. Из Батума она морем добралась до Одессы, оттуда в Киев, и, не пробыв там долго, поехала в столицу.

Так советовал ей Михаил, когда они прощались.

«В общем, он говорит: «Нечего тут сидеть, поезжай в Москву». Поделили мы последние деньги, и он посадил меня на пароход в Одессу. Я была уверена, что он уедет, и думала, что это мы уже навсегда прощаемся» (Т.Н. Кисельгоф; ЧАП, с. 91).

«В Одессе я никак не могла сесть на поезд в Киев. Недели две на вокзал ходила. Платье там продала. А потом мужчина какой-то просто взял меня за талию и посадил в окно, а вещи все остались, он только ручкой мне помахал» (с. 91).

«Приехала в Киев к Варваре Михайловне. «Вот, говорю, все вещи у меня украли». Еще в Киеве мои вещи оставались, но, наверное, Верка их турнула. Варвара Михайловна сказала: «Тася, я ничего не знаю». Дала мне одну подушку, «больше ничего дать не могу». И вот, как раз в Москву ехал Николай Гладыревский, он там на медицинском учился, и мы поехали вместе» (с. 91).

«К дядьке идти мне не хотелось, и Михаил говорил: «Ты к нему не ходи». Николай устроил меня в своем общежитии на Малой Пироговской. Техничка одна мне комнату уступила. И вот я жила там, ходила пешком на Пречистенку, брала вещи, которые мы там оставляли по дороге из Вязьмы, и таскала их на Смоленский рынок. Потом получаю письмо от Михаила. Он спрашивает, как в Москве насчет жизни, чтоб я у Николая Михайловича спросила. А дядька мрачный такой был, говорит: «Пускай лучше там сидит. Сейчас здесь как-то нехорошо» (с. 91).

Николая Михайловича Покровского (1878—1942), известного в Москве врача-гинеколога, брата Варвары Михайловны, читателю представить нетрудно: достаточно вспомнить профессора Филиппа Филипповича Преображенского из «Собачьего сердца» — это он. И жил он там же, где Филипп Филиппович, в Чистом (Обуховом) переулке, и так же: в большой отдельной квартире, занимаясь частной практикой (ЧАП, с. 91; ДБ, с. 14, 174).

«Он отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: «На дядю Колю не угодишь, он говорит: не смей рожать и не смей делать аборт» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 101).

...С КУЛЬТУРНОЙ ОСТРОКОНЕЧНОЙ БОРОДКОЙ И усами СЕДЫМИ, ПУШИСТЫМИ И ЛИХИМИ, КАК У ФРАНЦУЗСКИХ РЫЦАРЕЙ... (СС, 1).

Другой дядя, Михаил Михайлович Покровский (1882—1943), тоже доктор медицины, также жил и работал в Москве.

Несмотря на столь благоприятное расположение медицинских светил, Булгаков к профессии врача так и не вернулся. В густой и непроглядной московской тьме его звали и увлекали иные звезды.

ИТАК, ПЕРВАЯ ПАНОРАМА: ГЛЫБА МРАКА И ТРИ ОГНЯ... («Сорок сороков»).

Она же и последняя:

И, НАКОНЕЦ, ВОЛАНД ЛЕТЕЛ ТОЖЕ В СВОЕМ НАСТОЯЩЕМ ОБЛИЧЬЕ. МАРГАРИТА НЕ МОГЛА БЫ СКАЗАТЬ, ИЗ ЧЕГО СДЕЛАН ПОВОД ЕГО КОНЯ, И ДУМАЛА, ЧТО ВОЗМОЖНО, ЧТО ЭТО ЛУННЫЕ ЦЕПОЧКИ И САМЫЙ КОНЬ — ТОЛЬКО ГЛЫБА МРАКА И ГРИВА ЭТОГО КОНЯ — ТУЧА, А ШПОРЫ ВСАДНИКА — БЕЛЫЕ ПЯТНА ЗВЕЗД (ММ, 32).