Послесловие

Соседи Татьяны Николаевны по Туапсе рассказывали мне, что от своей нищенской пенсии она ухитрилась откладывать деньги на свои похороны, собрала сто пятьдесят рублей. К ней стали приезжать журналисты и литературоведы из Москвы. Она дружелюбно встречала их, угощала обедами... Помогала единственная оставшаяся у нее ценная вещь — браслетка, как память о родителях. Когда Миша просил ее для Белозерской, она отказала ему. Она не мстила их разлучнице, но и угождать ей не могла... Она сдала браслетку в комиссионный магазин. Вероятно, поэтому интервьюеры Татьяны Николаевны, отобедав у нее, с непременным сухим вином, даже не подозревали, что она нищенствует. К тому же выглядела горделиво, стараясь ходить без палочки, волосы собирала в своеобразный пучок, губы покрывала тонким слоем помады... Морщинистая старая женщина, но не старуха.

При жизни Давида Александровича разговоры о Булгакове возникали у них случайно, а после его смерти Михаил не сходил с ее уст. Она даже цитировала его: «Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной и вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!» И грустно, опустив голову, добавляла: «Настоящая любовь всегда бывает единственной»...

Туапсинские обыватели завидовали ей, видя, что именно к ней приезжают литераторы из Москвы, что она была женой Михаила Булгакова. Мол, не по ее нищенскому и социальному положению уделяется ей столько внимания. Она многое забыла, но то, что помнила о Михаиле, рассказывала без прикрас, так, как все было, считая, что он признавал только правду, и она, какая бы ни была, не умалит его значение в литературе, а наоборот, сделает для читателей более человечным и понятным.

Соседи по дому любили ее за прямоту, честность, чуткость. Она не отходила от соседки, когда у той умер муж. А другой соседке — учительнице — передала вторые ключи от своей квартиры на случай, если с нею произойдет что-нибудь неладное. Каждый год к ней приезжала отдыхать харьковская племянница Тамара с сыном. В последний их приезд Татьяна Николаевна позволила им забрать оставшиеся документы о ней и Михаиле. Словно предчувствовала свой уход из жизни.

Однажды из-под двери ее квартиры повалил дым. Открыли дверь — что-то пригорало на плите, так как в кастрюле выкипела вода.

У Татьяны Николаевны, наверное, закружилась голова, падая, она ударилась о батарею отопления и лежала под столиком в лужице крови.

Племянница на похороны не приехала. Хоронили Татьяну Николаевну две соседки по дому. Одна из них, Галина Петровна Никольская, рассказывала мне, что на могилу положила камни, но вскоре они заросли бурьяном. Тогда она на кладбищенской стене отметила крестиком место захоронения.

В Москве я обратился к Льву Качеру, заведовавшему в Литфонде похоронным отделом. Доброжелательный человек, кстати, автор ныне уникальной книги «Спецпохороны в полночь», предложил заказать могильную плиту, но с условием, что я отвезу ее в Туапсе.

— Не проще ли будет и заказать и изготовить плиту в Туапсе, переведя за это деньги в местное похоронное бюро, — предложил я.

— Я подумаю, как это лучше сделать, — сказал Качер, — если не умру.

Ему было едва за пятьдесят лет, но он предчувствовал беду. И вскоре ушел из жизни.

Писатель Юрий Антонов, который курировал в Правлении Союза писателей похоронный отдел Литфонда, выслушав мою просьбу, удивился:

— У нас для памятников писателям не хватает денег, а вы просите за какую-то из трех жен писателя.

— Но писатель — Михаил Булгаков, — возразил я, — а его первая жена, Татьяна Николаевна, спасла его для литературы. Могу объяснить...

— Не надо! — буркнул Антонов, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Я много лет собирался написать книгу об этой задушевной, благородной и бескорыстной женщине, одной из тех, кто определяет лицо истинной России, черты которой постепенно смывает время. И пусть эта книга хотя бы в какой-то мере станет памятником Татьяне Николаевне Булгаковой-Кисельгоф.