Если даже предположить, что Елена Сергеевна была крайне недовольна и раздражена фактом недополучения некоторых сумм от брата Михаила Афанасьевича, то в чем же провинность, на ее, кажется, слишком пристрастный взгляд, сестер мужа?
Елена Сергеевна и их не поставила в известность о смертельной болезни мужа. А ведь три сестры Михаила Афанасьевича (а именно Вера, Надежда и Елена) жили тогда в Москве. Но как деликатно заметила в своих воспоминаниях племянница и крестница Булгакова Елена Земская, «по ряду причин связь между братом и сестрами ослабела».
Надежда Афанасьевна была потрясена этим фактом.
Эмоциональное описание этого события сохранилось в ее дневнике: «Оля1 за утренним чаем говорит: «А ты знаешь, что дядя Миша сильно болен? Меня Андрюша Понсов спрашивает: «А что, выздоровел твой дядя?» А я ему сказала: «А я даже и не знаю, что он был болен». Андрюша мне сказал, что он был очень серьезно болен уже давно». Я испугалась и тотчас пошла звонить по телефону Елене Сергеевне, услыхала о серьезности его болезни, услыхала о том, что к нему не пускают много народа, можно только в определенный срок, на полчаса: тут же Е.С. делает попытку объяснить, почему она нас никак не известила (хотя этот факт, говорящий сам за себя, в объяснениях не нуждается), и от телефона, как была, в моем неприглядном самодельном старом пальтишке отправилась к нему, сговорившись об этом с Еленой Сергеевной.
Нашла его страшно похудевшим и бледным, в полутемной комнате в темных очках на глазах, в черной шапочке Мастера на голове, сидящим в постели».
Формальным поводом для такого, мягко говоря, странного поведения жены писателя стало обращение Надежды Афанасьевны с просьбой (почти мольбой) к брату.
Мы уже говорили о том, что все сестры и братья Булгаковы прожили трагическую жизнь. Их семью, начиная с непонятной и страшной болезни (такой же, что и впоследствии убила сына Михаила), а потом и скорой смерти отца, как будто действительно преследовал рок.
Но даже в годы лихолетья и тяжелейших испытаний они пытались наполнить свою жизнь созиданием, добром и терпением к окружающим их людям.
Беды, безусловно, не обошли стороной и семью Надежды Афанасьевны Булгаковой (Земской). Первая ее дочь умерла в младенчестве, а в 1953 году трагически погибла, попав под поезд, старшая дочь. Ей было всего 30 лет.
Так какой же повод искала и, конечно же, нашла Елена Сергеевна для размолвки мужа с сестрой?
В 1931 году муж Надежды Андрей Земский был арестован за то, что приютил у себя мужа другой сестры Булгаковых Варвары Л.С. Карума, в прошлом белого офицера. О роли личности Карума в летописи несчастий семьи Булгаковых мы еще поговорим.
А пока Надежда Афанасьевна, как могла, старалась помочь мужу освободиться из ссылки. К кому же ей было обратиться, как не к брату?
Предоставим теперь слово обеим сторонам: а именно Елене Сергеевне и дочери Надежды Афанасьевны Елене Андреевне Земской, которая излагает свою, несколько отличную от принятой, версию случившегося.
Вначале читаем запись в дневнике Елены Сергеевны от 11 декабря 1933 года: «Приходила сестра М.А. — Надежда. Оказывается, она в приятельских отношениях с тем самым критиком Нусиновым, который в свое время усердно травил «Турбиных», вообще занимался разбором произведений М.А. и, в частности, написал статью (очень враждебную) о Булгакове для Литературной энциклопедии. Так вот, теперь энциклопедия переиздается. Нусинов хочет пересмотреть свою статью и просит для ознакомления «Мольера» и «Бег».
Елена Сергеевна, легкая в своих оценках, фактически обвинила сестру мужа в предательстве.
А теперь выслушаем, на наш взгляд, гораздо более убедительный рассказ Елены, племянницы и крестницы писателя.
«Ситуация кажется до неправдоподобия странной. Почему Надежда Афанасьевна, муж которой зачислен в контрреволюционеры и выслан в Казахстан, просит у брата пьесы для советского критика, который его травил? Запись Елены Сергеевны оставляет за кадром глубокий драматизм ситуации.
Дело было вот в чем. Дважды Надежда Афанасьевна (один раз с детьми) навещала мужа в ссылке: в Москве же делала все возможное и невозможное, чтобы вызволить его из беды, хотя для нее самой это было далеко небезопасно. Единственным человеком, согласившимся ей помочь, оказался именно И.М. Нусинов: он был вхож к Вышинскому и обещал передать ему прошение о пересмотре дела. Почему гонитель Булгакова согласился помочь его сестре, мы не знаем. Как бы то ни было, отказать ему в просьбе достать пьесы брата Надежда Афанасьевна просто не могла».
А.М. Земской был все-таки освобожден, и Надежда Афанасьевна была уверена, что именно Нусинов спас ее мужа. Ее убежденность в этом основывалась на том, что муж был освобожден накануне очередного ужесточения террора.
Приведем еще одну дневниковую запись Елены Сергеевны, доказывающую, к сожалению, что она любым доступным ей способом пыталась порвать и без того уже хрупкую связь между писателем и остатками дружной некогда булгаковской семьи: «Вечером звонок Надежды Афанасьевны. Просьба — прочесть роман какого-то знакомого. Ну, как не понимать, что нельзя этим еще загружать!»
Да полноте! Разве о «романе какого-то знакомого» речь?
Видимо, привязанность Михаила Афанасьевича к братьям и сестрам, а по сути к семейным традициям в самом широком и глубоком смысле, представляла для Елены Сергеевны некую (и думается, немалую) опасность.
Какого рода опасность? Рассуждения на эту тему не являются приоритетными для автора данной книги.
Надежда Афанасьевна Булгакова-Земская прожила тяжелейшую, но вместе с тем и прекраснейшую жизнь, наполненную творчеством и созиданием.
После ареста мужа в 1931 году Надежду Афанасьевну сняли с должности директора школы, которая находилась в самом центре Москвы.
Служебную жилплощадь она тоже потеряла и оказалась вместе с двумя дочерьми на самом краю Москвы, в бараке. Жизненные невзгоды — страшная смерть мужа от саркомы, потеря двух дочерей — не сломили «булгаковский» стержень, и Надежда Афанасьевна уже после выхода на пенсию работает с аспирантами в Академии наук, обрабатывает архив брата.
Здесь необходимо упомянуть о ее несогласии с редакторской правкой «Рассказов юного врача» и «Белой гвардии».
В апрельском письме 1964 года к вдове писателя Елене Сергеевне она, в частности, пишет: «Надо еще сказать о «Белой гвардии». Текст надо тщательно проверить и уберечь от ненужных, неоправданных выпусков и от редакторского произвола. Не допустить редакторских «исправлений».
Надо спасти сны: первый большой сон Турбина, сон Елены в конце романа; сон Петьки! Чего доброго, кто-нибудь захочет смахнуть молитву Елены — надо ее спасти. И т.п. Этот роман ведь тоже очень булгаковская вещь.
Сейчас в печати настойчиво поднимается вопрос о редакторском произволе, о недопустимости этого произвола, а сохранении неприкосновенности авторского текста».
Весьма знаменательно, что слова эти обращены именно к Елене Сергеевне.
Кажется, Надежду Афанасьевну очень заботила редакторская правка Елены Сергеевны «Мастера и Маргариты»...
Итак, налаженная и мирная жизнь одной из сестер Михаила Афанасьевича разрушилась после необоснованного ареста мужа. Причиной этого ареста, как мы помним, был муж другой сестры писателя — Варвары. С именем Л. Карума непосредственно или опосредованно связаны многие трагедии семьи Булгаковых.
В разговоре о Л. Каруме положимся на мнение о нем Михаила Афанасьевича: он обладал необыкновенной интуицией и великолепно чувствовал людей.
Уже после смерти брата Надежда Афанасьевна получила письмо от его гимназического друга А.П. Гдешинского.
К слову сказать, Михаил Афанасьевич поддерживал с ним эпистолярную связь до последних дней своей жизни. А.П. Гдешинский так описывает характер писателя: «Что поражало в нем, прежде всего — это острый, как лезвие, ум. Он проникал за внешние покровы мысли и слов и обнаруживал тайники души. (Вот это обнаруживание тайников души вы найдете во многих произведениях Михаила, самых серьезных). Его прозорливость была необычайна. От него не было тайн. Беспощадный враг пошлости, лицемерия, косности и мещанства, он хотел видеть всех лучшими, чем они есть на самом деле, — эту мысль выразил он мне однажды. Он не только боролся с пошлостью, лицемерием, жадностью и другими человеческими пороками, он хотел сделать людей лучше. Проникая в чужую душу, он безошибочно отделял правду от лжи, уродливое от прекрасного и выносил беспощадный приговор самым страшным оружием — смехом! Но это одна сторона, а с другой стороны — этот блестящий непобедимый юмор, это сверкание обаятельной, неповторимой личности».
Эти строки утвердили нас окончательно в стремлении довериться полностью мнению Михаила Афанасьевича.
А дело обстояло так, что между писателем и мужем сестры Л. Карумом существовала жесточайшая неприязнь. Отчего бы это?
Впрочем, все по порядку.
Варвара Афанасьевна Булгакова, веселая, изящная — любимица матери. Именно она послужила прототипом Елены Турбиной в романе «Белая гвардия», а ее муж Л.С. Карум стал Тальбертом в том же романе.
Муж, судя по его мемуарам, не только не любил Варюшу, как ее называли в семье, но и не пытался скрывать это. Подтверждением тому служит его книга «Моя жизнь. Роман без вранья».
Наверное, надо оценить честность Л. Карума. Однако всегда ли правда в таком виде соответствует нравственно-этическим критериям?
Не без серьезных сомнений предоставим слово Л. Каруму: «В Вареньке меня привлекала, во-первых, прекрасная репутация, которой она пользовалась; ...во-вторых, общество, которое ее окружало, этот сонм молодежи, от которой я уже начинал отходить: ведь мне было уже 28 лет... Наконец, я считал, что я попадаю в интеллигентную среду: Варенька была дочерью покойного профессора Духовной академии».
Читаем далее: «Варвара Михайловна, моя будущая теща, приняла мое предложение очень настороженно.
— Да любите ли Вы ее? — все спрашивала она.
Я ответил:
— Люблю.
Я хотел семейной жизни. Я хотел любить, но у меня не получалось».
Ну что же, честно и откровенно. Так отчего же Л. Карума столь удивило отношение Михаила Афанасьевича к нему? «Мне теперь пришлось поближе познакомиться с семьей Булгаковых. Приехал в отпуск старший брат Вареньки Михаил Булгаков — военный врач. Он отнесся ко мне официально и сухо.»
Впоследствии отношения Михаила с сестрой Варварой разладились еще больше; она разобиделась на писателя из-за того, что он вывел ее мужа в романе «Белая гвардия» в весьма отрицательном виде.
Напрасно Варвара Афанасьевна сердилась на брата, ей бы надо было прислушаться к его мнению.
Еще один пассаж из воспоминаний Л. Карума заслуживает внимания в силу элементарного перевирания фактов и почти ненормативной лексики: «Прожив год с Белозерской, он развелся с ней и женился на этот раз прочно на секретарше Немировича-Данченко, бывшей жене генерала Шиловского. Это была прочная связь, и Шиловская прибрала его к рукам.
Я видел его после 1924 года один раз. Когда я, потеряв в Киеве и военную, и гражданскую службу, приехал в Москву и поселился, как всегда, у Нади. Я, подымаясь по лестнице к Наде, видел его оттуда спускающимся. Мы сделали вид, что не узнаем друг друга.
Михаил Булгаков умер в 1940 году богатым человеком, написав 8 пьес, которые ставились в театрах Москвы, и все его имущество перешло к его жене. Недавно я слышал, что жена его, не особенно горюя о смерти Михаила, сошлась и живет с каким-то литератором. Мне называли, да я забыл его фамилию...»
Михаил Афанасьевич угадал в Каруме целую безнравственную бездну, иначе как можно объяснить то, что Карум позволил себе вынести на всеобщее обозрение факты уже совсем интимного свойства. В своих так называемых мемуарах он самым что ни на есть недостойным образом описывал попытки сойтись с еще одной сестрой Булгакова — Верой.
Картина, овеянная его «творческой» фантазией, получилась омерзительной и до такой степени отталкивающей, что для нас не представляется возможным воспроизвести ее хотя бы фрагментарно. Скажем лишь, что Л. Карум в подробностях описал свою связь с Верой Афанасьевной, а также откровенно заявил о ее отношениях того же толка с отчимом И.П. Воскресенским.
Что же удерживало глубоко верующую, добрую и порядочную Варюшу Булгакову рядом с таким «монстром»?
Это извечный, сакраментальный вопрос.
Возможно, Варвара Афанасьевна угадывала или воображала себе в муже некоторые позитивные черты, недоступные чужому глазу.
И как бы в подтверждение абсолютной субъективности всякого рода воспоминаний приведем небольшой отрывок рассказа дочери Л.С. Карума и В.А. Булгаковой Ирины2: «Папа был исключительно трудолюбивым, организованным и порядочным человеком... Когда в 1918 году он жил одной семьей с Булгаковыми, он никак не мог согласиться с образом жизни дяди Миши и тети Таси, которые могли в один миг выбросить, как говорил папа, только что полученные деньги «на ветер». Жили ведь «одним котлом»...
Совершенно шокировал папу и прием Михаилом Афанасьевичем морфия! Теперь, когда у нас в стране открыто описывают состояние морфинистов в тот момент, когда нет у них наркотиков, можете себе представить, что происходило с дядей Мишей! ...Ну, подумайте сами, как мог реагировать на это высоко интеллигентный, спокойный, трудолюбивый папа, горячо любящий мою маму и старающийся оградить ее от подобных сцен! У него не укладывалось в голове, что работали сестры Михаила Афанасьевича, его жена, а он жил на их счет, ведя фривольный образ жизни! Конечно, в тот период отношения между папой и Михаилом Афанасьевичем были натянутыми, но мой отец ценил талант шурина... Он очень жалел тетю Тасю, к которой М.А. относился высокомерно, с постоянной иронией и как к обслуживающему персоналу...»
Что же, любовь и уважение к родителям являются не только правомерными, они должны быть безусловны со стороны детей.
И.Л. Карум, кстати, очень гордилась тем, что ее отец «без всякого труда мог эмигрировать из России, как поступила часть бывших царских офицеров типа Тальберта. Но отец ушел в Красную Армию и прошел с ней под командованием Буденного до Крыма».
Что же, достойный поступок, вполне вписывающийся в образ человека, принесшего столько бед семье, безоговорочно принявшей и полюбившей его. Впрочем, он никогда не скрывал своего потребительского отношения к семье Булгаковых: «Из разговора с Пассовым (следователь. — М.В.) я понял, что Земской тоже арестован. Это меня огорчило, так как теперь внимание сестер будет раздваиваться и на помощь москвичей Вареньке рассчитывать нечего.»
А теперь с превеликим облегчением откажемся от роли судей и расскажем другую историю — историю любви. Ведь в любви не существует истины, в ней у каждого любящего своя правда.
Когда в 1931 году Л.С. Карума сослали в Сибирь, Варваре Афанасьевне удалось проникнуть на Ярославский вокзал к арестантскому вагону. Ей посчастливилось увидеть мужа и передать ему посылку с крайне необходимыми в этой ситуации вещами и, главное, записку.
Записка, перечеркивающая, а может, и подтверждающая все вышесказанное нами: «Любимый мой, помни, что вся моя жизнь и любовь для тебя».
Несколько слов теперь о Вере Афанасьевне Булгаковой, которую Л. Карум так недостойно выставил перед всем миром.
Мы уже ссылались на субъективность всякого рода воспоминаний, приложим это утверждение и к мемуарам Л. Карума.
К нравственному облику Веры Афанасьевны трудно придраться, да к тому же мы, как помнится, отказались от роли судей.
Как и все сестры Булгаковы, она была красивой и веселой девушкой. У нее был прекрасный голос, она мечтала о карьере актрисы. Не сбылось... Вера окончила Фребелевские курсы в Киеве, получив образование педагога.
Она, кстати, собиралась открыть свой детский сад, но тут грянула революция, а вслед за ней и гражданская война. До детских ли садов было...
В начале 20 года Вера Афанасьевна переехала в Москву и обосновалась в гостеприимном доме сестры Надежды.
Сбылась мечта Михаила Афанасьевича о том, «чтобы наши все осели бы, наконец, на прочных гнездах в Москве и Киеве».
Вскоре Вера Афанасьевна вышла замуж за Н.Н. Давыдова, внука героя войны 1812 года поэта Дениса Давыдова.
Детей у Веры Афанасьевны не было, и она очень любила своих племянниц.
Ее муж Николай Николаевич Давыдов был добрый, благородный и очень талантливый человек. Он прекрасно рисовал пейзажи, а Вера Афанасьевна обожала петь. Долгое время они жили в самом центре Москвы, недалеко от Пушкинской площади, в старом маленьком домике при церкви, т. е. в двух шагах от Михаила Афанасьевича.
Однако и Вере Афанасьевне что-то мешало общаться с братом. Это что-то (несмотря на легковесность в лингвистическом смысле), видимо, являлось серьезным препятствием для нормального человеческого общения.
И только перед смертью, буквально в последнюю ночь, все сестры (кроме одной) собрались у постели умирающего брата. Что же, наверное, это правильно: ведь смерть — это не прощание, это прообраз скорой встречи, которой уже никто и ничто не сможет помешать.
В 60-е годы Вера Афанасьевна оказалась прикованной к постели, ее разбил паралич.
По свидетельству ее племянницы Елены Андреевны Земской, муж Веры Афанасьевны самоотверженно ухаживал за ней. Ему даже пришлось оставить работу. В 1970 году Н.Н. Давыдов скончался, и Веру Афанасьевну поместили в психиатрическую лечебницу.
Она пережила мужа всего на два года.
Ну и, наконец, несколько слов о младшей сестре писателя Елене Афанасьевне.
Именно она стала самым близким для Булгакова человеком в последние месяцы и дни его жизни.
Она бывала у умирающего брата почти каждый день, и именно она собрала сестер в последнюю его ночь.
Елена Афанасьевна имела специальность «Преподаватель литературно-лингвистических дисциплин».
Она (кроме русского) знала шесть языков: два древних — латынь и старославянский и четыре живых: немецкий, французский, английский и украинский.
Интересно, что когда в начале 20-х годов Елена Афанасьевна перебралась в Москву, в нее влюбился писатель и по совместительству приятель Булгакова Валентин Катаев. Михаилу Афанасьевичу эта история страшно не нравилась, и он настраивал сестру Надежду на то, чтобы совместными усилиями отговорить Лелю (так называли Елену в семье) от брака с Катаевым.
Им это удалось, и Елена Афанасьевна вышла замуж за М.В. Светлаева, друга Андрея Земского (как мы помним, он был мужем Надежды Афанасьевны).
У них родилась дочь Варвара. Жили они дружно и весело. Там, где были Булгаковы, всегда был шум и веселье.
Михаил Афанасьевич иногда заходил к Светлаевым, но всегда без Елены Сергеевны.
Сестры ее отчего-то не любили...
Страшная, трагическая судьба не миновала и младшую — Лелю, Елену Сергеевну Булгакову-Светлаеву.
Вот как свидетельствует о последних днях Елены подруга ее детских лет, дочь владельца знаменитого дома № 13 на Андреевском спуске В.М. Листовничего, Ирина Васильевна Кончаковская:
«Леля, младшая, трагически умерла. У нее было варикозное расширение вен и, как следствие этой болезни, гангрена. Она пережила ампутацию одной ноги, затем второй ноги. И когда гангрена переселилась на правую руку и ей опять предложили ампутацию, она сказала: «Я умру с руками».
А ведь было ей всего 52 года...
Примечания
1. Старшая дочь Н.А. Земской, в девичестве Булгаковой.
2. Эти сведения приведены М. Чудаковой в ее книге «Жизнеописание Михаила Булгакова».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |