Эта фраза взята из письма Булгакова своему другу и первому биографу Павлу Попову в письме от 25 января 1932 года. Обращается писатель к своему литературному учителю Н.В. Гоголю, точнее к его памятнику работы Николая Андреева, который сейчас стоит на Никитском бульваре, перед домом, где Гоголь прожил последние годы и сжёг второй том «Мёртвых душ».
Булгаков считал Гоголя своим литературным учителем. И это совершенно справедливо: в творчестве обоих писателей мы видим поразительное сочетание реализма, фантастики, мистики и сатиры.
Только шли писатели в противоположных направлениях: Гоголь начал с малороссийской фантастики, а закончил религиозно-мистической поэмой, великолепно замаскированной под произведение «критического реализма»; Булгаков, напротив, начал с внешне реалистичной «малороссийской оперетки» (с мощной мистической подкладкой) и закончил фантастическим романом, над многообразием мотивов которого исследователи бьются по сей день.
Кстати, именно роман «Мастер и Маргарита», а вовсе не малороссийские сказки Гоголя, поставил в сложное положение советское литературоведение. С момента первой публикации стало понятно, что речь идёт об одном из величайших произведений XX века, но оно... фантастическое. А фантастика считалась литературой развлекательной. Пришлось делать исключение, хотя классики о приниженности фантастики не знали и клепали её, не глядя на литературоведческие авторитеты.
Впрочем, вернёмся к Булгакову и Гоголю. Начнём с мистики. Булгаков встречался с Гоголем трижды. Как это может быть? Может, если признавать существование нескольких реальностей...
Первый раз в 1918 году Булгакову привиделось во время наркотической ломки, что к нему зашёл «низенький остроносый человечек с маленькими безумными глазами», зло взглянул на него и погрозил пальцем (эта сцена узнаётся потом в «Мастере и Маргарите» — Булгаков сделал мастера похожим на Гоголя). Через время после этого Булгаков избавился от наркотической зависимости.
Второй раз это было в Москве, примерно в 1927 году: человек, похожий на Гоголя, указал Булгакову дом, в котором жила Елена Сергеевна Шиловская — будущая третья жена писателя.
Третий раз это было в 1932 году, когда Булгаков занимался инсценировкой «Мёртвых душ» (считая это занятие совершенно бесперспективным — по его мнению, поэму инсценировать нельзя) — Гоголь явился к нему во сне и за что-то его строго отчитывал. Уж не знаем — то ли за то, что взялся за гуж, говоря, что не дюж, то ли за недооценку собственных творческих возможностей. Пьеса по «Мёртвым душам» получилась великолепной, хотя главным её героем стал не Чичиков, а сам Гоголь...
Было ли это на самом деле? Мы должны помнить, что Булгаков — великий мистификатор, или, простыми словами его второй жены Любови Белозерской — «притворяшка». Так что вопрос лишён смысла — Михаил Афанасьевич хотел, чтобы об этих встречах знали...
Неоднократными были и творческие встречи Булгакова с Гоголем. Одним из первых сравнительно больших произведений Булгакова был большой фельетон «Похождения Чичикова», прямо происходящий от гоголевского персонажа. Начинается произведение словами: «в царстве теней, над входом в которое мерцает неугасимая лампада с надписью: «Мёртвые души», шутник сатана открыл дверь». Чем не зачин для «Мастера и Маргариты»? А ведь это 1922 год...
Среди поздних работа Булгакова — интереснейший сценарий художественного фильма по «Ревизору». Писался он в 1934 году по заказу «Украинфильма». Его конкурентом был Виктор Шкловский (тот самый — прототип Михаила Шполянского из «Белой гвардии»). Главную роль в фильме должен был играть Сергей Мартинсон (вы его помните — это мистер Фрэнкленд, отец Лоры Лайонс). Увы, фильм не был снят.
Да и другие произведения писателя носят на себе явную печать гоголевского стиля, смешивавшего реалистичные бытовые наблюдения, поданные в виде гротеска, с мистикой.
Появляются в произведениях Булгакова и вполне гоголевские персонажи — тут тебе и чёрт-искуситель (вспомним манёвры, которые исполняет Луна в «Мастере и Маргарите»), и ведьмы (например, Явдоха из «Белой гвардии» — «у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы»).
Или взять вот такие два периода:
«Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой. <...> Всякий приходящий сюда позабывал и бросал всё, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на своё прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства. <...> Здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всём разгуле» («Тарас Бульба»);
«Город жил странною, неестественной жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии. Свои давнишние исконные жители жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев, устремившихся на Город. <...> Извозчики целыми днями таскали седоков из ресторана в ресторан, и по ночам в кабаре играла струнная музыка, и в табачном дыму светились неземной красотой лица белых, истощённых, закокаиненных проституток» («Белая гвардия»).
Возвращаясь к письму Павлу Попову — речь в нём шла о возобновлении постановок «Дней Турбиных», и сопровождалось оно вполне булгаковской историей (или, скорее, вполне булгаковской мистификацией). По словам Булгакова, у них появилась новая домработница — девица «трагически глупая». И вот: «15-го около полудня девица вошла в мою комнату и, без какой бы то ни было связи с предыдущим или последующим, изрекла твёрдо и пророчески:
— Трубная пьеса ваша пойдёть. Заработаете тыщу.
И скрылась из дому.
А через несколько минут — телефон».
Так же к категории «булгаковщины» относится и история камня, который по сей день служит ему надгробием. Елена Сергеевна Булгакова рассказывала эту историю так:
«Я никак не могла найти того, что бы я хотела видеть на могиле Миши — достойного его. И вот однажды, когда я по обыкновению зашла в мастерскую при кладбище Новодевичьем, — я увидела глубоко запрятавшуюся в яме какую-то глыбу гранитную. Директор мастерской на мой вопрос объяснил, что это Голгофа с могилы Гоголя, снятая с могилы Гоголя, когда ему поставили новый памятник. По моей просьбе, при помощи экскаватора, подняли эту глыбу, подвезли к могиле Миши и водрузили. <...> Вы сами понимаете, как это подходит к Мишиной могиле — Голгофа с могилы его любимого писателя Гоголя».
Сейчас этот рассказ является общим местом у булгаковедов, но доверять приходится исключительно Елене Сергеевне — никаких независимых доказательств того, что речь идёт именно о том самом камне, привезённом из Крыма кем-то из братьев Аксаковых в подарок Гоголю, увы нет. Хотя по внешним признакам это именно он (геологи, впрочем, полагают камень типичным скорее для Урала, чем для Крыма).
P.S. Фраза «все мы вышли из гоголевской шинели», к которой явно адресуется «чугунная шинель» Булгакова, приписывается Ф.М. Достоевскому. Его Булгаков знал и любил. Смысл фразы — в следовании той литературной школе реализма, ярким представителем которой был Гоголь.
В действительности фраза появилась в серии статей французского критика Эжена де Вогюэ «Современные русские писатели». Это типично французский оборот и касается он не только Достоевского, но также Тургенева и Толстого.
Странная идея объявить писателя-фантаста с сильным религиозно-мистическим уклоном «реалистом» появилась ещё при жизни Гоголя и жива по сей день. Впрочем, в XIX веке появление в фантастическом сюжете настоящих живых людей, а не картонных персонажей эпохи романтизма, и правда было откровением.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |