«Вот теперь следует обратить внимание на написание самого имени Воланда, — пишет профессор Н. Ужанков. — В романе он назван одним из своих 96 (цифра-перевертыш!) имен — Woland, взятым Булгаковым из сцены «Вальпургиева ночь» «Фауста» И.-В. Гете. Возглас Мефистофеля: «Voland kommt!» («Воланд идет»). Как видим, «Voland» пишется через «V». Но на визитной карточке мессира было отпечатано «W». Это не ошибка и не случайность. Для Булгакова важно было написать имя сатаны через «W».
У отказавшегося от своего имени Мастера на черной (!) шапочке была вышита его возлюбленной Маргаритой буква «М», которая является перевертышем буквы «W». Получается, что Мастер — отражение Wоланда: «О, как я все угадал!» — воскликнет безымянный Мастер, не подозревая, что записал «евангелие от сатаны»!
Оценка значимости сочинения Мастера происходит при воскрешении рукописи его романа, ведь «рукописи не горят». По приказу Воланда кот Бегемот достает роман из-под хвоста! Значит, написанное Мастером всего лишь — коту под хвост! Тем не менее, для Воланда оно значимо, иначе бы он не воскресил его».
Е.С. Булгакова, третья жена писателя, вспоминала: «Верил ли он? Верил, но, конечно, не по-церковному, а по-своему. Во всяком случае, в последнее время, когда болел, верил — за это я могу поручиться». Мучительно метался от веры к безверию под напором жизненных обстоятельств, добавим мы.
Внешний итог религиозного пути Михаила Булгакова таков: за три дня до смерти, «6 марта 1940 г. Проснулся — в почти бессознательном состоянии... Потом стал очень возбужден, порывался идти куда-то. Часто вскрикивал: «Ой, маленький!..» Был очень ласков, целовал много раз и крестил меня и себя — но уже неправильно, руки не слушаются... Сказал: «Кто меня возьмет?» Я сказала: «Кто тебя возьмет?» Он ответил два раза: «Кто меня возьмет? (Второй раз громче). Это было шестого ночью. Седьмого днем: «Меня возьмут. Тебя возьмут? Меня возьмут?». Седьмого ночью: «Возьмут, возьмут...»
«Бог и сатана, по-Булгакову, — две части одного целого, сатана — выразитель и оружие справедливости Божией... Он накажет подлецов, а романтическому мастеру воздаст вожделенным вечным покоем». Исследователь пишет даже, что Воланд «это первый дьявол в мировой литературе, который наказывает за несоблюдение заповедей Христа».
Чувствовал ли Михаил Афанасьевич эту диавольскую справедливость на себе? Достаточно успешный драматург и журналист... «Когда же он взялся за роман о диаволе, все переменилось: к концу 1929 года у Булгакова не стало средств к существованию: его произведения не печатали, пьесы не ставили, постоянной работы не было. Куда бы он ни обращался, ему вежливо отказывали. И Мастер-Булгаков отчаялся!
28 марта 1930 года он отправил письмо в правительство, в котором поставил принципиальный вопрос: если его не печатают, его пьесы не ставят, работы не дают, то, может, ему позволят уехать за границу? Он может и хочет творить, но не получает за свой труд никакого вознаграждения, и ему не на что существовать. Через три недели, 18 апреля, в коммунальной квартире Булгакова раздастся звонок. Из Кремля. Через несколько дней после этого телефонного разговора со Сталиным Булгакова примут на должность помощника режиссера во МХАТ...1
Булгаков, видимо, ощущал на себе власть силы, которая способна его раздавить, но почему-то не делает этого; которая позволяет его подвергать критике, но не допускает его окончательного уничтожения... А после того как Сталин, любивший посещать театры, поинтересовался во МХАТе судьбой пьесы «Дни Турбиных» (которую, как говорят, он посмотрел не менее 15 раз!), ее в скором времени восстановили.
Вроде бы справедливость восторжествовала. И Воланд тоже, кажется, восстанавливает справедливость. Он действует по закону морали: наказывает негодяев и помогает тем, кому эта помощь нужна».
Справедливости автор ждал и к себе самому. Что ж, масонская «богиня справедливости» Астрея даст добро напечатать «Мастера» спустя много лет после его смерти, в 1966 году. Почти одновременно с появлением в Америке «Черной библии» Антона Лавэя. Но Лавэй и Кроули — лишь дерзкие бездари. Они — для американцев и американоподобных существ. Для русских интеллигентов их грубый сатана неприятен. Им нужен другой собеседник. Тонкий, грустный и ироничный... Тук-тук. Вот и он! — Входите, мессир... — Нет-нет! (Он вежлив, как настоящий европеец) — только после вас. И открывает дверь в сумасшедший дом...
Булгаков в феврале 1940 года
Примечания
1. О таком покровителе писатель всегда мечтал. Вот что он писал в двадцатых годах: «Ночью я зажег толстую венчальную свечу. Свеча плакала восковыми слезами. Я разложил лист бумаги и начал писать на нем нечто, начинающееся словами: председателю Совнаркома Владимиру Ильичу Ленину. Все, что я написал на этом листе: и как поступал на службу, и как ходил в жилотдел, и как видел звезды над храмом Христа, и как мне кричали: «Вылетайте, как пробка!»... Ночью я заснул и увидел во сне Ленина. Я рассказываю про звезды на бульваре, про венчальную свечу и председателя... «Так... так... так» — отвечал Ленин. Потом он позвонил: «Дать ему ордер на совместное проживание с его приятелем. Пусть сидит века вечные в комнате и пишет там стихи про звезды и тому подобную чепуху»». [92—3, с. 150]. Был, был приятель у Булгакова. Только не биографический, а метафизический. Его портрет писатель любил рисовать в молодости.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |