Трагические ошибки

В этом году евреи вдруг стали ожидать приход в Ершалаим мессии на празднование Пасхи в пятницу четырнадцатого числа весеннего месяца нисана¹. Тогда его труба прозвучит, и восстанут мертвые².

Исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа сам огласил опасение, что мессия обольстит народ в Ершалаиме, надругается над верой и поднимет восстание против римской власти, которое неизбежно вызовет жестокую реакцию метрополии. Поэтому из опасения возможного кровопролития первосвященник, вероятно, усилил меры наблюдения в городе. И не зря.

В Ершалаиме из-за этого ожидания случились беспорядки. Дисмас и Гестас с приспешниками подстрекали народ на бунт против кесаря и при попытке взять их римскою властью убили четырех солдат. Вар-равван тоже призывал к мятежу и убил местного стража при попытке взять его³.

Возможно, что в возникшей в городе суматохе, кто-то из соглядатаев почему-то неверно сообщил первосвященнику, что через Сузские ворота в Ершалаим верхом на осле въехал некто, сопровождаемый толпою черни, кричавшей ему приветствия как некоему пророку⁴. А возможно, это был сознательный оговор со стороны первосвященника.

Иешуа Га-Ноцри покинул Левия Матвея в Вифании около полудня двенадцатого числа и заспешил в Ершалаим. Бродячий философ сказал своему спутнику, что у него в городе неотложное дело. Иешуа пешком в одиночестве прошел через Сузкие ворота в Ершалаим⁵. И оставшейся части дня ему хватило, чтобы попасть в трагическую историю.

На базаре он говорил толпе о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Однако его слова восприняли буквально, что он призывал разрушить Ершалаимский храм⁶. Тогда к Га-Ноцри подослали провокатора⁷. Вечером возле храма Иуда из города Кириафа познакомился с бродячим философом. Иуда высказал величайший интерес к мыслям Иешуа и пригласил того к себе в дом в Нижнем Городе. Пришедшего в гости философа Иуда попросил высказать свой взгляд на государственную власть. Иешуа не заставил себя долго упрашивать⁸ и ответил, что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. После чего Иешуа был схвачен местной властью⁹.

На суде Синедриона, скорее всего, выяснилось, что обвиняемый не призывал физически разрушить храм. Тем не менее, желание бродячего философа заменить старую веру на новую не могло понравиться первосвященнику, чей долг был как раз в ее охранении от надругательства. Конечно, Иосиф Каифа мог понимать, что Иешуа Га-Ноцри никакой не мессия еврейского народа. Однако, первосвященник открыто заявлял о своем опасении, что таковым его может провозгласить малограмотный народ и это приведет к кровавым последствиям. Вследствие чего Синедрион во главе с Каифой вынес Га-Ноцри смертный приговор.

Подследственный был из Галилеи, поэтому его дело направили дальше к тетрарху. Но тот отказался дать заключение, и смертный приговор Синедриона направил на утверждение прокуратора Иудеи. Так как Га-Ноцри нарушил «Закон об оскорблении величества...», то Понтий Пилат обязан был утвердить приговор местного суда. В Иудее существовал обычай в честь праздника Пасхи помиловать одного из приговоренных к казни из задержанных местной властью. Понтий Пилат надеялся, что таким помилованным может стать Иешуа как совершивший наименьшее преступление. Однако первосвященник подозревал самого прокуратора в сознательном провокаторстве¹⁰ и поэтому помиловали Вар-раввана. Ошибкой со стороны Понтия Пилата было давить и запугивать Иосифа Каифу, а не попытаться с тем договориться¹¹.

Таким образом, к трагической гибели Иешуа Га-Ноцри привели ошибки, совершенные самим бродячим философом, первосвященником Иосифом Каифой и прокуратором Понтием Пилатом. Однако, причиной их совершения ни одним из перечисленных лиц не была трусость.

Полагая всех добрыми людьми, Иешуа Га-Ноцри открыто проповедовал свои мысли, не задумываясь об их последствиях. Первосвященник ошибся, боясь, что бродячего философа примут за мессию, и, заблуждаясь, настаивал на приговоре Синедриона, опасаясь народного восстания в городе и жестокого его подавления римскими властями. Прокуратору следовало рассеять подозрения Иосифа Каифы и договориться с ним на взаимовыгодной основе, а не давить на первосвященника и запугивать его.

Разобравшись в том, кто и какую лепту внес в казнь Иешуа Га-Ноцри, следует теперь обратиться к оценкам вины со стороны бродячего философа и прокуратора. Основной вклад в казнь внесла ошибка первосвященника, опасавшегося появления в Ершалаиме лжемессии.

Формально Иешуа никого не винил за то, что у него отняли жизнь. Лишь перед казнью он заявил, со слов начальника тайной службы Афрания, что «в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость». Трусость — это уклонение от выполнения долга из-за страха перед личной опасностью. Обвинение в этом пороке можно предъявить как первосвященнику, так и прокуратору. Само по себе предъявление такого обвинения не будет означать его оправданности. Обвиняемые в трусости должны непременно нарушить свой долг, чтобы спаси, например, свои жизни. На первосвященнике лежал долг в сохранении веры. И он его исполнил, как понимал. Иешуа ведь хотел заменить старую веру на новую. Правда, Иосиф Каифа допустил ошибку из-за мнительности, опасаясь, что малограмотный народ провозгласит Иешуа Га-Ноцри мессией. На прокураторе лежал долг управления вверенной ему Иудеей, руководствуясь законами Рима. Он последовал закону и утвердил приговор Малого Синедриона бродячему философу. Таким образом, здесь прокуратор ошибок не допускал и трусость не проявлял, а продемонстрировал благоразумие.

Во время казни на вершине Лысой горы присутствовал не только начальник тайной службы Афраний, но и начальник храмовой стражи Ершалаима. Следовательно, слова Иешуа о трусости передали как прокуратору, так и первосвященнику. Однако, в главах, написанных мастером, изображена реакция только Понтия Пилата. Он во сне согласился с таким у себя пороком и не отказался от этого затем наяву¹² Несмотря на самооговор прокуратора, основная вина за допущенную первоначальную ошибку (Иешуа не лжемессия и храм в Ершалаиме не призывал разрушать) лежит все-таки на первосвященнике. Но его тоже как и прокуратора нельзя обвинить в трусости, а только в мнительности, излишней подозрительности, и упрямстве в своем заблуждении. Более того, в той картине мира, которую представил Воланд в последней главе 32-й («Прощение и вечный приют»), Бог согласился с виновностью Понтия Пилата и наказал его сидением в каменном кресле на каменистой безрадостной плоской вершине на двенадцать тысяч лун (около двух тысяч лет).

Таким образом, обвинение в трусости, как прокуратора, так и первосвященника будет ложным. Следовательно, Воланд в своем рассказе во 2-й главе («Понтий Пилат») и представленной картине мира в 32-й главе («Прощание и вечный приют») и мастер в двух главах из своего романа (25-й «Как прокуратор пытался спасти Иуду» и 26-й «Погребение») — они оба, опираясь на самооговор Понтия Пилата, представили ложную виновность и ложного виновного. Вина за казнь Иешуа Га-Ноцри лежит на Иосифе Каифе, но не за его трусость, а за мнительность.

Примечания

1. «Но эти праздники — маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев... Фанатики, фанатики! Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелем неприятнейшего кровопролития». (Глава 25 «Как прокуратор пытался спасти Иуду»)

2. «— Нет, прокуратор, он встанет, — ответил, улыбаясь философски, Афраний, — когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним. Но ранее он не встанет!» (Глава 26 «Погребение»)

3. «Первые двое (Дисмас и Гестас — А.Я.), вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом». «Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри». (Глава 2 «Понтий Пилат»)

4. «— Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? — тут прокуратор указал на свиток пергамента. (Глава 2 «Понтий Пилат»)

5. «— У меня и осла-то никакого нет, игемон, — сказал он. — Пришел я в Ершалаим точно через Сузские ворота, но пешком, в сопровождении одного Левия Матвея, и никто мне ничего не кричал, так как никто меня тогда в Ершалаиме не знал». (Глава 2 «Понтий Пилат») Однако, Левий Матвей в это время оставался в Вифании и, таким образом, Булгаков допустил противоречие. «Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. <...> Вечером Матвею идти в Ершалаим не пришлось. Какая-то неожиданная и ужасная хворь поразила его. Его затрясло, тело его наполнилось огнем, он стал стучать зубами и поминутно просить пить. Никуда идти он не мог. Он повалился на попону в сарае огородника и провалялся на ней до рассвета пятницы, когда болезнь так же неожиданно отпустила Левия, как и напала на него». (Глава 16 «Казнь»)

6. «Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм?» (Глава 2 «Понтий Пилат»)

7. Иуда из Кариафа — очень красивый молодой человек, имел страсть к деньгам, работал в меняльной лавке у своего родственника, имел тайную связь с замужней Низой. (Глава 25 «Как прокуратор пытался спасти Иуду»). «В это самое время из другого переулка в Нижнем Городе, <...> из калитки неприглядного дома, <...> вышел молодой, с аккуратно подстриженной бородой человек в белом чистом кефи, ниспадавшем на плечи, в новом праздничном голубом таллифе с кисточками внизу и в новеньких скрипящих сандалиях. Горбоносый красавец, принарядившийся для великого праздника, шел бодро, обгоняя прохожих, спешащих домой к праздничной трапезе, смотрел, как загоралось одно окно за другим. <...> Через некоторое время его можно было видеть входящим в ворота двора Каифы. А через некоторое время еще — покидающим этот двор». «Первый, что был впереди, спросил Иуду: — Сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить жизнь! Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскричал: — Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!» (Глава 26 «Погребение»)

8. Вероятно, с Иешуа сыграл злую шутку предшествующий разговор с жителем Вифании, которому понравились речи философа, и за них огородник не сдал Га-Ноцри властям. «Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа». (Глава 16 «Казнь»)

9. «...позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... <...> он высказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно... <...> попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. <...> В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. <...> ...тут вбежали люди, стали меня вязать и повели в тюрьму». (Глава 2 «Понтий Пилат»)

10. «Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!» «Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ!» (Глава 2 «Понтий Пилат»)

11. «Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью!» (Глава 2 «Понтий Пилат»)

12. «...трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок». (Глава 26 «Погребение»)