Заключение

Влияние М.А. Булгакова на литературу второй половины XX века трудно переоценить. Этот выдающийся художник даже спустя много лет после своей смерти служит духовным наставником для нескольких поколений читателей и писателей. Его книги в интеллигентском сознании воспринимаются как источник морально-этических норм и ценностей. В течение многих десятилетий они являлись и поныне являются значимым жизненным и эстетическим ориентиром, определяют особенности творчества широкого круга современных авторов.

В процессе работы мы убедились в том, что диалогические связи литературы 1980—2000-х годов с творчеством М.А. Булгакова очень разноплановы, по сути это постоянно развивающийся процесс, протекающий в различных формах. Он обнаруживает себя в произведениях всех направлений и жанров, затрагивает все уровни художественного текста.

Тем не менее, устойчивый интерес современных писателей к творческому опыту М.А. Булгакова на разных этапах развития литературы объясняется разными причинами и носит различный характер.

В 1990-е годы активизации булгаковского влияния способствовали: во-первых, возвращение его ранее запрещенных цензурой произведений, а во-вторых, сама специфика времени — обострение кризисных явлений, вызванных социальным экспериментаторством периода перестройки. В те годы в Булгакове видели, прежде всего, сатирика и социального диагноста. Именно эта грань таланта великого художника вызывала у писателей повышенный интерес и желание учиться, воспринимая его опыт гротеска, умение с помощью фантастических образов и сюжетов обнажать реальный абсурд действительности.

На рубеже XX—XXI-го веков интерес к творчеству Булгакова обусловливался уже скорее эстетическими, чем политическими и этическими факторами, он был связан с внутренними закономерностями литературного процесса, развивающегося в ситуации постмодерна. Соответственно, писателей привлекала игровая стихия творчества мастера, его виртуозная техника создания фантазийной реальности и одновременно его умение не утратить в этой игре нравственные ориентиры.

На материале творчества братьев Стругацких, А. Житинского, Э. Рязанова, Ю. Буйды, Д. Липскерова нами были выявлены и проанализированы различные формы и способы диалогических связей современных писателей с Булгаковым. Одни (Стругацкие, Житинский, Рязанов) воспринимают его традицию как эстафету, преломляя в новых условиях, на новом материале излюбленные булгаковские темы, проблемы, образы, мотивы. Другие (Буйда, Липскеров) вступают с ним в своего рода игру, парадоксально переиначивая его тексты, отдельные образы и сюжетные ситуации. Диалог в этом случае обнаруживает себя, прежде всего, через интертекстуальные связи.

Исследуя восприятие булгаковской традиции А. и Б. Стругацкими в их романе «Отягощенные злом...», мы выявили три формы цитации: структурную, образную и мотивную. Первая воплощается, благодаря присутствию в тексте нескольких повествователей, каждый из которых своей стратегией организует сюжетные линии, формируя различные пространственно-временные миры, как это происходит в «Мастере и Маргарите» Булгакова. В процессе анализа структуры мы пришли к выводу о присутствии в романах «Мастер и Маргарита» и «Отягощенные злом...» элементов карнавализации и гротеска. Однако если булгаковский гротеск служит сатирическим целям, то гротеск Стругацких призван активизировать игровое начало произведения, дать возможность взглянуть на одно и то же явление с различных сторон. Цитация на уровне персонажей проявляется в более или менее явных перекличках, которые существуют между героями романа Стругацких (в том числе и повествователями) и героями «закатного» романа Булгакова. Однако в данном случае мы не можем однозначно говорить о двойничестве, так как персонажи соотносятся с «прототипами» лишь по отдельным признакам, а иногда их сходство проявляется лишь в рамках определенной сюжетной ситуации.

Традиция предполагает обращение к идейному плану произведения. В результате в «Отягощенных злом...» мы находим размышления авторов на темы, которые волновали и М.А. Булгакова: диалектика добра и зла, поиск ответа на вопрос, что есть истина, размышление над причинами непонимания учителя и ученика; предсказание трагических последствий, которыми может обернуться развитие цивилизации, если будут забыты законы человечности и доброты.

В произведениях А. Житинского и Э. Рязанова диалог с Булгаковым проявляется через подтекст. Оба автора, создавая свои произведения в кризисной обстановке рубежа 1980-х — 1990-х принимают от своего великого предшественника эстафету блистательной сатиры, подразумевающей гротескность изображения персонажей, парадоксальность композиционных решений, налет ирреальности в развертывании сюжетных линий. Булгаковский подтекст позволяет выявить сходство социально-политических ситуаций переходных эпох в истории России начала и конца XX века, задуматься о причинах и последствиях тех «революционных» потрясений, свидетелями и участниками которых становятся герои.

Э. Рязанов в «Предсказании» также использует биографическую цитацию. Жизнь Булгакова становится в данном случае своеобразным подтекстом, позволяющим прояснить характер главного героя повести. Рязанов не вступает в полемику с Булгаковым, а скорее, показывает, что проблемы, о которых тот писал, не только не разрешаются со временем, а напротив, усугубляются.

А. Житинский в повести «Внук доктора Борменталя» создает новую пародийную версию «Собачьего сердца». Писатель прибегает к приему пастиша. Он сознательно, начиная с заглавия, ориентирует читателя на восприятие своего текста как вторичного, сохраняя тех же персонажей, антураж, и одновременно дает свою (наоборотную) трактовку первичного (булгаковского) сюжета.

На примере интертекстуального исследования новеллы Ю. Буйды («Черт и аптекарь») и рассказов Д. Липскерова («Эдипов комплекс») мы проследили, что происходит с булгаковским текстом, когда он попадает в поле постмодернистской игры.

В процессе анализа нами были выявлены интертекстуальные связи как с ранними, так и с поздними булгаковскими произведениями: «Мастер и Маргарита», «Зойкина квартира», «Дьяволиада», «Похождения Чичикова», «Собачье сердце», «Белая гвардия».

Кроме того, мы установили, что по закону палимпсеста булгаковский «текст» в новеллах Буйды и рассказах Липскерова может вступать в игровое взаимодействие с целым рядом других: пушкинским, гоголевским, с «Фаустом» Гете, словом, с текстами тех писателей, которых Булгаков воспринимал как своих учителей, в диалог с которыми он сам вступал в своих произведениях. В результате, произведения современных писателей воспринимаются как звено в цепи культурной традиции, которая обращает нас уже не только к Булгакову, но одновременно и к Гете, к Пушкину, к Гоголю, а также к народно-смеховой и к массовой культуре.

Мы пришли к заключению, что, хотя в анализируемых произведениях Липскерова и Буйды булгаковские образы, мотивы, сюжетные ситуации подвергаются существенной деформации, тем не менее, это не просто постмодернистская самоценная игра без берегов и без правил. Современные писатели поднимают в своих произведениях серьезные социальные и философские проблемы, над которыми размышлял и Булгаков: тоталитарная власть и ее влияние на сознание человека, проблемы жизни и смерти, поиска своего места в мире, смысла жизни. Игровая абсурдность ситуаций позволяет их акцентировать и заострить.

В целом на материале произведений Стругацких, Житинского, Рязанова, Буйды и Липскерова нам удалось выявить следующие формы «булгаковского присутствия» в русской прозе конца XX:

1. Практически во всех произведениях оно обнаруживает себя на различных уровнях: начиная с заглавия, содержащего в себе ключевое слово-сигнал, до сюжета, структурообразующих мотивов, системы ключевых фраз, слов, знаковых имен и образов.

2. Техника использования булгаковского опыта заключается в том, что сюжетная ситуация, имя героя или просто ключевое слово становятся ключом к интерпретации, задают «формулу» восприятия текста, провоцируют на поиск диалогических связей.

3. Важнейшими элементами, которые заимствует современная проза из творчества Булгакова, являются: усложненная пространственно-временная организация, построенная на скрещивании нескольких разновременных сюжетов; сплав реального и фантастического, обыденного и мистического; воссоздание атмосферы времени «рушащихся царств». Эти составляющие структурируют и организуют текст, включая его через булгаковский опыт в общее поле культуры.

В качестве общего итога исследования поэтики современной прозы в свете восприятия чужого опыта сформулируем основные функции диалога с Булгаковым:

— философская или метафизическая (авторы размышляют о вечных человеческих ценностях, способных противостоять историческим «бурям», о диалектике добра и зла, о природе истинной любви);

— моделирующая (сопрягающая в плоскости особого мироощущения фантастику и реальность);

— структурирующая (полифонизм, множественность точек зрения), позволяющая оценить то или иное явление с разных сторон и сделать вывод, что в творчестве Булгакова присутствуют «первоэлементы» постмодернистского видения мира, которые развиваются впоследствии в современной литературе).

Все сказанное позволяет заключить, что наследие Булгакова до сих пор является для писателей неким «раздражителем», пробуждающим полет фантазии и одновременно приглашающим их к диалогу по поводу весьма серьезных социальных и философских проблем.

Мы предполагаем, что рассмотренные в данной работе аспекты не исчерпывают всего многообразия литературного диалога с Булгаковым. Дальнейшая разработка этой темы может быть связана, во-первых, с расширением самого поля исследования, в частности, с применением предложенной нами методики анализа к творчеству Л. Петрушевской, В. Пелевина, А. Слаповского, Ю. Вяземского и др., а это, в свою очередь, может привести к выявлению новых форм диалогических связей. Во-вторых, на наш взгляд, проблема восприятия опыта Булгакова представляет научный интерес не только с точки зрения выявления интертекстуальных связей, но и в аспекте синтеза искусств, в частности, проблемы театрализации прозы, синтеза музыкальных и литературных форм и т. п.