Есть в булгаковском «Беге» персонаж, который вызывает негативные эмоции буквально у всех остальных участников действия. Больше всего его должен, по логике, ненавидеть красный командир Баев, но он о существовании этого персонажа если и догадывается, то чисто теоретически. А вот все остальные...
Ближе всех подходит к общей мечте подержать за шею Парамона Ильича Корзухина не кто иной, как генерал Хлудов. Он готов даже больную Серафиму отправить в контрразведку и потом на виселицу в качестве большевистского агента (в контрразведку она таки попадает), но, по счастью, Корзухин отказывается от своей жены. Тогда Хлудов сжигает вагоны с мехами, проследить за сохранностью которых приехал Корзухин.
Потом шея бывшего товарища министра оказывается: на расстоянии вытянутой руки генерала Чарноты, но тут; ситуация другая — дело происходит в мирное время в Париже. За шею подержаться можно, конечно же, но успеешь ли удрать от французской полиции? И Чарнота в подштанниках выступает в качестве просителя у успешного бизнесмена Корзухина...
Тут-то у этого персонажа проявляется чуть ли не единственная если не положительная, то точно человеческая черта — Корзухин азартный картёжник, и Чарнота буквально раздевает его. Собственно, и это ещё не всё — Корзухин достаточно подл, чтобы задержать просителей при помощи своей охраны, вызвать полицию, «а потом про этот случай раструбят по БиБиСи». По счастью, в дело вмешивается Люська — теперь уже жена миллионщика.
Бдительная советская цензура в лице литературоведа Ричарда Пикеля, мимо всего этого пройти никак не могла. Очевидно ведь, что автор замазывает классовую сущность белого движения, которое боролось за восстановление власти помещиков и капиталистов. Между тем капиталист в пьесе только один, и его белые ненавидят.
При запрете «Бега» замечания Пикеля были, разумеется, учтены. Как удалось обойти позднесоветскую цензуру, точно неизвестно, но там была целая спецоперация, включавшая, например, обогащение сценария заимствованиями из вполне благонамеренного булгаковского либретто к опере «Чёрное море» (в котором полно заимствований из «Бега»). Впрочем, противоречие, связанное с классовой сущностью белого движения и его (движения) отношения к конкретному капиталисту, никуда не делось. Правда, капиталист, благодаря таланту Евгения Евстигнеева, был показан ну о-о-очень мерзким.
Кстати, а кто такой этот Парамон Корзухин? В пьесе не так много информации о его прошлом, но он, судя по всему, и до войны был неплохо устроен. К белым же примкнул не из идейных соображений, а чтобы заняться предпринимательством в новых условиях. Он и на фронт-то поехал, чтобы проследить за вагонами с экспортным товаром...
Впрочем, наличие определённых идей у него отрицать было бы неразумно. Идеи не идеи, но советская власть исключала свободное предпринимательство и частную собственность... Вот при НЭПе он бы развернулся: Гусь-Ремонтный из «Зойкиной квартиры» — явно близкородственный персонаж. Так или иначе, но Корзухину не чужд пафос борьбы за восстановление «нормальной жизни», который является движущей силой булгаковских белогвардейцев. Другое дело, что сам он воевать не собирается — ему неинтересно восстанавливать нормальную жизнь именно в этой стране, поскольку сам он — классический «безродный космополит», столь же свободно зарабатывающий деньги в Париже, как в Петербурге.
Белогвардейцы это отлично понимают, потому он вызывает у них столь сильные чувства. Как элемент (не самый приятный) «нормальной жизни» они его ещё принять готовы, но вот как элемент реальности Гражданской войны он их совершенно не устраивает.
Прототипов у Корзухина несколько. И основным источником информации об этих людях для Булгакова была, несомненно, его вторая жена, Любовь Белозерская, побывавшая в эмиграции и с персонажами «Бега» познакомившаяся при не лучших обстоятельствах.
Сама Белозерская называла в качестве прототипа литератора и предпринимателя-миллионщика Владимира Пименовича Крымова. В своих мемуарах она пишет: «Из России уехал, как только запахло революцией, «когда рябчик в ресторане стал стоить вместо сорока копеек — шестьдесят, что свидетельствовало о том, что в стране неблагополучно», — его собственные слова. Будучи богатым человеком, почти в каждом европейском государстве приобретал недвижимую собственность, вплоть до Гонолулу...
Сцена в Париже у Корзухина написана под влиянием моего рассказа о том, как я села играть в девятку с Владимиром Пименовичем и его компанией (в первый раз в жизни!) и всех обыграла». В другом фрагменте она уточняет: «Мне бы уйти от стола, как сделал бы опытный игрок, но я не ушла и всё, конечно, проиграла плюс осталась должна. На другой день Крымов приехал на машине за карточным долгом». Видимо, этот неоднозначный момент заставил Булгакова критически подойти к образу Корзухина...
Крымов был потомком самого протопопа Аввакума и, подобно многим старообрядцам, обладал предпринимательской жилкой. Во всяком случае, родившись в бедной семье, он к тридцати годам стал богачом. Окончил Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию и Московский университет, торговал каучуком, издавал журнал «Столица и усадьба» (это, кстати, первый в России коммерчески успешный «глянцевый» журнал), был официальным представителем компании Форда в Петербурге.
Мемуары Белозерской грешат некоторыми неточностями. Например, из России Крымов уехал не накануне революции, а уже после неё — в апреле 1917 года (Белозерская, впрочем, мемуары писала в советское время, когда под революцией имелись в виду прежде всего октябрьские, а не февральские события). Уехал он сначала не в эмиграцию, а путешествовать — в Японию и США. Но потом уже, в 1921 году, возвращаться в Россию не стал, а осел в Берлине, с наступлением власти фашистов перебравшись в Париж (его жена была еврейкой, хотя Белозерская считала её украинкой).
В эмиграции написал художественный отчёт о своём путешествии «Богомолы в коробочке» и тетралогию из жизни купцов-старообрядцев «За миллионами» (последнее произведение было переведено на английский язык). Он был автором и других книг, в основном авантюрных романов и детективов.
Крымов, который, в общем-то, был неплохим человеком и помог многим эмигрантам, прототипом был только в некоторой степени. Корзухин — всё же персонаж изрядно окарикатуренный. И в этом смысле он пришёлся ко двору в СССР.
Борис Соколов обращает внимание на то, что «только сцена из пьесы, содержащая его «балладу о долларе» (в несохранившемся черновом варианте «Рыцарь Серафимы» ей противопоставлялась «баллада о маузере», которую, вероятно, произносил буденновец Баев), увидела свет при жизни Булгакова в 1932 г., не встретив цензурных препятствий. Париж озаряется в балладе золотым лучом доллара рядом с химерой собора Нотр-Дам. Открытка с изображением этой химеры, привезенная Л.Е. Белозерской, была в архиве Булгакова».
Совершенно очаровательная деталь — позже Валентин Катаев вложит своеобразную «балладу о долларе» в уста персонажа, прототипом которого был... сам Булгаков! Катаев ухаживал за сестрой Михаила Афанасьевича Еленой (Лелей), а тот был против брака, напирая на то, что свой брат-писатель — голодранец без постоянных источников к существованию. В перспективе он оказался неправ — бывший белый офицер Катаев отлично устроился при советской власти и ещё при жизни числился классиком.
Интересный факт о космополитизме Крымова рассказал поэт Кирилл Померанцев. Крымов торговал с Россией и сумел нажить на этом немалое состояние: «В 1920-х годах распространились слухи о том, что закупавшее на Западе товары в кредит советское правительство не сможет заплатить по векселям. Ройземан (Партнёр Крымова в СССР. — В.Ст.) заверил Крымова, что сможет, и Крымов по дешёвке стал векселя скупать и, когда пришёл им срок, получил за них большую сумму».
Другим прототипом Корзухина считается меньшевик Алексей Максимович Никитин, занимавший посты министра почт и телеграфа, а потом и внутренних дел во втором и третьем Временных правительствах с июля по октябрь 1917 года. После Октябрьской революции пытался бороться с большевиками, участвовал в «беге к морю» Деникинской армии (Булгаков в этом беге не участвовал — наблюдал со стороны), но каких-то особых лавров не стяжал. После: окончания Гражданской войны продолжал жить в Москве и был расстрелян только на излёте «большого террора», в 1939 году. Он был вхож в московские литературные круги через свою жену Евдоксию, в чьих «никитинских субботниках» участвовал и Булгаков. Никитина считается одним из прототипов Серафимы.
Кажется, в этом персонаже ничего особенно демонического нет... Тем не менее Корзухин в некотором роде является предшественником Воланда. По крайней мере, в одной его, мефистофельской, ипостаси — «часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое». Он действительно редкий мерзавец («вы самый омерзительный, самый бездушный человек, которого я когда-либо видел», — говорит ему Голубков), но конечный вклад его в развитие повествования сугубо позитивный — отказавшись от жены, он спас её (и себя) от немедленной виселицы, а заодно и освободил Серафиму для счастья с Голубковым. Ну и в конечном итоге денег на возвращение в Россию дал. Так что персонаж получился неприятный, но не то чтобы совсем уж негативный...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |