На Патриарших прудах хотели было поставить памятник Воланду с гигантским примусом. Не получилось. Поставят где-нибудь в другом месте. И булгаковскому Мефистофелю, и его свите... Помните ее? Нахальный Бегемот с грибком на вилочке. Голая красотка с копной рыжих волос и шрамом на шее. Коровьев (он же Фагот) в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Азазелло с бельмом и с кинжалом в руке...
Они вызывают смех. Исследователь пишет: «...Воланд и его свита — виртуозные шутники, «прикольщики». Для них смех — это способ искушения людей. Они профессионально занимаются искушением, проверяя на подлинность богоподобие человека. Человек бытийствует в своем богоподобии или играет роль верующего в Бога, действительно молится и старается жить по заповедям Господа или лицедействует, демонстрируя перед другими свою «святость»? Вот вопрос, на который многие люди отвечают в угодном для дьявола смысле. Они в душе своей признают несерьезность, лукавство своего духа, они выбрали уже не жизнь, а игру в жизнь. Если духовный выбор сделан, то тотчас в жизни человека появляются великие шутники, такие как Коровьев, Кот Бегемот, и предлагают ему сыграть жизнь по сценарию Воланда... Смех — очень серьезное дело...
Воин, вооруженный оружием смеха, задает правила боя в свою пользу. Нарядясь в одежду шута, дурачка, он всем своим видом свидетельствует, что он несерьезный противник, что он вышел на поле боя пошутить, посмеяться, а не биться насмерть. Противник принимает эти правила, откладывает свои воинские доспехи и соглашается посмеяться. И в результате добровольного разоружения, потери бдительности терпит поражение».
Символ чего-то страшного, которое на первый взгляд кажется смешным, — сцена в Театре Варьете. На самом деле Булгаков подразумевал театр «Аквариум», который находился недалеко от нынешней станции метро «Маяковская». В 1913 году в этом заведении — правда, без особого успеха — выступал со своим женским оркестром Алистер Кроули. Михаил Афанасьевич вряд ли знал об этом. Но каково знаменательное совпадение! [92—3, с. 141].
Да, свита Воланда — сплошь шутники. Между прочим, славянское слово шут этимологически связано со словами бес и бешенство. Изначально шутить — беситься, бесноваться.
Да, есть «приколы», которые вводят небезопасные «дозы». Недаром в Страстной службе ад называется «всесмехливым». Враг отвлекает не только грехом, но и пустяком. «Очень часто в ритуалах богохульства в качестве важнейшего инструмента используется смех. При этом осмеянию подвергаются в первую очередь те социальные институты, которые в наибольшей степени вызывают у сатанистов беспокойство или волнующие эмоции»1. Не случайно популярнейшим жанром нашего времени стала пародия. Слышите звучание этимологии? Этот жанр направлен «против оды», торжественной песни, то есть против высокого.
Казалось бы, свита Воланда — всего лишь паноптикум узнаваемых персонажей: потасканная официантка из забегаловки, спившийся московский интеллигент, жиган из Майкопа... Однако помните, как в конце романа они сбрасывают шутовские наряды? «...на месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы, под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом». Они улетают в свою поднебесную стихию. И — поразительная деталь! Увидевшая их фигуры кухарка бессознательно подносит руку колбу, чтобы перекреститься, но застывает, услышав вопль: «Не сметь! Отрежу руку!» Дар Булгакова не мог не обнаружить: надутая гордость демона, считающего себя едва ли равным Богу, боится кухаркиного креста!
Воланд бросает взгляд на московский пейзаж и остается довольным увиденным: «новый Иерусалим стал атеистическим, и в нем исчезают православные храмы! Однако и гости не смеют дольше задерживаться, ибо в полночь с субботы на воскресенье Иисус Христос воскреснет и будет Его торжество на земле!»
Да, и Абадонна, и Гелла, Бегемот, и Фагот, и Азазель — имена демонов2.
Полуразложившаяся красотка Гелла похожа на погубительницу младенцев дьяволицу Лилит3.
Имя Абадонны явно перекликается с апокалиптическим Авадоном-губителем; Бегемота, беса сладострастия, авторы «Молота ведьм» считали звериной ипостасью самого верховного диавола4. Что касается Азазеля, демона пустыни, то именно ему в праздник Искупления иудеи отводили «козла отпущения». Цель ритуала состояла в том, чтобы избавиться от зла, отправив его к своему изначальному источнику.
А Фагот? Что зловещего в названии музыкального инструмента? Композитор Георгий Свиридов подметил: «Фагот — инструмент дьявола. У Босха есть изображение черта с носом в виде фагота... Фагот — музыкальный инструмент, в звучании которого, особенно в подвижной музыке, есть нечто от гротеска. «Юмористическое скерцо» Прокофьева, сочиненное в десятых годах нашего века, когда демоническое, сатанинское было в большой моде, написано для четырех фаготов соло». [47]. Так что «смешные» и динамичные похождения бесов в Москве, следовало бы сопроводить звучанием именно этого инструмента.
Получается, из обещанного скульптором примуса впору запустить «вечный огонь». «Пламя онгона». Или «огненного змея»? Чтобы «огнем природа обновилась».
Между прочим, огонь идет по пятам за дьявольскими помощниками Воланда: горит дом на Садовой, горит Торгсин, в котором побывали Коровьев и Бегемот, облюбованный Алоизием Могарычом дом с подвальчиком Мастера, горит Грибоедов...5
И иногда пламя это как будто вырывается из фантазии Булгакова в реальную жизнь.
В ноябре 1933 года Елена Сергеевна записала в дневнике: «Ну и ночь была. М[ихаилу] А[фанасьевичу] нездоровилось. Он, лежа, диктовал мне главу из романа — пожар в Берлиозовой квартире. Диктовка закончилась во втором часу ночи. Я пошла на кухню — насчет ужина, Маша стирала. Была злая и очень рванула таз с керосинки, та полетела со стола, в угол, где стоял бидон и четверть с керосином — незакрытые. Вспыхнул огонь. А я закричала — Миша!! Он, как был, в одной рубахе, босой, примчался и застал уже кухню в огне»...
Так вот какая композиция выстаивается вокруг примуса! Памятник диавольской обыденности, которая до поры до времени глумливо припрятывает свои инфернальные черты. У Гоголя было иначе. Внимательный взгляд, наоборот, мог увидеть инфернальное в том, что кажется до смешного повседневным. Черты мелкого беса (и даже антихриста, пришедшего во имя Ревизора) — в Хлестакове. Воплощение страстей в губернских чиновниках и обывателях. И, наконец, — неподвижность и бессильное молчание перед Судией-Ревизором в завершающей немой сцене.
Сам Гоголь, сжегший второй том «Мертвых душ» (считал его соблазном), перед смертью громко сказал: «Лестницу, поскорее давай лестницу!» (Подобное, умирая, произнес свт. Тихон Задонский). А Булгаков думал не о подъеме ввысь, не о небе. О романе. «Чтобы знали»... Увы, рукописи сгорают. Душа же вечна.
Стены «булгаковского» подъезда
Примечания
1. Сандулов Ю. Тайный мир сатанистов. С.-Пб., 1997.
2. У Булгакова, конечно, нет случайных имен. Это касается и имени Берлиоза, голову которого отрезал трамвай. «Берлиоз — автор знаменитого произведения «Осуждение Фауста», в котором есть музыкальное изображение скачки и низвержения в преисподнюю «Пандемониум» Фауста с Мефистофелем, где их встречает хор демонов бесовским гимном на тарабарском наречии «Ури-Мури Карабрао...» Именно Берлиоз открыл для музыки этот дьявольский мир. Влияние его на русскую музыку было очень велико, а именно под прямым воздействием Берлиоза создана, например, «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. «Беснование» в Хованщине, подобные элементы у Римского-Корсакова...» [47].
3. Согласно другой версии, имя «Гелла» Булгаков почерпнул из статьи «Чародейство» Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, где отмечалось, что на Лесбосе этим именем называли безвременно погибших девушек, после смерти ставших вампирами.
4. Это еще и демон желаний желудка. Отсюда его необычайное обжорство, особенно в Торгсине, когда он без разбора заглатывает всё съестное.
5. А в «Дьяволиаде»! Фигурирующий в этой повести Главцентрбазспимат выпускает спички! «В стране, которая готовилась разжечь мировой пожар, подобному учреждению надлежало быть одним из самых главных, наиважнейших!».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |