Эпилог

...Гении и есть та продуктивная сила, что дает возникнуть деяниям, которым нет нужды таиться от Бога и природы, а следовательно, они не бесследны и долговечны. Таковы все творения Моцарта. В них заложена животворящая сила, она передается из поколения в поколение, и ее никак не исчерпать, не изничтожить.

Диалоги Гете, Эккерман

Все новые и новые попытки представить теорию отравления просто легендой продолжаются. Решительный противник этой теории судебный медицинский эксперт профессор д-р Х. Банкль утверждал (в 1990 году), что при отравлении ртутью опухоли должны отсутствовать, а тремор у последнего Моцарта вообще не наблюдался. Наличие тремора немецкими врачами однозначно доказано путем анализа последней рукописи Моцарта. Напротив, профессор доктор Р. Эрпельт защищал тот пункт, что опухание очень даже характерно для симптоматики ртутного отравления вследствие отказа почек.

В свое время Бетховен ставил 100 против 1, что Сальери отравил Моцарта (насколько он должен был быть уверен в своих словах), а Россини, называвший Сальери «отпетым трусом», говорил: «Впрочем, именно этот Сальери имел регулярный контакт с Моцартом. После смерти последнего Сальери подозревали и даже серьезно обвиняли в том, что, должно быть, из зависти он убрал противника с пути посредством какого-то медленно действующего яда».

Профессор д-р М. Фогель, являясь, между прочим, автором текста и музыки второй части к «Волшебной флейте» и придерживаясь относительно Сальери — Зюсмайра тех же взглядов, что и мы, выпустил неподражаемую книгу о Моцарте, целиком построенную на материалах, снабженных только краткими комментариями: «Mozarts Aufstieg und Fall» («Взлет и падение Моцарта»). В ней, например, цитируются следующие слова Хайне:

«В самом деле, при таком количестве подозрительных обстоятельств, говорящих в пользу насильственной смерти, любой суд в наше время просто обязан был бы возбудить дело об убийстве».

Фогель приводит богатейший материал, филигранно и убедительно комментируя его. Его выводы достойны того, чтобы быть процитированными: «Тот, кто желает понять логику событий, связанных со смертью Моцарта и его погребением, должен проникнуться ситуацией. В то время, как Моцарт чувствовал приближение своего конца, с каждой неделей слабел, пока наконец не слег совсем, активность его врагов все возрастала и с его смертью, точнее сразу же после нее, достигла своего печального апогея. Физическое уничтожение сопровождалось кампанией, направленной и на уничтожение Моцарта как личности. Отказ в христианском погребении достаточно прозрачно показывает, что враги добились своего: он был устранен и вытравлен из памяти не только физически, но и морально».

Фогель — в чем мы с ним солидарны — понимал, что отравление не признавалось зальцбургскими лоббистами только потому, что оно не вписывалось в их картину благородного и неприкасаемого гения.

Что же касается самого погребения композитора, то оно тоже стало тайной. Хоронили Моцарта с подозрительной поспешностью, не удостоив почестей, соответствующих его сану помощника капельмейстера собора Св. Стефана, а также званию придворного капельмейстера и композитора. Более того, на кладбище Санкт-Маркс по Гроссе-Шуленштрассе никто из сопровождавших тело Моцарта не пошел. Якобы из-за резкого ухудшения погоды. Хотя из архивных источников Венской обсерватории и дневника графа Карла Цинцендорфа, ведшего обстоятельные метеонаблюдения, явствует, что в тот день в 3 часа пополудни стояла характерная для поздней осени погода без осадков: температура утром была 3 градуса, а вечером 4 градуса по Цельсию. Следовательно, причин того, что никто из участников убогой похоронной процессии не дошел до монастырского кладбища, были не погодные условия, а нечто совсем другое. Но самым непонятным в этом деле остается факт того, что композитор был похоронен в безымянной могиле для бедняков, которая к тому же вскоре была утеряна. Кто-то тщательно скрывал следы преступления...

Более того, в кругу венских музыкантов долгое время передавалась следующая история. Будто бы гроб с телом Моцарта отпевали не в храме Св. Стефана, а у входа в Крестовую капеллу, прилегающую к северной недостроенной башне храма. А затем, когда сопровождавшие удалились, гроб с телом внесли внутрь и, прошествовав перед Распятием, вынесли прах великого музыканта уже через другой выход, ведущий прямиком в катакомбы, где хоронили людей, умерших во время эпидемии чумы. Спустя несколько дней после смерти Моцарта австрийские, а затем европейские газеты запестрели краткими проходными сообщениями о кончине «композитора, известного всей Европе своим редкостным талантом», «достигшего наивысшего мастерства» и так далее.

Большинство же современников Моцарта считали однозначно, что он умер естественной смертью от «острой просовидной лихорадки», которую 28 ноября диагностировал его домашний врач Саллаба (случаев такого заболевания больше в Вене не зарегистрировано). Этого диагноза было достаточно, чтобы внушить потомкам главное: великий Моцарт умер естественной смертью. Внушить на время...

Но по прошествии 30 лет то, о чем писалось или говорилось в странах Европы только намеками, стали провозглашать в полный голос. В центре внимания оказался престарелый композитор, придворный капельмейстер Антонио Сальери. Вспомнили все: и то, что итальянский маэстро был соперником, если не врагом Моцарта, вспомнили высказывания последнего о том, что Сальери посягал на его жизнь. А тут еще у Сальери сдают нервы, и он в присутствии свидетелей будто бы признается в убийстве. Бульварная пресса тут же подхватывает и тиражирует новость. Сальери объявляют «душевнобольным».

Свет на эту тайну пролил в свое время и венский музыкант Иосиф Маркс, поведавший свидетельство известного австрийского историка музыки профессора Гвидо Адлера (1855—1941). При изучении церковной музыки в одном венском архиве последний нашел запись исповеди (наличие таковой вполне возможно, потому как истории известны факты записи исповедей прихожан) Сальери. В документе содержались детали того, где и при каких обстоятельствах Моцарту давали медленно действующий яд. Адлер дотошно сверил по годам фактические данные записей и пришел к заключению, что исповедь Сальери совсем не «горячечный бред умирающего», как пытались представить дело его сторонники.

Понятно, что апеллировать к вышеназванной «исповеди Сальери» у нас нет ни морального, ни юридического права. На то она и существует тайна исповеди.

Из пяти исследователей, с которыми мне довелось поддерживать деловые и творческие отношения, в живых остался только один — доктор медицины Гунтер Карл-Хайнц Дуда — и супруга Дитера Кельнера — Сильвия. Он был участником триумвирата врачей, создавших блестящую россыпь книг о великом композиторе Вольфганге Моцарте. Уроженец Верхней Силезии герр Дуда, прекрасно совмещает деятельность врача-терапевта в Мюнхене с изучением всех перипетий жизни и смерти Моцарта. Этой тайне посвящены многие работы д-ра Дуды, в частности книга «Конечно, мне дали яд» и своеобразная энциклопедия «Богом данные».

После выхода в свет обеих книг трех врачей их авторы продолжали изучение обстоятельств гибели Моцарта, включившись в полемику с апологетами Сальери, в которой приняли также участие музыковеды, врачи и пушкинисты нашей страны. Тема Моцарта нашла в России талантливых последователей великого композитора в лице А. Улыбышева, А. Пушкина и Н. Римского-Корсакова, Г. Чичерина, И. Бэлзы.

2 ноября 1981 года преждевременная смерть оборвала жизненный путь доктора медицины, ведущего патографа Германии Дитера Кернера. Этот замечательный человек, врач и ученый, бесстрашно обращался к сложнейшим проблемам истории вообще и истории культуры, в частности. Врач по образованию, он с участием подлинного гуманиста думал и писал о человеке, его страданиях и завершении жизни, глубоко вникая во все тонкости терапевтического искусства, фармакологии и страшной науки, получившей название от имени неумолимого бога Танатоса и начавшей развиваться благодаря неустрашимой мудрости Леонардо, науки о смерти — танатологии.

Именно участие к страданиям человека породило создание обоих томов «Болезней великих музыкантов» Д. Кернера и побудило его сосредоточиться на тайне смерти Моцарта и сделать столь весомый вклад в раскрытие этой тайны, волновавшей его буквально до последних дней жизни. Доктор Кернер и его соавторы отлично понимали сложность проблем, связанных не только с раскрытием загадки XVIII столетия, но упорными попытками скрыть истину, длящимся, как уже говорилось, двести с лишним лет.

Мое участие в этой истории развивалось столь стремительно, что я даже не успевал проститься с тем или иным персонажем этого реального триллера, в сценарий которого его угораздило попасть. Словно могучим торнадо, судьбы вольных или невольных участников этого повествования были вовлечены в этот смертельный вихрь; и провидение внесло в свой мартиролог новые печальные коррективы...

Меня до сих пор тревожит неожиданный уход Дитера Кернера: тело этого талантливого доктора и литератора находят в одном из тупиков коридора в госпитале Майнца. Диагноз: тромб — сердце — смерть. Дело продолжила его жена Сильвия Кернер, которая передала мне ряд материалов и рукописей мужа.

И тут новая потеря, о которой сообщил д-р Гунтер Дуда, — внезапная кончина доктора филологии Вольфганга Риттера. А вскоре и сам герр Дуда упал и повредил шейку бедра, а через год в 2010 году его не стало.

А до этого, в 1998 году, ушла из жизни графиня Вера Лурье из Западного Берлина. Русской лирической поэтессы, эмигрантки первой волны не стало. Следы обрывались. Остались манускрипты, письма, документы, книги. Все это я взял с собой. Для работы, для исследования, для написания книги, а значит, для того, чтобы восторжествовала истина...

Более того, мне тоже пришлось приложить руку к созданию этой необыкновенной книги. И я горжусь тем, что тоже внес свою лепту в разгадку истории жизни и смерти великого русского писателя Михаила Булгакова и знаменитого австрийского композитора Вольфганга Моцарта.

Выражаю большую признательность:

Немецким ученым-исследователям: Гунтеру Дуде (Мюнхен), Дитеру и Сильвии Кернерам (Майнц), Йоханесу Дальхову (Росток) и Вольфгангу Риттеру (Марбург), благодаря их изысканиям и открытиям, вошедшим в работу автора о Моцарте, исследование приобрело необходимую полноту и законченность. Также оказались кстати неоценимые советы и пожелания музыковеда, профессора Игоря Бэлзы (Москва) — энциклопедиста и интеллигентнейшего человека СССР и христианского мира. Мне трудно переоценить вклад и роль русских эмигрантов первой волны — этих носителей и хранителей великой русской и мировой культуры, а Веру Лурье (Берлин, Вильмерсдорф) хочется поставить в литерном ряду виртуального пантеона подвижничества...

Мне хотелось бы поблагодарить ученого-атомщика Николая Захарова, благодаря научным исследованиям и измерениям которого с помощью нейтронно-активационной методики вышла в свет статья в научном журнале с фактическими доказательствами убийства великого композитора.

Большое спасибо академику РАЕН Александру Портнову за консультации и помощь в аналитическом расследовании того круга потенциальных вельможных персон, кто выдал «ордер на убийство» и ритуально уничтожал композитора.