Краткий отзыв
В отличие от книги Альфреда Баркова «Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение» в главе «Тайна фиолетового рыцаря» из книги Александра Рыжкова «Грани романа «Мастер и Маргарита»» присутствует не только нахождение прототипов героев «закатного романа», но и попытка с их помощью открыть еще один смысл, заложенный в произведении. Правда, на этом положительная оценка содержания главы, к сожалению, заканчивается. Автор привел семь признаков, которые должны были бы обосновать, что прототипом Коровьева выступил Фрэнсис Бэкон, но четыре признака проверка не подтвердила, первый автор забыл обосновать, второго же и третьего оказалось недостаточно, чтобы согласиться с предложенным вариантом прототипа. Намного более аргументированной представляется позиция А.А. Фомина в статье «Об одном собственном имени в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»». Правда, научный язык работы вряд ли позволит простому читателю разобраться в содержании и принять предложенные аргументы.
P.S. Ошибки, выявленные при анализе главы
«Он (Коровьев — А.Я.) в свите Воланда по закону кармы». Во-первых, карма — это безликая судьба, в то время как в христианстве Бог персонифицирован. Понятие «карма» присутствует в буддизме, индуизме и других религиях Востока: совокупность совершённых человеком поступков и их последствий, определяющая судьбу и характер его нового рождения, перевоплощения. В христианстве Бог на Страшном суде выносит решение о дальнейшей судьбе души человека, направится она в рай или в ад. Поэтому, во-вторых, ни о каком перевоплощении в христианстве также речь идти не может. Таким образом, термин «карма» к персонажу Коровьеву применен не корректно.
«При этом сам роман заканчивается жизнеутверждающе. Ведь в нем даже дьяволом доказано, что Иешуа, существовал. Но если есть Спаситель, значит, есть и спасение. Спасение получает не только Пилат, но и герои Шекспира, вместе с их творцом». Однако, Иешуа — не Спаситель, не Иисус Христос Сын Божий. Поэтому-то у Воланда никто не спасается.
Бездоказательные утверждения
«...очень важным для понимания романа является тот факт, что его (Коровьева — А.Я.) освобождение происходит одновременно с освобождением и Пилата, и Мастера». «Пилат, а также король Генрих V, Бэкон и Коровьев, как их прототип в романе связаны одним и тем же деянием — предательством. Потому Мастер, освобождая Пилата, освободил и Коровьева». Вот только кого именно предал Коровьев-Фагот в романе, по мнению А. Рыжкова, останется загадкой, т. к. никакого доказательства приведено не было.
«А вы знаете, что в шекспировские времена тысячи «бродяг» скитались по стране и их регулярно отлавливали и вешали на столбах? Причем нередко десятками и сотнями. А как поступила советская власть с тысячами беспризорников? Это только в кино про республику ШКИД все было идеологически выверено и благостно». Кино было снято по роману Макаренко, написанному на основе его опыта работы начальником одной из колоний для малолетних правонарушителей.
Развернутый отзыв
Хотя глава «Тайна фиолетового рыцаря» из книги А. Рыжкова «Грани романа «Мастер и Маргарита»» была написана не для меня, автор об этом так прямо и заявил: «Тот кто, живя в советском безбожном обществе, не знал, что такое знакомиться с евангельскими персонажами по ксерокопии романа Булгакова и по рок-опере «Иисус Христос суперстар», по произведениям критиков христианства, а не по первоисточнику. Не знал, потому что книг не читал. Что же. Для них роман останется непонятым. И не к ним было это мое повествование», тем не менее, я главу прочитал.
Так случилось, что в школьные годы, которые пришлись на первую половину 80-х прошлого века, меня интересовали книги об истории, приключениях и путешествиях, а во второй половине обучение на историческом факультете занимало все время, и ознакомление с романом произошло позже в 90-е. Библия, Коран, Талмуд и другие священные книги, а также их комментарии, так произошло, были прочитаны мною ранее, чем содержание «Мастера и Маргариты». Наверное, поэтому я, как «девственный» человек1, по характеристике А. Рыжкова, соглашаюсь, что роман — это Евангелие от Воланда. Правда, лишь частично. Во-первых, хотя данное название использовалось в ранней редакции романа, но термин евангелие здесь не подходит, потому что в тексте не было показано спасение душ человеческих через распятие Сына Божьего, а евангелие в переводе с греческого — это именно спасение. Поэтому Булгаков правильно сделал, что заменил это название на другое. Но по содержанию — так оно и есть. Во-вторых, эта лживая сказка от Воланда облечена в такую же обманчивую оболочку «прелестного романа» и автор намекает, что после отбытия дьявола со свитой из Москвы, эта лживая сказка в прелестной форме, возможно, успешно распространяется среди москвичей. Таким образом, множественный обман в романе подтверждает присутствие в Москве именно дьявола. А раз сатана существует, то существует и Бог. Так демонстрируется «седьмое доказательство» существования Бога. Но Бога христианского, а не изображаемого Воландом.
Итак, Александр Рыжков в главе «Тайна фиолетового рыцаря» полагает, что Коровьев — это Фрэнсис Бэкон, он же Уильям Шекспир, и его освобождение в 32-й главе романа вместе с мастером и Пилатом, означает как освобождение, так и спасение (во Иешуа) героев Шекспира вместе с их творцом — Френсисом Бэконом. Правда, автор не указал причину реальную, по его мнению, почему были наказаны Богом персонажи английского писателя. А. Рыжков полагает, что Коровьев был наказан за смешение функций двух ведомств, т. е. вместо справедливого наказания он кого-то неправомочно помиловал.
А вывод о прототипе Коровьева в лице Френсиса Бекона А. Рыжков объяснил наличием семи общих признаков. Рассмотрим их детально.
Первый признак — клетчатый
Зачем шутовство Коровьева выводить из русского слова «клетчатый» через английский язык, если в романе он так прямо и называется повествователем, причем три раза?
Дважды в главе 12-й («Черная магия и ее разоблачение»)
— Скажи мне, любезный Фагот, — осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», — как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?
— Зрительская масса, — перебил Семплеярова наглый гаер, — как будто ничего не заявляла?
И в третий раз в главе 29-й («Судьба мастера и Маргариты определена»).
— Очень хорошо, мессир, — ответили оба гаера и скрылись где-то за круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.
Гаерами в старину называли балаганных шутов.
Так что указание на связь с английским языком как аргумент доказательства здесь представляется совершенно излишним.
А вот утверждение А. Рыжкова, что Коровьев шутил еще до попадания в свиту Воланда, совершенно не основывается на тексте романа. В отличие, например, от Бегемота. В главе 22-й («При свечах»)
«— он (Воланд — А.Я.) опять наклонился к краю кровати и крикнул: — Долго будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянный ганс!»
Ганс — так называли шутов в Германии. Так Воланд указывает, что, возможно, ранее Бегемот был балаганным шутом.
Второй признак — рыцарь
Здесь у нас с автором нет разногласий. Коровьева называли рыцарем как Гелла, так и Воланд.
— Спрошу, — сказала, видимо, колеблясь, горничная и, приоткрыв дверь в кабинет покойного Берлиоза, доложила: — Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир. (Глава 18-я)
— Да, — заговорил после молчания Воланд, — его хорошо отделали. — Он приказал Коровьеву: — Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить. (Глава 24-я)
Третий признак — фиолетовый рыцарь
Здесь А. Рыжков высказывает предположение, что пурпурный цвет — цвет монархов. Пурпур — это один из оттенков фиолетового. Поэтому, по мнению автора, раз в конце романа Коровьев превращается в фиолетового рыцаря, то и сам он может оказаться королевской или около королевской крови. И его диалоги с Маргаритой на эту тему — лишь дополнительное свидетельство в пользу подобного предположения. Да и фраза Коровьева о том, что нельзя по костюму судить о статусе человека, есть риск крупно ошибиться, из той же оперы.
Сам по себе этот признак нейтрален, ничего не подтверждает и не отрицает.
Четвертый признак — регент
А. Рыжков полагает, что в романе слово регент было использовано в ином, чем обычно смысле, т. е. человека, исполняющего обязанности короля по причине его малолетства или же отсутствия в стране по каким-то важным делам. Для разъяснения обратимся к тексту. В романе определение регент в отношении Коровьева было использовано 23 раза. В главе 3-й — 2 раза, в 4-й — 14 раз, в 17-й — 3, в 22-й — 1, в 24-й — 1, в 28-й — 1, в 31-й — 1. Причем в 5 случаях автор прямо указывает на связь термина «регент» с профессией, со службой и пением. Чего, конечно же, нет в варианте, предложенным А. Рыжковым.
Во-первых, в главе 3-й указано, что бывший регент обладал треснувшим тенором. Регент — руководитель рус. церк. хора. Булгаков ассоциирует Коровьева с регентом, подчеркивая высокий (тенор) надтреснутый голос персонажа.
— Турникет ищете, гражданин? — треснувшим тенором осведомился клетчатый тип, — сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! — кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский свой картузик.
Во-вторых, в главе 4-й сказано, что регент был отставником, т. е. закончил свою службу. Как известно, Фрэнсис Бэкон не был отставником, т. е. не ушел в отставку по выслуге лет, а он был подвергнут наказанию в том числе лишению права занимать какие-либо государственные должности.
«Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич».
В-третьих, в главе 17-й опять-таки прямо указывается на связь слов регент и пение — старый регент-певун, который знает свое дело, т. е. долгое время занимался хоровым пением.
«— До-ми-соль-до! — вытащил наиболее застенчивых из-за шкафов, где они пытались спастись от пения, Косарчуку сказал, что у него абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стучал камертоном по пальцам, умоляя грянуть «Славное море».
Грянули. И славно грянули. Клетчатый, действительно, понимал свое дело».
В-четвертых, в главе 24-й снова прямо показана связь между словами служба, регент и пение — бывший регент и запевала.
— Драгоценная королева, — пищал Коровьев, — я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и не будет никакого револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы, что никто не поздравил бы этого встретившегося.
В-пятых, в главе 31-й Бегемот, подначивая Коровьева, соглашается с оценкой своего свиста как очень среднего, но оправдывается тем, что он не был регентом, т. е. не был связан со звуком.
— Свистнуто, не спорю, — снисходительно заметил Коровьев, — действительно свистнуто, но если говорить беспристрастно, свистнуто очень средне!
— Я ведь не регент, — с достоинством и надувшись, ответил Бегемот и неожиданно подмигнул Маргарите.
Таким образом, при всей своей лаконичности Булгаков не один раз на весь роман, как обычно, прямо указал на связь слова регент с профессией, службой и музыкой, а целых пять раз.
Пятый признак — Коровьев
По мнению А. Рыжкова, анализ этого прозвища вообще ограничивается исследователями поиском однотипных фамилий у других писателей, например, находят Коровкина из «Села Степанчикова» Федора Достоевского и пытаются найти общие его черты с Коровьевым. Ну, просто детский сад какой-то.
С этим утверждением автора нельзя согласиться. Была пропущена статья кандидата филологических наук А.А. Фомина «Об одном собственном имени в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»». Она вышла за 11 лет до публикации книги «Грани романа «Мастер и Маргарита»». При желании со статьей можно было ознакомиться. Там Анатолий Аркадьевич с точки зрения ономастики (раздела филологии) объяснил что:
«Таким образом, и основа, и фамильный формант антропонима представлены в русском ономастиконе. Между тем сочетание их выглядит явно искусственным, так как притяжательные прилагательные от названий животных обычно не подвергались онимизации, а потому совершенно нетипичны в позиции слов, мотивирующих фамильные антропонимы. Это приводит к отсутствию в русском ономастиконе структурно-семантических соответствий для фамилии Коровьев: к примеру, отсутствуют в нем фамилии Козьев, Бараньев, Овечьев, Медвежьев, Волчьев и другие, полученные тем же способом, что и рассматриваемый антропоним.
<...> Фамилия Коровьев производит странное впечатление, звуча одновременно и естественно, и непривычно, не слишком контрастируя с общим ономастическим фоном романа и в то же время, выделяясь на фоне реального русского ономастикона. Она ощущается как «испорченная», «искаженная» копия реально существующего антропонима, которая как бы «передразнивает», «коверкает» оригинал».
Далее автор задает вопрос и сам на него отвечает: «А между тем, я спрошу вас. Вы встречали в своей жизни человека с фамилией Коровьев? И вы на 100% ответите — нет».
А я-то полагал, что уже со школьной скамьи все знают художника Коровина, которого проходят по истории в период Серебряного века. «Константин Алексеевич Коровин (23 ноября (5 декабря) 1861 год, Москва — 11 сентября 1939, Париж) — русский живописец, театральный художник, педагог и писатель. Академик живописи (с 1905 г.). Главный декоратор и художник московских театров (с 1910 г.)». Кстати, его дедушка «Михаил Емельянович Коровин (6 июля 1798, дер. Большое Буньково — 1864, Москва) — купец первой гильдии г. Ейска, живший в Москве. Владел ямским извозом». И даже прадедушка тоже носил фамилию Коровин. «Емельян Федотович Коровин (1773—21.5.1850), родился в дер. Большое Буньково Богородского уезда Московской губернии». Так что с последней четверти XVIII и по начало XX века в Московской губернии существовала фамилия Коровиных.
Исходя из своего представления о фамилии Коровьев, автор полагает, что это безусловный матроним, который означает «сын коровы» и закреплялись такие матронимы за детьми, рожденными женщиной вне брака, и детьми вдовы. Однако, как история рода Коровиных не соответствует авторскому предположению.
А.А. Фомин дает иное объяснение значению фамилии Коровин в романе, исходя из содержания произведения и не покидая его пределы.
«Фамилия Коровьев в тексте романа является мотивированной. Ее возникновение связано с другой номинацией данного героя, которая отражает его истинную ипостась. Номинативная единица рыцарь порождает семантически обусловленную ассоциацию со словом конь, отражающую реальную связь между двумя денотатами. Принцип антитезы в организации концептуального плана произведения (противоположность московского и космического топосов) ведет к избранию в качестве единицы, мотивирующей номинацию, такого слова, которое воспринимается как текстовый антоним по отношению к исходному слову-стимулу. Такой единицей становится слово корова, представляющее собой ассоциативную реакцию на стимул».
Таким образом, Коровьев — это не матроним. Во-вторых, А. Рыжков указал, что Фрэнсис Бэкон был незаконнорожденным сыном Елизаветы I и Николаса Бэкона. Правда, никаких источников в качестве подтверждения такого утверждения автор не привел.
Шестой признак — Фагот
А. Рыжков заглянул за переводом в английский, французский, итальянский, испанский языки и предположил, что полученное значение будет общим для европейской языковой группы. Однако, он ошибся. Автор забыл заглянуть в немецкий язык, а зря.
Во-первых, в романе есть три указания, что Коровьев ведет счет по-немецки.
— Прописью, прописью, Никанор Иванович!.. Тысяч рублей, — и со словами, как-то не идущими к серьезному делу: — Эйн, цвей, дрей! — выложил председателю пять новеньких банковских пачек. (Глава 9-я)
— Алмаз вы наш небесный, драгоценнейший господин директор, — дребезжащим голосом ответил помощник мага, — наша аппаратура всегда при нас. Вот она! Эйн, цвей, дрей! — и, повертев перед глазами Римского узловатыми пальцами, внезапно вытащил из-за уха у кота собственные Римского золотые часы с цепочкой, которые до этого были у финдиректора в жилетном кармане под застегнутым пиджаком и с продетой в петлю цепочкой. (Глава 12-я)
— Как вы говорите? Ась? — тотчас отозвался на это безобразное предложение Фагот, — голову оторвать? Это идея! Бегемот! — закричал он коту, — делай! Эйн, цвей, дрей! (Глава 12-я)
А вот по-французски в отличие от Геллы Коровьев произнес лишь один раз одно слово в главе 12-й.
— Пардон! — отозвался Фагот, — я извиняюсь, здесь разоблачать нечего, все ясно.
Во-вторых, фагот (итал. fagotto, букв. «узел, пучок, вязанка», нем. fagott, фр. basson,
англ. bassoon) — язычковый деревянный духовой музыкальный инструмент басового, тенорового, альтового и частично сопранового регистра. Своё название инструмент получил из-за того, что в разобранном виде напоминает вязанку дров (в переводе с итальянского fagotto — «вязанка дров»). Наиболее употребительны нижний и средний регистр инструмента, верхние ноты звучат несколько гнусаво и сдавленно.
Таким образом, Коровьев как Фагот имеет схожесть с последним худым строением и несколько гнусавым звучанием-голосом.
В главе 7-й.
«— Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе...»
Козлиный голос — дурной, гнусавый голос.
Таким образом, предположение А. Рыжкова, что прозвание Фагот указывает на его нетрадиционную сексуальную ориентацию, будет не подтверждено доказательствами. И в то же время связь имени с музыкальным инструментом будет весомой.
Седьмой признак — слова о свете и тьме
Автор полагает, что объяснение Воландом Маргарите в 32-й главе причины появления рыцаря (Коровьева — А.Я.) в свите дьявола далеко от действительности.
— Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош.
А. Рыжков считает, что Коровьев мог попасть в свиту Воланда только за смешение функций двух ведомств, т. е. вместо справедливого наказания он кого-то неправомерно помиловал. Однако, в тексте романа ничего не подкрепляет эту гипотезу. Более того, есть объяснение Воланда и в нем четко указана вина рыцаря в каламбуре о свете и тьме. А вот в чем он конкретно заключался, об этом литературоведы ведут дискуссии.
Обобщив проверку всех предложенных признаков, которые должны подтвердить правильность гипотезы, что прототипом Коровьева был Френсис Бэкон, мы вынуждены констатировать, что предложенные объяснения не выдержали проверки.
По первому признаку — клетчатый, ничего не нужно было и доказывать, т. к. Коровьев в тексте трижды был назван гаером, т. е. шутом. Однако, по этому признаку сближать Коровьева с лордом-канцлером Англии, полагаем чрезмерным и безосновательным. Тем более, что хотя А. Рыжков заявил, что приведет доказательство, но, видимо, забыл это сделать.
По второму и третьему признакам — фиолетовый рыцарь можно сказать, что сами по себе эти признаки ничего не подтверждают и не опровергают. Их наличие можно признать простым совпадением.
По четвертому признаку — регент, в тексте романа пять только прямых указаний, что это наименование связано с профессией, службой и музыкой, но никак не с человеком, исполняющим обязанности короля.
По пятому признаку — Коровьев, как матроним, указывающий, что ребенок родился вне брака или же вдовой. Однако, история рода Коровиных с последней четверти XVIII века опровергает заявление, что «А между тем, я спрошу вас. Вы встречали в своей жизни человека с фамилией Коровьев? И вы на 100% ответите — нет» и основанный на нем вывод о матрониме.
По шестому признаку — Фагот, автор отбросил связь наименования с музыкальным инструментом, хотя в немецком и итальянском языках об этом прямо сообщается. Кроме того, в звуках фагота и в голосе Коровьева присутствует общая черта — некоторая гнусавость. Да и оба худые. Наконец, счет Коровьевым по-немецки сближает со значением слова в немецком языке.
По седьмому признаку — слова о свете и тьме. Здесь автор сознательно отклонил объяснение Воланда причины появления фиолетового рыцаря в свите. А. Рыжков предложил свою гипотезу, правда, не имеющую подтверждения в тексте романа, что Коровьев наказан за смешение функций двух ведомств, т. е. вместо справедливого наказания он кого-то неправомерно помиловал.
Таким образом, из предложенных семи признаков, которые должны подтвердить, что прототипом Коровьева был Френсис Бэкон, выдержали проверку только два. И Коровьев и Фрэнсис Бэкон были рыцарями и носили одежду фиолетового цвета. Однако, этого недостаточно, чтобы согласиться с наличием между ними осознанной связи.
Примечания
1. «После этого говорить, что роман «Мастер и Маргарита» — это Евангелие от Воланда — может только, как говорит Мастер Ивану Бездомному «девственный» человек».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |