Вернуться к В.А. Стоякин. Гражданская война Михаила Булгакова

Сталин и Билль-Белоцерковский

Письмо драматурга В.Н. Билль-Белоцерковского И.В. Сталину, в котором упоминается постановка пьес Булгакова во МХАТе, безусловно, является одной из попыток запретить творчество Булгакова в СССР. Ответное же письмо Сталина наглядно показало, что он против такого шага, причём в состоянии привести серьёзные аргументы, понятные его оппонентам.

Помимо письма Сталина, интересного самого по себе, возникает множество близких вопросов: кто такой Билль-Белоцерковский? Что такого он написал Сталину? Почему Сталин ответил? Попытаемся в этом разобраться.

Билль-Белоцерковский

Есть какое-то ехидство истории в том, что Владимира Наумовича Билль-Белоцерковского сейчас помнят в основном благодаря критике им Булгакова, причисленного ныне к числу классиков.

Владимир Белоцерковский, кстати, в некоторой степени земляк Булгакова — родился он в 1885 году в Александрии (шахтёрский городок в нынешней Кировоградской области). Как легко понять, происходил из еврейской семьи.

В 1911—1917 годах жил в США, где его сложную фамилию сократили до «Билл». Впоследствии это стало частью его литературного псевдонима.

После революции вернулся в Россию и сразу был мобилизован в армию. Попал в 56-й пехотный полк в Москве. Вступил в РСДРП(б). С ноября 1917-го по май 1918 года — член исполкома Моссовета. Принимал участие в Гражданской войне.

Печататься начал раньше Булгакова — в 1918 году. Стал драматургом. Входил в Пролеткульт, группу «Пролетарский театр», объединение «Кузница».

Во время «Большого террора» под каток не попал, вероятно, потому, что был нещадно критикуем Леопольдом Авербахом, позднее репрессированным в качестве троцкиста. Тот считал Белоцерковского дураком и невеждой, обвинял в «напыщенной мещанской декламации», не имеющей ничего общего с «пролетарским наступлением на культурном фронте».

Писал пьесы о международной солидарности рабочих и «ведущей роли партии в социалистическом преобразовании страны». Особую известность приобрела пьеса «Шторм» (1926), по которой он написал сценарий фильма, вышедшего на экраны в 1957 году. Критики отмечают, что эта пьеса, как и другие ранние произведения Билль-Белоцерковского, написана «в типичной манере плакатного, агитационного театра раннесоветского периода». Можно себе представить, что думал о таких произведениях И.В. Сталин, отличавшийся тонким художественным вкусом...

Впрочем, даже советская критика того времени встретила «Шторм» неоднозначно, а «первой вехой и началом живой истории советской драматургии и советского театра» её провозгласили уже в раннехрущёвские времена. Активно писать он продолжал до конца 1940-х годов, но ничего значительнее «Шторма» не создал. Кстати, Билль-Белоцерковский — один из основных создателей балтийского матроса — «братишки» (наравне с Всеволодом Вишневским).

Билль-Белоцерковский был награждён орденами «Знак Почёта» (1939) и Трудового Красного Знамени (1955). Умер в 1970 году.

Выше мы написали, что Владимир Наумович известен в основном борьбой с Булгаковым. Второй момент, из-за которого сейчас вспоминают иногда его фамилию, состоит в том, что Билль-Белоцерковский — отец советского диссидента, автора «теории кооперативного строя» Вадима Белоцерковского. Диссидент и критик советского социализма — сын обласканного советской властью классика «агитационного театра»... Это не абсурд, это норма — критикуют социализм в основном именно те, кто достиг своего высокого положения (социального и материального) в советское время именно благодаря социализму.

Вадим Владимирович, кстати, в 2014 году отказался от российского гражданства (сам он продолжал жить в США) в знак протеста «против превращения России в авторитарное и агрессивное государство».

Но вернемся к папе-драматургу.

Письмо

«Письмо Билль-Белоцерковского» было написано в декабре 1929 года и адресовано Сталину. Оно по сей день называется его именем, но это не совсем правильно, поскольку принадлежало отколовшейся от РАПП группе «Пролетарский театр» и подписали его 11 человек. Авторами, которые писали письмо «по поручению группы», были, помимо Билль-Белоцерковского, также драматург Анатолий Глебов (уроженец Полтавы, сын изобретателя парашюта Глеба Котельникова) и режиссёр Бернхард Райх (подписался как «Рейх»). Билль-Белоцерковский был в этом списке первым, потому Сталин для простоты обращался к нему.

В письме театральные деятели задали Сталину ряд вопросов, причём Булгаков упоминался во втором и четвёртом из них:

«2. Находите ли Вы своевременным в данных политических условиях, вместо того чтобы толкать такую крупную художественную силу, как МХТ-1, к революционной тематике или хотя бы к революционной трактовке классиков, всячески облегчать этому театру соскальзывание вправо, дезорганизовывать идейно ту часть мхатовского молодняка, которая уже способна и хочет работать с нами, сбивать её с толка, отталкивать вспять эту часть театральных специалистов, разрешая постановку такой пьесы, как «Бег» Булгакова, — по единодушному отзыву художественно-политического совета Главреперткома и совещания в МК ВКП(б), являющейся слабо замаскированной апологией белой героики, гораздо более явным оправданием белого движения, чем это было сделано в «Днях Турбинных» (того же автора)?».

«4. Как расценивать фактическое «наибольшее благоприятствование» наиболее реакционным авторам (вроде Булгакова, добившегося постановки четырёх явно антисоветских пьес в трёх крупнейших театрах Москвы, притом пьес, отнюдь не выдающихся по своим художественными качествам, а стоящих в лучшем случае на среднем уровне). О «наибольшем благоприятствовании» можно говорить потому, что органы пролетарского контроля над театров фактически бессильны по отношению к таким авторам, как Булгаков.

Пример: «Бег», запрещённый нашей цензурой и всё-таки прорвавший этот запрет, в то время как все прочие авторы (в том числе коммунисты) подчинены контролю реперткома. <...>

В чём смысл существования Главреперткома, органа пролетарской диктатуры в театре, если он не в состоянии осуществлять до конца свою задачу (что, повторяем, происходит отнюдь не по его вине)?»

В общем-то, мотивы Белоцерковского в конфликте с Булгаковым можно понять — пролетарий (матрос на британских кораблях, рабочий в Америке), большевик, ярый сторонник «нового искусства», а во МХАТе ставят какого-то «белогвардейца»...

Разумеется, фактор «наибольшего благоприятствования» в отношении Булгакова был несколько преувеличен, но не то чтобы радикально — Булгакова ругали в прессе, но охотно ставили, просто потому, что народ на него валом валил. В то время как на агитационные спектакли «Пролетарского театра» ходили в основном организованные группы — красноармейцы там или студенты...

Ответ Сталина

2 февраля 1929 года письмо удостоилось ответа Сталина...

Тут, кстати, момент довольно загадочный: Сталин был совершенно не обязан на него отвечать, но он тем не менее ответил.

Причины, по которым Сталин ответил, булгаковедами называются самые разные. Чаще всего — политические. Мол, в 1929 году Сталин ещё не был полновластным хозяином в СССР и должен был считаться с... С кем?

Безусловно, группа «Пролетарский театр» представляла левую оппозицию, но...

Во-первых, это ведь не РАПП, куда входило более 4 тысяч человек. Это десяток театральных деятелей с неустоявшимся реноме и вообще занимающихся не столько театром, сколько политпросветом («агитационный театр»).

Во-вторых, оппозиция эта была не политическая, а сугубо культурная. Правда, содержатся в письме и политические намёки: «Нам приходилось слышать ссылки наиболее последовательных представителей правого «либерального» курса на Ваше сочувствие». Но, хотя эту фразу и можно расценить как угрозу, никто из трёх подписантов письма репрессирован не был, что вряд ли случайно.

Нам представляется, что не было в ответе Сталина никакой особо глубокой политической подоплёки. Просто вопросы, поднятые группой Билль-Белоцерковского, показались Сталину достаточно важными, чтобы на них ответить. И он на них ответил. Возможно, с тем, чтобы к ним позднее вернуться. Но не вернулся — отвлёкся на вопросы языкознания, в котором оказался просто «корифеем».

Тут же он пишет прямо: «Очень легко «критиковать» и требовать запрета в отношении непролетарской литературы. Но самое лёгкое нельзя считать самым хорошим. Дело не в запрете, а в том, чтобы шаг за шагом выживать со сцены старую и новую непролетарскую макулатуру в порядке соревнования, путём создания могущих её заменить настоящих, интересных, художественных пьес советского характера. А соревнование — дело большое и серьёзное, ибо только в обстановке соревнования можно будет добиться сформирования и кристаллизации нашей пролетарской художественной литературы».

Из этого письма мы бы сделали два вывода.

Во-первых, Сталин предостерёг от переноса на сферу искусства терминологии внутрипартийной политической борьбы. Прямым текстом: «Я считаю неправильной самую постановку вопроса о «правых» и «левых» в художественной литературе (а значит, и в театре)».

Во-вторых, Сталин видит слабо замаскированные цели группы Билль-Белоцерковского: обеспечить себе аудиторию за счёт удаления популярных, но идеологически неправильных авторов, и даёт «Пролетарскому театру» бесплатный совет — писать получше.

В общем — да здравствует капиталистическая конкуренция! Того, что «пролетарские» авторы, во имя победы в этой конкуренции, встанут на белогвардейские позиции, Сталин не боится. И он, очевидно, прав — чего бы вчерашние участники Гражданской войны перешли бы на позиции своих противников? А социальный заказ на пьесы противников большевиков иссякнет по мере успехов социалистического строительства (как показали дальнейшие события — не иссяк).

Оба вывода напрямую касаются Булгакова.

Первый вывод можно считать констатацией того, что у советской власти врагов в сфере искусства нет, а, следовательно, не является врагом и «несоветский» Булгаков. Не знаем, вспоминал ли Сталин свои слова во время «Большого террора», но именно в отношении Булгакова это суждение было выполнено — его даже ни разу не арестовали (если не считать неподтверждённый и, более того, опровергаемый Т.Н. Лаппа инцидент во Владикавказе 1920 года, который сам Булгаков обыграл в одной из пьес: «Если меня расстреляли в Баку, я, значит, и в Москву не могу приехать? Меня по ошибке расстреляли, совершенно невинно...»).

Второй вывод касается Булгакова в том смысле, что он сейчас нужен Советской власти для создания той самой животворящей конкуренции. Это, разумеется, вовсе не индульгенция навсегда — вот научитесь писать, как он, мы вам его скормим. А до тех пор — ни-ни... Правда, это всё осталось в теории. Создавать полноценную конкуренцию пролетарским писателям Булгакову так и не дали.