Заключение

Предпринятое исследование литературного наследия М.А. Булгакова в аспекте присутствия в нем «слова» Н.В. Гоголя позволяет сделать следующие выводы.

1. Следование гоголевской сатирической традиции, а также включение в художественные тексты различных видов интертекстем, в том числе прецедентных феноменов как репрезентативные черты русской литературы XX века, стали доминантными для творчества М.А. Булгакова. Ключевое понятие «традиция» в прозе Булгакова конкретизируется как чувство истории, которое предполагает ощущение прошлого как настоящего, укорененность в общую корневую систему отечественного бытия.

2. Проза М.А. Булгакова, имеющая глубокую национальную литературно-художественную и философскую укорененность, была, прежде всего, ориентирована на художественные тексты Н.В. Гоголя, потому что его личность и творческое наследие во многом были близки чуткой эстетической натуре писателя. Гоголевские художественные принципы оказываются для Булгакова, как и для многих других художников XX века, сверхсовременными. Творчество Гоголя стало для него своеобразным эталоном, мерой, которой он «измерил» современность и сумел «сквозь Гоголя ярко выразить себя».

3. Выбор гоголевского претекста объясняется не только близостью мировоззренческих позиций писателей, сходством их своеобразного видения действительности, творческих установок и главных художественных идей, но и стремлением расширить эстетические возможности текста, углубить идейный смысл своих произведений, опираясь на авторитет и опыт классика русской литературы.

4. Обращение М.А. Булгакова к текстам своего литературного предшественника и Учителя происходит на протяжении всего творческого пути писателя XX века и эволюционирует от некоторой подражательности («Как Бутон женился», «Бубновая история», «Красная корона», «Китайская история», «Дьяволиада» и др.) до вершины мастерства философско-художественной интерпретации и разработки оригинального авторского стиля («Белая гвардия», «Бег», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»).

5. Исследование особенностей бытования гоголевского «слова» в творчестве М.А. Булгакова позволяет определить, что традиционные гоголевские темы и мотивы были особенно актуальны для писателя XX века в эпоху послереволюционного «распада» России, когда отмечался кризис духовности, произошла абсурдизация «безбожного бытия» и установилась новая форма политического режима («Белая гвардия», «Китайская история», «Красная корона», «Морфий», «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Бег», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»).

6. Опора на традицию изображения русской действительности в гоголевском художественном творчестве как на авторитетное свидетельство познания русского национального характера и особенностей его ментальности помогла М.А. Булгакову прорваться сквозь скептицизм и пессимизм по поводу разрушения бывшей самодержавной России и увидеть возможность возрождения страны в возвращении к православной тысячелетней аксиологии («Белая гвардия», «Записки юного врача», «Бег», «Мастер и Маргарита», рассказы и фельетоны 1920-х гг.).

7. Изучение многообразия форм гоголевского «слова» в прозе М.А. Булгакова как следование классической традиции показывает, что в различных жанровых формах (повестях, рассказах, романах, пьесах, очерках, фельетонах) писатель XX века в самых разных вариантах утверждает гоголевскую идею невозможности гармонии человеческого существования без присутствия в «быте — бытия», без поиска «небесного в земном» («Двуликий Чемс», «Дьяволиада», «Собачье сердце», «Морфий», «Китайская история», «Красная корона», «Белая гвардия», «Бег», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита» и др.)

8. Интертекстуальное гоголевское «присутствие» в булгаковской прозе прежде всего выражается в содержащихся в его произведениях прямых отсылках к образу классика: аллюзия, цитата, реминисценция, варьирование образа и сюжета («Белая гвардия», «Похождения Чичикова», «Ревизор» с вышибанием», «Лестница в рай», «Как Бутон женился», «Повесили его или нет», «Двуликий Чемс» и др.). Привлечение биографических фактов («Записки на манжетах», «Тайному другу», «Театральный роман»), апелляция к самой личности Н.В. Гоголя («Белая гвардия», «Похождения Чичикова», «Записки на Манжетах» «Киев-город»), включение символического образа классика русской литературы в художественную систему своих произведений позволили подчеркнуть, что создание художественного образа Н.В. Гоголя происходит не только в связи с актуализацией его сатиры в эпоху НЭПа, но и в связи с убеждениями, что напоминание о Гоголе способно направить русское общество на путь покаяния в совершившемся развале традиционной России.

С помощью введения в свои художественные и публицистические тексты образа Гоголя-писателя Булгаков подчеркивает те нравственные ориентиры и ценности, которые, по его мнению, утратила современность: честность, милосердие, верность, любовь, бескорыстие, патриотизм, искренность («Белая гвардия», «Похождения Чичикова», «Киев-город», «Лестница в рай», «Тайному другу»).

9. Опираясь на традиционное гоголевское сочетание «высмеивающего смеха» и «одушевления лиризмом», Булгаков интертекстемами из таких произведений классика русской литературы, как «Нос», «Ревизор», «Мертвые души» (цитатами, аллюзиями, реминисценциями, пародиями, игрой именами героев Гоголя и намеками на характеры его знаменитых людских типов, варьированием его сюжетов в своих произведениях) напоминает своим современникам о том, что Россия 1920—1930-х годов вверглась в пучину бесовства, отошла от нравственных законов жизни и превратилась по сути в инфернальное пространство, где все живущие обречены на страдания от абсурда происходящего (фельетоны 1920-х гг., «Белая гвардия», «Похождения Чичикова», «Столица в блокноте», «Записки на манжетах», «Красная корона», «Китайская история», «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Бег», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»).

10. Многофункциональность использования варьированных и точных цитат из хрестоматийных гоголевских произведений чаще происходит в «малых» творческих жанрах юмористического и сатирического характера. Булгаков прилагает интертекст творчества Гоголя к новому контексту, при этом форма претекста может видоизменяться и «распространяться», в зависимости от поставленной художественной задачи (характеристика условной действительности как абсурдной, подчеркивание вневременного характера проблем текущей жизни, выражение русской ментальности и др.) Например, писателем включаются в текст его «Бубновой истории» аллюзии на гоголевскую повесть «Нос», что позволяет Булгакову не только охарактеризовать конкретного персонажа, намекнуть на влияние его социального статуса на его характер, но и дать оценку символической действительности, подчеркнуть ее антигуманный, жестокий характер. Поэтому можно говорить о расширении семантики образа «носа» в булгаковском творчестве до мотивов «носатости» и «безносости».

11. Большую роль играют приемы антономасии и иронии, в которые включены реминисцентные образы гоголевских персонажей, обладающих «говорящими» именами, фамилиями, похожими на прозвища. Как правило, Булгаков в литературных портретах вычленяет знаковую деталь, которая становится ведущей характеризующей чертой образа персонажа, что было свойственно сатирической поэтике Н.В. Гоголя. Часто герои М.А. Булгакова «овеществляются», то есть символически уподобляются «человеческим кусочкам», что отражает их зависимость от материального мира, или «зоологизируются» писателем, что указывает на утрату ими человеческого облика и подчеркивает недопустимо низкий для человека уровень духовности («Белая гвардия», «Записки на манжетах», «Собачье сердце», «Роковые яйца»).

12. М.А. Булгаков широко использует интертекстуальный прием варьирования известных сюжетов гоголевской прозы, гротескную перекодировку ведущих образов-символов, способствуя раскрытию глубин авторского замысла посредством создания своеобразного эстетического диалога с Гоголем в области решения насущных вопросов в условиях катастрофических последствий гражданской войны («Как Бутон женился», «Двуликий Чемс», «Похождения Чичикова», «Ревизор» с вышибанием», «Бубновая история», «Заколдованное место» и др).

13. Особенно значимы для философско-поэтического содержания творчества М.А. Булгакова реминисценции и аллюзии на бессмертные гоголевские типы — хлестаковы, сквозник-дмухановские и другие художественные образы комедии «Ревизор»; чичиковы, плюшкины из поэмы «Мертвые души»; шпоньки и образы нечистой силы из сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки», — призванные подчеркнуть отрицательные человеческие качества и пороки, а главное — наличие зла внутри бессмертной души человека («Белая гвардия», «Сапоги-невидимки», «Серия 06 № 0660243», «Кондуктор и член императорской фамилии», «как Бутон женился», «Записки юного врача», «Собачье сердце», «Тайному другу», «Бег»).

14. Значимость «слова» Гоголя для Булгакова глобальна, о чем свидетельствует следующий пример. В небольшом по объему фельетоне «Бубновая история» содержится более десяти интертекстем из прозы Гоголя: использование говорящих имен, дающее дополнительную характеристику персонажу; прием опредмечивания образа (Мохриков превращается в туза на ножках); введение символического «двойника»; мотив сна; абсурдное происшествие в основе сюжета; построение образа на одной сквозной детали (образ «цветочной» дамы) и др.

Трансформируя и раскрывая гоголевскую идею в условиях современной писателю эпохи, Булгаков обращает внимание на вневременной характер поставленной в фельетоне проблемы жадности, коррупции, карьеризма, лжи и др. в человеческом сообществе.

Основными способами введения гоголевского «слова» в текст фельетона являются аллюзии (описание «кипящей» городской жизни по подобию Невскому проспекту), пародии на прекрасную незнакомку (образ «цветочной» дамы), реминисценции (совпадение адресов главных персонажей), стилизация под гоголевское повествование. Гоголевское «слово» привносит в текст новые смысловые оттенки, участвует в сюжетостроении фельетона, выполняя сатирическую инвективную функцию.

15. К важным приемам интертекстуальности относятся также гоголевские цитаты, ставшие эпиграфами у М.А. Булгакова («Похождения Чичикова», «Звуки польки неземной», «Как Бутон женился»), реминисценции на образы Плюшкина (образ Лисовича в романе «Белая гвардия», Хлудова в пьесе «Беге»), Чичикова (образ Воланда в романе «Мастер и Маргарита»), Акакия Акакиевича Башмачкина (образы кондуктора Хвостикова в фельетоне «Кондуктор и член императорской фамилии» и сцепщика Петра Хикина в рассказе «Сапоги-невидимки», гражданина Ежикова в рассказе «Серия 06 № 0660243») и др.

16. Важен для обоих писателей собирательный образ нечистой силы. Характерной особенностью инфернальных персонажей становится их связь со слухами, которые предшествуют появлению сатаны, как будто выкликают его из ада, в сюжете произведений («Белая гвардия», «Киев-город», «Собачье сердце», «Тайному другу», «Мастер и Маргарита). Если Гоголь использует этот прием для обнажения греховности персонажей, создания мистической атмосферы, то Булгакову чаще необходимо присутствие инфернальных сил для демонстрации и характеристики условной действительности.

Появление дьявольских персонажей в булгаковской прозе призвано не просто «искусить», сбить человека с толку, «подшутить» на ним, испытать его, обнажив истинную суть, но и вскрыть его пороки и недостатки, подчеркнуть наличие зла в самом сердце героя, в его помыслах, а также дать оценку порочному обществу и погрязшему в греховности миру людей в целом. Чаще зло у Булгакова воздействует на персонажа через сны, репрезентируя гоголевские аллюзивные аналогичные онирические сюжеты («Белая гвардия», «Киев-город», «Тайному другу», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»).

17. Следование гоголевской онирической традиции (художественное «смешение» действительности и сна, «подмена» одного другим, связь с инфернальным миром через сон) становится одним из ведущих способов характеристики персонажей-романтиков, творческих натур и условной действительности, в которой они существуют, являясь одновременно и формой авторского мировосприятия.

Знаменательно, что образ ведьмы, претерпевший эволюцию в творчестве Н.В. Гоголя, наследуется М.А. Булгаковым в ее последней форме — образе «страшно красивой» молодой ведьмы — и вводится в сюжеты произведений не только для катализации развития действия, но и для выражения авторской модальности, а также для характеристики реальности путем ее символизации («Белая гвардия», «№ 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна», «Самогонное озеро», «Адам и Ева», «Мастер и Маргарита»).

Таким образом, гоголевское «слово» (то есть гоголевская традиция и использование интертекста творчества Гоголя) настолько важно для Булгакова, что писатель как будто мыслит «словом» своего литературного предшественника, хочет развить эстетическую основу классика, подчеркнуть ее актуальность, злободневность, а также найти более эффективный способ художественного воздействия на своих современников для обличения пороков действительности и окружающих его людей.

Многофункциональность, широта охвата гоголевской традиции и интертекстуальных приемов подтверждают то, что гоголевское «слово» является важнейшим компонентом конструктивного признака булгаковской прозы, вдохновляющим М.А. Булгакова на поиски новых эстетических решений.