Управдом — друг человека

Фраза героини Нонны Мордюковой из «Бриллиантовой руки» стала мемом ещё в те времена, когда самого слова «мем» не существовало. Но обратили ли вы внимание, что, помимо «Бриллиантовой руки», самые яркие роли управдомов в советском кинематографе — в фильмах, снятых по произведениям Булгакова? Нет ли в этом какой-то загадки?

Загадки нет, Булгаков управдомов действительно не любил. И вывел их в целом ряде произведений в качестве персонажей ну вот уж точно не положительных. В «Собачьем сердце» это Швондер. В пьесах «Блаженство» и «Иван Грозный» — Иван Васильевич Бунша-Корецкий. В пьесе «Зойкина квартира» — Анисим Зотикович Аллилуйя. Наконец, в «Мастере и Маргарите» — Никанор Иванович Босой.

Кстати, о фильмографии. Есть основание полагать, что фраза Мордюковой неслучайно появилась. Леонид Гайдай снял «Иван Васильевич меняет профессию» по пьесе Булгакова спустя пять лет после «Бриллиантовой руки». Но сами по себе пьесы «Блаженство» и «Иван Васильевич», да и роман «Мастер и Маргарита», были изданы в 1965—1967 годах. Так что режиссёр с ними, безусловно, ознакомился ещё до съемок «Бриллиантовой руки» в 1968 году. И уже тогда был впечатлён.

Для начала — кто такой «управдом»? На самом деле уже во времена детства автора управдом был персонажем скорее легендарным. Управдомы как бы были, но в глаза их мало кто видел.

Как явление управдомы появились в первые годы советской власти. Возникла необходимость управлять жилым фондом и, соответственно, были созданы соответствующие структуры — домоуправления (жилищные товарищества — аналог современных ОСМД) во главе с председателем, который заключал договор с соответствующей конторой и за небольшой оклад осуществлял управление домом. Почти всегда управдом был жильцом дома.

Управдом особенно популярным персонажем не был. Да, пользы от него было много, но, как правило, человек это был доставучий — организовывал субботники, требовал порядок соблюдать, квартплату принимал, пропиской занимался... Ну и, кстати говоря, постукивал — не без того. Впрочем, дореволюционные дворники тоже активно сотрудничали с полицией.

Конец классических управдомов наступил в начале 1960-х (точнее даже, с реформированием системы ЖЭКов в 1959 году). Началось массовое жилищное строительство и получение гражданами индивидуальных квартир, что разрушило традиционную структуру во всех отношениях. Прежде всего, за состояние жилья начали отвечать ЖЭКи во главе с назначаемым начальником-профессионалом. Причём ЖЭК отвечал сразу за несколько многоквартирных домов, и промежуточная инстанция в виде управдома была ему уже не нужна. Более того, управдомы скорее мешали, по уже указанной выше причине — если раньше управдом искал электрика, сантехника и пресловутую «нефть для отопления» сам (но и спрашивали с него), то теперь он трепал нервы ЖЭКу.

В 1980-х годах «классические» управдомы оставались только в кооперативных домах и в отдельных домах с коммунальными квартирами (в последнем случае их функции оставались непонятными).

Для Булгакова же управдомы были самым настоящим кошмаром, который просто на корню рушил взлелеянную им концепцию Дома. Дома, в котором хозяевами были бы именно жильцы.

Первым «управдомом» для Булгакова был, разумеется, владелец дома № 13 по Андреевскому спуску Василий Листовничий, в столь неприглядном свете представленный в «Белой гвардии».

Забавно, что Мирон Петровский оправдывает негативное отношение Булгакова к Василисе концепцией, в соответствии с которой дом на Алексеевском спуске представляет собой модель вертепа, где на верхнем уровне фигурируют святые и ангелы, а на среднем — обычные люди, поданные в сатирическом ключе. Даже не будем комментировать эту догадку, насколько она красива сама по себе...

Остальные управдомы в личной истории Булгакова безлики.

Мы, например, так и не знаем, как звали председателя домового комитета в доме Пигита (№ 10 по Большой Садовой), который не хотел прописывать Булгакова в комнате Андрея Земского. Сохранилось только его описание в рассказе «Воспоминание»:

«Председатель домового управления, толстый, окрашенный в самоварную краску человек в барашковой шапке и с барашковым же воротником, сидел, растопырив локти, и медными глазами смотрел на дыры моего полушубка. Члены домового управления в барашковых шапках окружали своего предводителя.

— Пожалуйста, пропишите меня, — говорил я, — ведь хозяин комнаты ничего не имеет против того, чтобы я жил в его комнате. Я очень тихий. Никому не буду мешать. Пьянствовать и стучать не буду...

— Нет, — отвечал председатель, — не пропишу. Вам не полагается жить в этом доме».

Закончилось всё тем, что Булгаков принёс, как было написано в «Собачьем сердце», «окончательную бумажку. Фактическую. Настоящую!». Подписала её жена председателя Совета народных комиссаров, председатель Главполитпросвета при Народном комиссариате просвещения Надежда Константинова Крупская.

«Барашковые шапки склонились над листом, и мгновенно их разбил паралич. По часам, что тикали на стене, могу сказать, сколько времени он продолжался.

Три минуты».

Как писал сам Булгаков в «Мастере и Маргарите», киностудии и фотографы «заплатили бы недурные деньги, если б имели возможность» запечатлеть эту «немую сцену».

Ещё меньше известно об управдоме в прототипе «калабуховского дома». Правда, дядя Булгакова, Николай Михайлович Покровский, справился с угрозой «уплотнения» не по рецепту своего литературного альтер-эго профессора Преображенского, а в более традиционной манере — вселил к себе в квартиру племянниц, чтобы «уплотниться», по крайней мере, родными людьми (Зоя Пельц оформила в качестве проживающей в квартире прислугу Манюшку, а потом и вовсе открыла ателье).

Были свои управдомы и в других местах, где жил Булгаков и, судя по всему, они всюду в меру своих сил отравляли ему жизнь...

Впрочем, только ли отравляли? И в «нехорошей квартире», и в «калабуховском доме», несмотря на разруху, «дважды в день две серые гармоники под подоконником наливались жаром, и тёплыми волнами расходились по всей комнате» (кстати, обратите внимание, что по комнате расходится не тепло, а батареи). Так что Швондер, при всей к нему булгаковской антипатии, со своими задачами управдома справлялся. Да и Никанор Иванович Босой из «Мастера и Маргариты» как-то ухитрялся закупать нефть для парового отопления даже и без «интуристовских денег», несмотря на то, что в «жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит». Ну как при этом не быть «выжигой и плутом»? И как, в конце концов, взяток не брать, если их постоянно суют?

Отметим, что признание за управдомами хоть каких-то профессиональных качеств происходит у Булгакова как бы против его желания и уж точно не прямо. Во всяком случае, нигде у него управдом не говорит и об управдоме не говорят, что то-то и то-то сделано им или благодаря ему.

В общем, булгаковский управдом — ну уж никак не друг человека. Хотя сами булгаковские персонажи явно придерживались противоположной точки зрения, озвученной совсем не булгаковской, но как со страниц Булгакова сошедшей Варварой Сергеевной Плющ.

P.S. Некоторые авторы видят в «управдоме» своеобразную анаграмму на «секретаря» (или, как говорил Сталин, — «секретаришку»). В этом случае дворянское происхождение Бунши напоминает о слухах, что Сталин был потомком какого-то грузинского князя. А фамилия Аллилуйи напоминает о семинарском прошлом Сталина.