«Старый кавалергард и дипломат»

Именно так аттестует гетмана Павла Петровича Скоропадского в «Днях Турбиных» его личный адъютант поручик Леонид Шервинский. Леониду Юрьевичу, понятно, надлежит быть лояльным к своему работодателю (а с работой в Киеве тогда было плохо), непосредственному воинскому начальнику и главе государства. А как было на самом-то деле?

Скоропадский остался в истории, скорее, политическим неудачником. Такой себе временный глава временного государства, на фоне относительно постоянной УНР, которая существовала всё же на протяжении трёх лет, а последний её предводитель в эмиграции свои «полномочия» сложил перед Леонидом Кравчуком.

Почему Скоропадский?

Скоропадский старым не был — во время событий, описанных в «Белой гвардии», ему было 45 лет. Впрочем, для 27-летнего Булгакова это уже было немало.

Кавалергардом (элитная кавалерия) Скоропадский действительно был и даже входил в свиту императрицы Марии Фёдоровны (жены Александра III). Его напарником в караулах бывал Карл Маннергейм, которому повезло больше.

Насчёт дипломата есть разные мнения. Разумеется, Скоропадский был дипломатом — как любой свитский генерал. Но всё же именно дипломатического опыта у него не было. Он был военным — командовал различными частями и соединениями (последняя должность в императорской армии — командир корпуса). Не было у него и управленческого опыта — как писал один из мемуаристов, гетман боялся своего письменного стола. «Мне бы шашку и коня, да на линию огня...» (Леонид Филатов).

Скоропадский возглавил украинское государство (точнее, Украинское государство — это самоназвание) волею оккупационных властей. Тем не менее совсем уж случайным их выбор не был.

Во-первых, Скоропадский был наследником старинного старшинского рода, который смог конвертировать своё положение на Украине в принадлежность к аристократии Российской империи. Конечно, не высшей, не родовой. Не Рюриковичи, чай. Зато в предках Скоропадского значился один из последних малороссийских гетманов — соратник и единомышленник Ивана Мазепы, а потом — Петра I (так получилось). Для претендента в правители Украины это был бонус — ну, примерно как для Эво Моралеса его национальность (аймара — народность, к которой относились инки).

Понятно, что наследник Ивана Ильича Скоропадского был чужд идее независимости Украины так же, как и его предок, но эта чуждость осталась в 1917 году.

Во-вторых, он был одним из богатейших людей не только Украины, но и всей империи. Так что авторитет его опирался не только на положение при уже не существующем дворе и генеральское звание, но и на аспекты более материальные.

В целом этих двух обстоятельств было достаточно, чтобы предпочесть Скоропадского бывшему командующему Черноморским Флотом Александру Колчаку.

Избрание

«В апреле 18-го, на Пасхе, в цирке весело гудели матовые электрические шары и было черно до купола народом. Тальберг стоял на арене веселой, боевой колонной и вёл счет рук — шароварам крышка, будет Украина, но Украина «гетьманская», — выбирали «гетьмана всея Украины»».

Прототип Тальберга, Леонид Карум, непосредственного участия в избрании гетмана не принимал. Он сыграл определённую роль в революционных событиях как член одного из советов, но подобно многим «калифам на час», вроде депутата Бубликова, быстро «выпал из обоймы». Чем, собственно, спас себе жизнь.

Гетмана избирали на Всеукраинском съезде хлеборобов. Как правило, такого рода мероприятия проходили в здании Купеческого собрания на Европейской площади (сейчас — филармония), но на этот съезд собралось почти 6,5 тысяч человек. Единственным помещением в городе, способным вместить такую прорву народа, был цирк «Гиппо-Палас» на улице Николаевской (ныне — Архитектора Городецкого). Сейчас на этом месте кинотеатр «Украина». Как и большинство цирков, оно использовалось не только по профилю, но и для проведения концертов. Например, когда в город приезжал фантастически популярный Фёдор Шаляпин.

В повестке дня съезда избрание гетмана не значилось, да и сам Скоропадский не собирался туда ехать, пока не убедился, что настроения участников съезда на его стороне. Ведь депутатами были в основном землевладельцы, которые боялись большевизации и так насквозь социалистической Центральной Рады.

Так что приезд Скоропадского вызвал бурные овации и немедленное его избрание, после чего мероприятие было закрыто.

Позже, вспоминая об этих событиях, Скоропадский отрицал версию о подстроенности съезда, но историки ему не верят. Они указывают, что председательствующий дружил со Скоропадским и был посвящён в план переворота. Позже он занимал различные посты в правительстве. Голоса в поддержку избрания гетмана, кажется, вообще не считались.

Уже после этого была разогнана Центральная Рада, причём тревожный звоночек прозвучал и для немецкого оккупационного командования, и для немцев — хотя было условлено, что заниматься этим должны были сторонники Скоропадского, но пришлось немцам. На смену одной бессильной украинской власти приходила другая, такая же бессильная.

Программа

Первоначальная программа была навязана оккупантами (примерно так, как это происходит на современной Украине). Главные требования: роспуск Центральной Рады, люстрация чиновников, денежная реформа, свободная торговля, земельная реформа. Собственно, гетман даже с первым пунктом не справился, куда уж дальше...

Дальнейшая ситуация была очень странной: реальная власть принадлежала оккупационным войскам, но было и суверенное вроде бы правительство.

Последнее не имело рычагов воздействия на ситуацию в стране (у гетмана даже регулярной армии сколько-нибудь достойной численности не было); не было и ответственности за самозащиту и опять же управление страной.

В этой ситуации гетман мог заниматься «реформами» — насаждал науки и искусства, споспешествовал развитию промышленности и сельского хозяйства, культивировал национальное самосознание...

Всё это на словах в основном, но именно за время существования гетманата (неполных восемь месяцев) были основаны Академия наук, два университета, 150 гимназий, сформированы Национальный архив, Национальная библиотека, открылись Украинский театр драмы и оперы, Украинская государственная капелла, Государственный симфонический оркестр и т. п.

Он бы и до томоса¹ дошёл. Во всяком случае, позже он писал, что «Шептицкий (Греко-католический митрополит. — В.Ст.) умеет захватить украинца душой и телом, играя на национальном чувстве и любви к Украине», в то время как православное духовенство было заражено «черносотенством».

Кстати, даже самое очевидное — форма государственного устройства — при гетмане не была определена. Он страдал болезнью «непредрешенчества», характерной для всех белых лидеров. Устройство страны должна была определить Дума, выборы в которую не состоялись. Сам он, ещё до гетманства, рассуждал так (о России, разумеется): «у нас не будет конституционной монархии, скорее всего, у нас будет республика, и очень либеральная, главная причина этого — отсутствие кандидата на престол».

«Я думаваю»: гетманская украинизация

Государство было украинским, но украинского в государстве было немного: все военные и гражданские кадры, которые были хоть на что-то способными, были русскими. Украинские кадры могли только «співати українських пісень». С такими кадрами государства не построишь, в чём позже убедился Петлюра. В этом состояло трагическое отличие Украины от Польши и Финляндии, которые имели довольно широкую автономию в рамках Российской империи и, соответственно, квалифицированные кадры.

Потому гетман начал с украинизации. Точно так же, как потом действовали Кравчук, Кучма и даже Янукович.

1 августа 1918 года Скоропадский подписал закон об обязательном изучении во всех школах и вузах украинского языка, истории и литературы при фактическом запрете изучения русской истории и русского языка. Украинизировать пытались даже оккупированные германскими и украинскими войсками уезды Воронежской и Курской губерний.

Сценка, во время которой белогвардейцы в доме Турбиных распевают царский гимн, тоже не была случайной — один из приказов гетманского МВД гласил: «по заказу посетителей находящиеся в ресторанах оркестры играют монархические русские песни. <...> При этом присутствующие выслушивают и стоя отдают честь. <...> Приказываю: 1. Участников подобных демонстраций задерживать и отправлять в Россию». Так что в гетманские времена такое пение было сродни современному участию в возложении цветов в День Победы 9 мая или в Крестных ходах УПЦ².

Кстати, по воспоминаниям Татьяны Лаппа, такой эпизод в жизни Булгаковых действительно имел место, но, насколько она помнила, было это при петлюровцах, когда такого рода демонстрации были ещё опаснее.

Ну и знаменитый эпизод в «Днях Турбиных»:

«Гетман. Я давно уже хотел поставить на вид вам и другим адъютантам, что следует говорить по-украински. Это безобразие, в конце концов! Ни один мой офицер не говорит на языке страны, а на украинские части это производит самое отрицательное впечатление. Прохаю ласково.

Шервинский. Слухаю, ваша светлость. Дежурный адъютант корнет... князь... (В сторону) Чёрт его знает, как «князь» по-украински!.. Чёрт! (Вслух) Новожильцев, временно исполняющий обязанности... Я думаю... думаю... думова́ю...

Гетман. Говорите по-русски!»

Кстати, Алексей Турбин, скорее всего, не вполне прав, утверждая: «ведь он же сам не говорит на этом проклятом языке». Гетман по-украински говорил плохо, но в то время литературная норма была столь неопределённая, что по сей день украинской классикой считаются написанные в 1920—1930-е годы произведения Мыколы Хвылевого (вполне себе русского Фитилёва), у которого даже воробей прыгает «скок-скок», а не «стрыб-стрыб», как должно было бы быть по-украински. Сестра писателя Надежда Земская утверждала, что вся семья украинский язык знала. Ну, язык — не язык, но то наречие, на котором говорили на киевских рынках, наверняка понимали и могли на нём объясняться. К гетману это так же относится.

Сам этот фрагмент драматургу нужен был затем, чтобы подчеркнуть бессилие гетмана — в момент, когда и так призрачная власть окончательно утекает из его рук, разбегается уже его непосредственное окружение, он нашел время заниматься языком. Ну это примерно как Виктор Янукович, критикующий украинский язык Николая Азарова днём 21 февраля 2014 года...

Хитрый план гетмана

«Гетман — старый кавалергард и дипломат. У него хитрый план», — сказал Леонид Шервинский. «План», который изложил личный адъютант гетмана, вызвал недоумение у присутствующих. Но какой-то же план у гетмана был? Наверное, был... Хотя результат его реализации заставляет полагать, что был он недостаточно хитрым.

По словам Шервинского, сводился план к тому, что «когда вся эта кутерьма уляжется, он положит Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича».

Понятно, что этот «план» относится к категории невероятных евбазовских слухов. Их в очерке «Киев-город» сам Булгаков пересказывал так: «епископ Кентерберийский инкогнито был в Киеве, чтобы посмотреть, что там делают большевики (я не шучу). Папа Римский заявил, что если «это не прекратится», то он уйдёт в пустыню. Письма бывшей императрицы сочинил Демьян Бедный...» На этом фоне встреча делегации гетмана с покойным императором в Берлине выглядит если не правдоподобно, то органично. «Я-то встречала чушь такую, что в сравнении с ней эта кажется толковым словарём» (Льюис Кэрролл).

Понятно, что такого плана у гетмана не было и быть не могло. Похоже, однако, что никакого другого плана у него тоже не было. В результате он оказался в положении «свой среди чужих, чужой среди своих».

К власти гетман пришёл, благодаря поддержке немецких оккупантов, которым нужен был эффективный режим, способный решать актуальные проблемы оккупации. Самой актуальной из этих проблем было изъятие излишков продовольствия — в Германии был голод.

Соответственно, власть УНР, представленная социалистами, эффективной быть не могла — она стояла на защите селян, которые продовольствия производили сравнительно мало, и отбирать у них излишки было технологически тяжело.

Совершенно естественно, что гетманом стал крупный землевладелец, который сделал главой правительства крупного же землевладельца Фёдора Лизогуба (также представителя старинного рода казацкой старшины). Восстанавливалось крупное помещичье землевладение, а крестьяне получили право собственности на часть общинных земель. При этом существовали хлебная монополия и продналог.

Работать всё это не могло, потому что крестьяне уже захватили немалый клин помещичьей земли и делиться им не собирались. Выплачивать налог они тоже не хотели (так же, как не хотели участвовать в большевистской продразверстке). В общем, такая политика привела к массовым крестьянским восстаниям, и именно повстанцы обеспечили петлюровскую армию живой силой...

В этих условиях Скоропадскому нужна была своя армия, но тут возник вопрос уже у немцев. Им была нужна на Украине именно украинская власть — их задачей было надолго оторвать Украину от России, сделав её своим продовольственным и сырьевым придатком. С политтехнологической точки зрения такая власть более эффективно должна была вписаться в атмосферу общеевропейского национального подъёма.

Отсюда следовало недоверие офицерам русской императорской армии, которые в подавляющем большинстве были «единонеделимцами». Собственно, немцы им не доверяли ещё и потому, что это были вчерашние враги. В общем, создавать для гетмана русскую армию было нельзя. А попытки создать для гетмана украинскую армию привели к увеличению численности войск Петлюры.

Вообще, социалисты и большевики вписались в упомянутую атмосферу хорошо, а сам Скоропадский вписался, наоборот, плохо — ему поминутно вспоминали генеральские погоны и высокое положение при дворе. Ну и, разумеется, стремление опереться на имперские кадры. А не имперских, как вы понимаете, не было — у Украины отсутствовала автономия, подобная польской, финской или хотя бы галицкой в Австро-Венгрии. Да и сам гетман позже писал так: «я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении». Нормальная, в общем-то, патриотическая позиция, но в современной, например, Украине пан гетман точно попал бы на «Миротворец».

Созданное немцами «эффективное правительство» оказалось неэффективным, не имеющим военной силы для того, чтобы претворять свою программу в жизнь. А без военной силы в условиях Гражданской войны ничего не работало — традиционные механизмы осуществления власти отказали. Сила же была только у немцев, которые и осуществляли власть за бессильного гетмана. Но в ноябре 1918 года началась революция в Германии и реальную власть осуществлять стало некому...

Гетман бросился за поддержкой к Антанте, но:

а) у союзников тоже не было военной силы (вспомним обсуждение «сербских квартирьеров» и «сенегальцев роты» в «Белой гвардии»);

б) союзники сами были сторонниками «единой и неделимой», поскольку им задолжала именно единая Россия, а не ворох сравнительно мелких государственных образований, чья способность платить по счетам была сомнительна.

14 ноября гетман издал «Грамоту о федерации Украины с Россией», которая предусматривала воссоздание единого государства, в котором «Украине предстоит занять одно из первых мест, потому что от неё исходил порядок и законность края, и в её пределах первый раз свободно жили все униженные и угнетённые большевистским деспотизмом граждане бывшей России».

Но в ночь с 13 на 14 ноября в Белой Церкви была создана Директория УНР во главе с Петлюрой и Винниченко. И широкая общественность восприняла (в общем — правильно восприняла) «грамоту» как крик о помощи. Примерно таким же образом было воспринято срочное формирование офицерских дружин, в которые пошли далеко не все сторонники Белой армии.

Вот Алексей Турбин и говорит: ««Хай живе вильна Украина, от Киева до Берлина». Полгода он издевался над всеми нами. Кто запретил формирование русской армии? Кто терроризовал население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? — Гетман! Кто развёл всю эту мразь с хвостами на головах? Сам же гетман. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, он, небось, начал формировать русскую армию. И теперь в двух шагах враг, а у нас дружины, штабы».

В сходных выражениях описывает ситуацию Константин Паустовский: «Петлюра всё туже затягивал петлю вокруг Киева. Тогда гетман Скоропадский выпустил приказ о мобилизации всех без исключения мужчин от 18 до 35 лет. <...> Я считал себя гражданином Российской Федеративной Республики и потому никаким гетманским приказам не должен был, да и не хотел подчиняться».

Как видим, никакого «хитрого плана» у гетмана не было, а было реагирование на требования новых хозяев. А иначе и быть не могло — гетманская Украина существовала за счёт внешних источников легитимности и должна была проводить политику в их интересах.

Примечания

1. В данном случае — решение о предоставлении церкви автокефалии.

2. Украинская православная церковь, относящаяся к Московскому патриархату.