В Киеве, в доме на Андреевском спуске семья Булгаковых жила с 1906-го по 1919 год. Со временем все они оттуда разъехались, и литературное прошлое дома естественным образом забылось. В историю его вернула публикация в журнале «Новый мир» (в № 8 за 1967 год) очерка Виктора Некрасова «Дом Турбиных».
До того мало кто задумывался над тем, имеет ли дом в романе и пьесе исторический прототип. Собственно, наверное, задумывались и искали, но до войны это было неактуально (Булгаков был жив и был он не в фаворе у властей), а после войны, вплоть до публикаций 1965—1967 годов, подлинный масштаб Булгакова знали далеко не все.
О «первооткрывателе»
Виктор Платонович Некрасов — коренной киевлянин. Родился он буквально в двух шагах от Андреевского спуска — в доме № 4 по улице Владимирской. Крестили мальчика в Десятинной церкви.
Некрасов — потомок древнего рода Мотовиловых, правнук шведского барона, российского подданного, генерала Антона фон Эрна, венецианских дворян Флориани и дальний родственник Анны Ахматовой.
В 1912—1915 годах семья Некрасова жила в Швейцарии и Франции. Там его мать общалась с российскими политэмигрантами — Плехановым, Луначарским, Ногиным. Времена Гражданской войны он встретил в Киеве, проживая на улице Кузнечной (Горького, сейчас — Антоновича).
«Нас водили в Николаевский парк перед университетом, и там было всегда полно солдат. <...> Тогда на всех скамейках сидели солдаты. Разные — немцы, петлюровцы, в двадцатом году поляки в светло-гороховых английских шинелях. Мы бегали от скамейки к скамейке и спрашивали у немцев: «Вифильистдиур?». И солдаты смеялись, показывали нам часы, давали конфетки, сажали на колени. Очень они нам нравились. А вот белогвардейцы, или, как их тогда называли, «добровольцы», нет. Два истукана-часовых стояли на ступеньках у входа в особняк Терещенко, где расположился штаб генерала Драгомирова, и мы бросали в них камешками, а они хоть бы что, дураки, стояли, как пни...».
Уже в 1920-х годах Некрасов окончил железнодорожную профшколу и принимал участие в строительстве Киевского железнодорожного вокзала. В 30-х учился у Иосифа Каракиса на архитектурном факультете Киевского строительного института. Каракис — знаменитый киевский архитектор, который возвёл множество зданий в стилях конструктивизма и сталинского ампира. Например — здание Исторического музея на Старокиевской горе.
После окончания института Некрасов работал архитектором, актёром и театральным художником.
Во время войны — полковой инженер, заместитель командира сапёрного батальона. Участвовал в Сталинградской битве, был автором первого памятника, установленного в Сталинграде. Потом воевал на территории Украины, освобождал Одессу.
После войны работал завотделом в киевской газете «Радянське мистецтво» («Советское искусство»), а в 1946 году опубликовал повесть «В окопах Сталинграда», которая для своего времени стала откровением. Хотя имя верховного главнокомандующего упоминалось в ней только раз, походя, она была удостоена Сталинской премий 2-й степени. Это не помешало ему в 1966 году подписать письмо к Брежневу против реабилитации Сталина.
В конце 1950-х — 1960-х годах Некрасов был одним из инициаторов установки памятника в Бабьем Яру (открыт в 1976 году). Именно ему принадлежат слова: «Здесь расстреляны люди разных национальностей, но только евреи были убиты за то, что они — евреи...»
В 1974 году был вынужден покинуть СССР и умер в Париже в 1987 году.
Некрасов и Турбины
Виктор Некрасов очень любил «Дни Турбиных». «Три, четыре, может, даже и пять» раз он видел довоенную мхатовскую постановку пьесы и минимум один раз — послевоенную постановку в театре Станиславского (она ему не понравилась).
На поиски «дома Турбиных» он устремился в 1966 году — после публикации «Белой гвардии». В некоторых источниках пишут про 1965 год, но это неверно: дата эта фигурирует в очерке, и она там оправдана — тогда в «Новом мире» был опубликован «Театральный роман». Небезосновательно считается, что пьеса Максудова — это как раз «Дни Турбиных» (другое дело, что сам роман был посвящён сложным отношениям драматурга и театра в связи с постановкой «Кабалы святош», и многие реалии относятся именно к этому периоду). Однако в «Днях Турбиных» сам по себе дом достаточно абстрактный — там он вообще не описан, а говорится только о квартире. Именно этим, видимо, объясняется заблуждение Некрасова, который первоначально считал, что дом Турбиных — № 19 по Андреевскому спуску (правда, понять это заблуждение можно — это красивый деревянный дом в неорусском стиле). То, что имеется в виду совершенно конкретное здание, видно только из романа.
Сама же публикация написанного тогда очерка стала оправданной после публикации «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты» — тогда имя Булгакова было заново переоткрыто и гремело по стране.
Естественным образом Некрасов направился на Андреевский спуск, и нашёл дом по тому самому адресу, который указан в романе (только там «Алексеевский спуск», которого в Киеве нет).
Сам Некрасов описывал первый визит в дом № 13 по Андреевскому спуску так:
«Войдя во двор, я робко позвонил в левую из двух ведущих на веранду дверей и у открывшей её немолодой дамы-блондинки спросил, не жили ли здесь когда-нибудь люди по фамилии Турбины. Или Булгаковы.
Дама несколько удивлённо посмотрела на меня и сказала, что да, жили, очень давно, вот именно здесь, а почему меня это интересует? Я сказал, что Булгаков — знаменитый русский писатель, и что всё, связанное с ним...
На лице дамы выразилось ещё большее изумление.
— Как? Мишка Булгаков — знаменитый писатель? Этот бездарный венеролог — знаменитый русский писатель?
Тогда я обомлел, впоследствии же понял, что даму поразило не то, что бездарный венеролог стал писателем (это она знала), а то, что стал знаменитым...»
Дамой-блондинкой была Инна Васильевна Кончаковская, в девичестве Листовничая, — дочь бывшего владельца дома Василия Павловича Листовничего, выведенного в «Белой гвардии» под именем Василисы — Василия Лисовича.
Удивительно, но Инна Васильевна жила в том же доме. Только перебравшись на второй этаж, в одну из квартир, на которые была перегорожена булгаковская семикомнатная. Правда, «Белую гвардию» она тогда не читала, но её сын смотрел «Дни Турбиных», когда МХАТ приезжал в Киев. Во мхатовском варианте пьесы Василисы нет (его «реабилитировал» Владимир Басов в фильме 1976 года).
Когда же Инна Васильевна познакомилась с произведением, её возмущению не было предела. В изложении Бориса Ямпольского это выглядело так: «Не могу о своей претензии к Мише умолчать. Наши отношения с Булгаковыми — и не только с Афанасием Ивановичем, Варварой Михайловной, но и с Мишей — никак не предвещали такой карикатуры на нас, то есть на папу. Такого, можно сказать, пасквиля...»
Позже Анатолий Кончаковский (однофамилец мужа Инны Васильевны) смог примирить её с памятью писателя. Тем более что она в детстве действительно дружила с младшими Булгаковыми, прежде всего — с Лелей (Еленой Афанасьевной, в замужестве — Светлаевой). Благо, они были сверстницы — 1902 года рождения.
В результате Инна Васильевна до самой своей смерти в 1985 году была неофициальным «хранителем» «дома Турбиных» и только четыре года не дожила до открытия музея. Зато она была свидетелем установки на доме мемориальной доски в 1982 году. Характерная «булгаковщина» — мастера, руководившего бригадой, устанавливавшей доску, звали... Михаил Афанасьевич!
А начало всему этому было положено визитом Виктора Некрасова в 1966-м...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |