С.Э. Демент. Архитектура как прием: эстетика и читательское восприятие особняка Маргариты

В статье Ю.М. Лотмана о теме дома и анти-дома в «Мастере и Маргарите» все дома — псевдодома, лжедома в той или иной степени. И Иешуа, и Иван являются «бездомными», что отражает их политическую лиминальность так же, как и тема поисков настоящего дома, одна из важнейших тем в булгаковском творчестве. С одной стороны, особняк Маргариты — лишь очередной псевдодом в длинном списке подобных локусов и «в закатном романе», и в творчестве Булгакова в целом¹. Но, с другой стороны, особняк определяет бездомность и безвыходность (ежегодный круг, по которому он идет) Понырева в конце романа, так же как он определяет и безвыходность и бездомность (в булгаковском понятии дома) Маргариты в самом начале ее появления в тексте. Получается, что дом Маргариты — не только статический локус «антидом», но еще и ось вращения для формирования образов Ивана и Маргариты.

В отношении тематики дом Маргариты отлично вводится в систему Лотмана. В его статье особняк анализируется не как часть обширной темы романа, а как своеобразный литературный прием, имеющий многогранную функцию. Архитектурные детали выступают как признаки нескольких переплетенных уровней художественного текста: во-первых, особняк — локус, который помогает читателю прослеживать перемещение главных персонажей в пространстве романа. Во-вторых, в особняке сочетаются поэтика цитат и поэтика реалий, направляющие читателя на поиск более широких знаковых систем вне текста.

Архитектура как прием характеристики персонажей внутри текста

«Начнем с полилокальных текстов, где локусы либо "реальны" ("перемещения" героев по ходу повествования), либо только "названы", — они входят в предысторию, являются деталями, сообщающими достоверность, кладущими события на карту и на время. И в том и в другом случае локусы формируют хронотоп»².

Особняк Маргариты — лишь один из многих московских локусов в «Мастере и Маргарите», но именно он играет наиболее важную роль в формировании хронотопа, в котором перемещаются Иван и Маргарита. Хронотопическая игра выражается в противопоставлении тем пути и путаницы. Особняк — отправная точка для полета Маргариты, во многом определившая ее путь вниз, в подвал Мастера, и в конце концов — в вечный покой. Маргарита ясно понимает то, что оставляет позади, даже если детали путешествия не совсем предсказуемы, с ее точки зрения, после встречи с Азазелло. Но для Ивана особняк — конечный пункт ежегодного циклического маршрута сквозь сеть арбатских переулков, по которым он идет, сам не зная зачем, в поисках того, что только смутно понимает. Он не знает, к чьему освященному луной особняку он подкрадывается. Таким образом, особняк — символ путаницы, в которой Иван потерян.

Параллельность образов Ивана и Маргариты в различных планах анализировалась литературными критиками. Такие моменты, как встреча с темной силой на скамейке в московском парке, «погоня» Ивана и «полет» Маргариты сквозь сеть арбатских переулков и чтение романа Мастера как начало их приключений, приглашают читателя сопоставить их и открывают возможность многоплановых истолкований. Кэрол Эвинс пишет о Маргарите и Иване как о первом и последнем читателях романа о Пилате в своей статье о проблематической связи между автором и читателем в 30-х гг.³ Барратт показывает, как две части романа обусловлены встречами Ивана и Маргариты с темной силой и последующими их приключениями, в процессе которых Иван и Маргарита (и в меньшей степени Мастер) приходят к пониманию ответа на вопрос «Кто Воланд?»⁴. Мария Кисел также находит параллели между Иваном и Маргаритой: в первой части романа Иван является гидом читателя, во второй части Маргарита замещает его в этой роли. По мысли Кисел, Маргарита имеет доступ к более широкому культурному наследию, и, соответственно, читатель во второй части романа наконец приходит в исторический и магический мир Воланда, который Ивану как обычному пролетарскому советскому читателю 20-х и 30-х гг. недоступен из-за его незнания мировой и дореволюционной культуры⁵.

Параллельность образов Маргариты и Ивана буквальна: как две непересекающиеся прямые, они не встречаются в романе, хотя и бывают в тех же местах и знают тех же людей. Они знакомятся только в самом конце романа, хотя и в этой встрече мы можем сомневаться, поскольку Маргарита уже умерла. Единственным материальным связывающим их объектом остается особняк (как бы взамен рукописи Мастера), который в эпилоге соединяет первую часть романа со второй.

Связующим образом становится «причудливая» деталь архитектуры особняка — Маргарита просыпается перед глазами читателя «около полудня в своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка» (2, с. 690)⁶. В последующей сцене, когда Маргарита готовится намазаться кремом Азазелло, читатель вновь узнает фасад особняка по его необычной детали: «Трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом» (2, с. 698). Здесь окно в фонаре становится той деталью архитектуры готического особняка, которая должна отличать особняк от многих таких особняков «московского модерна» в регионе Арбата⁷. Именно окно в фонаре является тем признаком, по которому читатель узнает, что особняк, к которому Иван подкрадывается каждой весной, есть тот самый особняк, где раньше жила Маргарита Николаевна: «...он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого — готический особняк» (2, с. 810).

Трехстворчатое окно в фонаре или фонарь с трехстворчатым окном — довольно распространенная архитектурная деталь. В архитектурном смысле фонарь — это остекленный выступ в здании. В дополнении к своей эстетической функции (украшение здания) фонарь имеет практическое назначение: он увеличивает простор внутри здания и в то же время освещает комнату. В первом описании окно Маргариты выполняет свою прямую функцию — солнце наполняет комнаты светом, проникающим сквозь стекло снаружи внутрь дома. Маргарита сидит перед тройным (кстати, тоже трехстворчатым) зеркалом и глядит на «шторы, наливающиеся солнцем» (2, с. 690). Ночное окно, однако, «переворачивает» естественное положение вещей: ночью читатель подходит к дому и видит, сквозь ветви клена, фонарь, который светится «бешеным электрическим светом» (2, с. 698). То есть фонарь выполняет свою второстепенную функцию как сигнальный огонь. Но здесь Булгаков добавляет и литературную функцию, потому что этот свет станет путем, по которому Маргарита (и вслед за ней Николай Иванович и Наташа) улетят на шабаш (2, с. 701). Третье описание фонаря, появляющееся в романе, указывает только на эстетическую функцию фонаря. Фонарь, несмотря на то что освещен луной, сам изнутри темен: нет в нем ответного на луну бешеного электрического света. Без Маргариты, без света особняк символизирует темную пустоту положения Николая Ивановича и безнадежного паломничества Ивана Николаевича: их поиски останавливаются там, откуда надо было бы отправиться в путь. Эдита Хабер объясняет раздвоение особняка (часть, освещенная луной, и часть в темноте) как отражение жизни Понырева — его собственную форму путаницы: «...кажется, что такая болезнь — неизбежна в человеке, кто видит высшую истину и все-таки старается выжить в земном, залитом солнцем мире <...> В персонаже Ивана Бездомного, кажется, что Булгаков намекает на то, что двойная жизнь у Пилата должна появляться и в советском художнике или мыслящем человеке, который старается жить и в мире своего воображения, и в атеистическом и угнетающем бытовом мире»⁸. Как прием архитектурные свойства особняка отражают двойственность Ивана (как и двойственность Маргариты перед встречей с Азазелло) в советском обществе.

В эпилоге особняк с окном в фонаре никуда не ведет. Он такой же антидом для Николая Ивановича и Ивана Николаевича, которым был и для Маргариты Николаевны. Для Николая Ивановича темное окно напоминает только о его упущенной возможности улететь. В тот момент темная часть особняка зовет его все забыть, и он прислушивается — с редкими исключениями. Для Ивана Николаевича особняк — загадочный символ того, что он всю историю Мастера и Маргариты все-таки не знает. Воланд никогда не приедет и точно не пригласит Ивана на бал полнолуния в качестве королевы Марго. Когда Николай Иванович понимает, что потерял, Иван Николаевич не может знать, какое значение имело для истории окно в фонаре, которое стало для Маргариты лунным путем в другой мир, в другое измерение существования. Для Николая Ивановича особняк — тупик, в котором он безнадежно застрял. Для Ивана Николаевича он путаница, в которой тот никогда не разберется. В развитии тезиса Кисел о читательских незнаниях культуры дореволюционный особняк можно толковать как символ дореволюционной культуры, постепенно и постоянно ускользающей от тех, кто помнит (Николай Иванович), и уходящей все дальше и дальше от тех, кто никогда ее не знал (молодой и наивный советский поэт Иван Бездомный). Некоторые читатели толкуют ежегодный сон Ивана как положительный знак. Может быть, он закончит роман когда-нибудь, может быть, этот сон — достаточное достижение, которое не путает его относительный покой. Но таинственный особняк с темным, мертвым окном точно не поможет ему достичь этой цели. Другими словами, Ивана влечет не подвал, где Мастер сочинял роман, а особняк, из которого Маргарита должна уехать, чтобы восстановить роман.

Архитектура как прием, отсылающий читателя из текста в разные внесистемные сферы

«При этом практически всегда идет игра на "сочетании" реальных, вымышленных и зашифрованных топонимов»⁹. «От традиции шла и тяга символистского образа Петербурга к включению в него реалий городской жизни, и — шире — сочетание "поэтики цитат" и "поэтики реалий"... Городские реалии, как правило, сложно переплетены с образами условными и цитатными. И только соположение реалий с дешифрующим цитатным пластом текста, определение их места в нем указывают на существенные стороны семантики и функции этих реалий»¹⁰.

В текстуальной системе «Мастера и Маргариты» архитектура особняка (конечно, в связи со многими другими тропами) развивает разные темы (дом/антидом, путь/путаница, луна/солнце) и сопоставление Ивана с Маргаритой как читателей романа Мастера. Но готический особняк поднимает и более широкий круг вопросов о месте действия, являющемся как семиотической структурой, так и эстетическим приемом, неразрывно связанным с русской литературной традицией. Согласно определению Цивьян, готический особняк — именно такой локус, который рассчитывает на игру «сочетаний реальных, вымышленных и зашифрованных топонимов». Реальные названия улиц и районов Арбата растворяются в литературном хронотопе, наполненном вымышленными и зашифрованными архитектурными деталями, претендующими на реально существующие.

Теоретическая литература особенно выделяет роль локуса в появлении таких понятий, как «петербургский текст» и ряда других «-ских текстов». «Сочетание» разных типов топонимов в определении Цивьян вторит похожим выводам З. Минц, А. Данилевского и М. Безродного, кто в своей трактовке петербургского текста отмечают сочетание «поэтики цитат» и «поэтики реалий». В статьях определяется теоретическая опора для изучения особняка Маргариты как прием, который ведет читателя из литературного текста в другие «тексты».

Начнем с того, что «причудливые» арбатские особняки интересовали не только Булгакова в первой половине XX в. Особенно значима в этом плане «Вторая симфония» (1902) Андрея Белого¹¹.

Поэтика цитат

Нельзя сказать, что архитектура особняка Маргариты — центр многогранной интертекстуальной сети. В литературной традиции петербургского текста можно говорить о сложном переплетении цитат и реального городского пространства, например вокруг памятника Петру I. По известным причинам архитектура «московского модерна» не имеет такой текстуальности. Во-первых, арбатские особняки «московского модерна» выстроились лишь в последние десятилетия XIX и начале XX в. Когда Булгаков переехал в Москву из Киева, эти особняки были еще относительно новыми. В сравнении со временем написания «Петербурга» А. Белым, это мало: уже почти полтора века писатели создавали литературные произведения о «Медном всаднике» и научные тексты о нем. Во-вторых, особняки «московского модерна» не имеют многогранную эстетическую, политическую и историческую сложность, которая присуща памятнику.

Тем не менее и московские тексты Андрея Белого стоит принять во внимании как источник идей для Булгакова. Хотя насыщенная цитатность петербургского текста их не характеризует, эстетический толчок литературных и архитектурных аллюзий в петербургском тексте и в образах арбатского особняка — аналогичен. Под источником мы не понимаем количества источников об особняке, но указываем на тексты, которые мог бы читать Булгаков и в которых появляются важные параллельные образы, связанные с темой о читателе в романе «Мастер и Маргарита». Мы стараемся расширить поэтику цитат, развитую в образе готического особняка. Ведь тема «Булгаков — писатель» определена во многом темой «Булгаков — читатель». Его прочтения арбатского особняка Белого имеет прямую связь с читательским восприятием готического особняка Маргариты. Невозможно доказать окончательно, что Булгаков читал «Вторую симфонию» или что, описывая особняк Маргариты, он намеренно списал образ из текста Белого. Но если Булгаков понятия не имел о существовании «Второй симфонии», сходства между его образом и образом Белого были бы даже более интересными. Архитектура этих литературных особняков является критической точкой для сравнивания героинь, которые живут в них. Читая один образ рядом с другим, читатель видит оба образа более многогранными и богатыми и проникается атмосферой арбатской Москвы начала века. Согласно убедительному аргументу М. Кисел, добывание более глубокого культурного знания есть одна из наиболее явных целей чтения классической литературы и Булгакова в том числе¹².

Достаточное количество текстуальных деталей сближает образ дома Маргариты у Булгакова и образ декадентского дома «сказки» во «Второй симфонии» Андрея Белого. В итоге декадентский дом, в котором живет «сказка» (героиня Белого), оказывается немаловажным в понимании творческого процесса создания образа особняка Маргариты. В общем плане и «Вторая симфония», и «Мастер и Маргарита» имеют сатирический тон, включают кажущиеся биографическими детали; музыкальные мотивы определяют важную часть тематики в обоих произведениях; места́ действия в Москве перед грядущим апокалипсисом соединяет эстетическое развитие главных героиней (беловской сказки и булгаковской Маргариты) и вызывают дискуссию об автобиографических прототипах как героинь, так и арбатских особняков в стиле «московского модерна», в которых живут и литературные героини, и их прообразы.

Параллельные места в романах «Вторая симфония» и «Мастер и Маргарита» дают основания для их толкования. Для начала совпадают две важные детали, характеризующие оба особняка: это специфический архитектурный стиль (модный/декадентский и готический) и окно, которое открывается и служит посредником между образами героинь и образами небесных светил: луны, молнии, звезд, и солнца (104, 105, 115, 139—140, 174, 190)¹³. И сказка, и Маргарита сливаются с небом сквозь окно — та же точка зрения, откуда читатель несколько раз их видит. При этом образ окна двоится в образе противопоставленного ему зеркала: героини собираются на роковой бал перед зеркалом.

Любовные отношения обеих героинь также раскрываются в связи с их домами, в которых они живут с добрыми, но нелюбимыми мужьями. Муж сказки «делал все зависящее, чтобы развлекать любимую жену» (с. 190). Сказка же любит своего демократа-мечтателя, который стреляется, не закончив свою критическую статью. Сказка стоит у окна, перечитывая письмо от своего любовника, и рыдает, узнав о его самоубийстве. Маргарита любит мастера (который не дописал роман о Пилате) и упрекает себя в том, что ушла от него, когда он был в тяжелом состоянии. В конце «Мастера и Маргариты» Маргарита уходит с мастером в «вечный покой». «Волна времени смыла мечтателя, унесла его в вечный приют», но сказка остается в модном, красивом окне с нелюбимым мужем. В этом отношении особняк для обеих женщин — тюрьма, из которой нет иного выхода, кроме смерти. Маргарита могла бы повторить слова сказки: «Мне скучно... Эта жизнь меня не удовлетворяет» (с. 190).

Арбатский особняк Белого освещает дилемму, стоящую перед арбатской интеллигенцией, до и после революции. Каждая чувствующая и мыслящая женщина получает возможность культурно и интеллектуально развиваться благодаря системе, которая губит их любовника (демократа/мечтателя и мастера). Как прием характеристики параллель со сказкой Белого помогает читателю подумать о положении Маргариты и сказки как об общем положении московской интеллигенции умеренных взглядов, оценить культуру в обществе, где многие живут в культурной нищете. Можно любоваться прелестью особняков «московского модерна», но сопоставление роскоши с коммуналками или другими формами городской нищеты возбуждает революционное мышление. Выйти из системы (переехать в другое место) значит покинуть самую вершину светской культуры; жить в ней — значит участвовать в ее несправедливости. Как можно отрицать несправедливую систему, которая сотворила красоту «московского модерна»?

Возможны и другие пути толкования этих взаимно цитатных локусов, такие как прием характеристики персонажей и прием интертекстуальности. В данной статье поднимается ряд вопросов о читательском восприятии. Например, А.В. Лавров упоминает прообраз сказки: «М.К.М.», объект мистической влюбленности Белого, — Маргарита Кирилловна Морозова, с которой он тогда даже не был лично знаком, прообраз «сказки»¹⁴. Что касается прообраза особняка, в котором живет сказка, то Кожевникова пишет, что дом Морозовой не соответствует прилагательному «декадентский» и в качестве прообраза литературного дома называет особняк О.А. Листа в Глазовском переулке (дом 8)¹⁵. В этом контексте восприятие Булгакова становится предсказуемым: читатели ищут прообразы героини на сомнительной основе прообраза особняка. Связь между героинями и местом жительства настолько близка в литературных текстах, что трудно не искать настолько же близких параллелей в действительности. Также, в поисках прототипов, такие литературные знаки, как «декадентский» и «готический», часто воспринимаются в буквальном смысле. Не один читатель сталкиваются с проблемой, что большинство особняков в арбатском районе, претендующее на статус прообраза, не могут быть строго охарактеризованы стилем «готика» или «декаденство». На самом деле эти дома, скорее всего, принадлежат стилю «московского модерна», термин, который не употребляют ни Белый, ни Булгаков.

Если вернуться в ткань романа «Мастера и Маргариты», то особняк Маргариты как аллюзия на дом сказки может повлиять на толкование профессора Понырева в конце романа. Судя по его уровню культурного знания в начале романа, Иван как типичный советский читатель 20-х и 30-х гг., скорее всего, плохо знаком с произведениями русских символистов. Сравнивать же горе сказки и Маргариты, возможно, помогло бы Ивану осознать напряжение между властью и искусством, между «системой» и интеллигенцией, которым наполнены роман о Пилате и жизненный опыт Ивана. Этот интертекстуальный слой особняка читателю доступен, а Ивану недоступен даже тот элементарный факт, что из особняка Маргарита ушла навсегда.

Поэтика реалий

Переходя от интертекстуальной трактовки архитектуры особняка в романе ко второй внетекстовой сфере, необходимо обратить внимание на реальное архитектурное окружение арбатского района Москвы в его историческом развитии. Даже если Иван знал декадентский дом сказки, он не мог знать, что в готическом особняке жила Маргарита до полета на шабаш, что в этом особняке она читала обгоревшие остатки романа Мастера, что здесь было найдено ее тело. Особняк — своеобразный мавзолей, тайник, символ всего сокрытого от Ивана, образец его незнания, несмотря на то что он был посвящен во многое, связанное с Мастером и Маргаритой. Если бы он мог приобрести это знание, особняк не имел бы для Ивана положительного значения. Анализируя в «Мастере и Маргарите» цитаты из собственных писем Булгакова Сталину, М. Чудакова пишет, что «для читателя романа это нерелевантно. <...> ...Обнаружение прототипов и других связей с внеположной реальностью отслаивает все эти конкретные адресации от художественной ткани»¹⁶. В свою очередь цитатность особняка для Ивана как читателя романа о Пилате тоже нерелевантна. Но как человек, знающий автора и его секретную жену, особняк как биографический реальный объект его нестерпимо влечет, даже если он не знает, почему или какое отношение имеет особняк к роману о Пилате. Особняк остается для Ивана вопросом или, иначе, тайной, которую тот никогда не решит.

Комментируя особняк Маргариты, Белобровцева и Кульюс настаивают на игровой направленности рассказчика, зовущей читателя поискать места, описанные в романе. В их анализе такие реплики, как «скажу адрес» и «укажу дорогу», «вызвали к жизни целое направление в булгаковедении: "литературное краеведение"»¹⁷. Перечень всех краеведческих версий особняка Маргариты требовал бы большей работы, чем научная статья¹⁸. В данном случае можно лишь заметить, что часто в краеведческой литературе не анализируют поэтику, эстетические измерения образа. Аргументы опираются на сходства или расхождения биографических деталей, архитектурных и исторических доказательств (очень часто в качестве фотографии), и других внетекстовых фактов с деталями в тексте. Например, аргумент у Мягкова, что дом по адресу Остоженка, 21 — один из нескольких прототипов особняка Маргариты, и считается таковым не потому, что он открывает новое эстетическое понимание тематики романа, а потому что у Сергея Топленинова была «своя Маргарита», которая в нем жила¹⁹.

Когда речь идет о поэтике реалий в образе особняка Маргариты, требуется особая осторожность²⁰. Читатели Булгакова не первые «краеведы», ищущие реальные городские прототипы, которые соответствуют городским литературным местам действия. Минц, Данилевский и Безродный описывают «инерцию литературного краеведения», которое ищет конкретные городские прототипы с целью включить литературное произведение в корпус петербургского текста. Как пример они приводят мемуары людей, близких к Блоку, которые расходятся в мнениях о прототипе кабачка в первом акте драмы Блока «Незнакомка», и далее критикуют тезис критика о «безошибочном узнавании» прототипа моста во втором акте драмы²¹. Признавая пользу таких исследований для понимания творческого процесса Блока, авторы статьи приходят к заключению, что «пейзаж, открывающий 2-й акт и действительно исполненный петербургских реалий, воспринимается именно как петербургский, но не конкретный, "этот", а как некий обобщенный "образ" петербургского пейзажа»²².

Такое свойство поэтики реалий петербургского текста находится и в московских произведениях. Читатели «Второй симфонии» Белого (также как Блока и Булгакова) ищут конкретный адрес, когда обобщенный образ имеет источники другого семантического характера. Кожевникова доказывает, что собирательный образ дома сказки во «Второй симфонии» не может иметь одного точного адреса, а, наоборот, является свободным переплетением общих архитектурных деталей арбатского района (можно добавить, что детали эти часто связаны с «московским модерном)»²³.

Адрес декадентского дома у Белого — не конкретный номер дома в известном переулке (локус), а более абстрактный принцип городского пейзажа другого рода, который более четко выражается в романе «Москва», где он описывает «Москву переулков», «сеть паучиная», «олицетворение невнятицы, нелепицы», «глухой, центровой тупик»²⁴. Белый ссылается не на реальный дом, а на семиотическую логику «московской путаницы», в которой москвичи ориентируются не с помощью ясно написанных уличных знаков, а благодаря знанию, приобретенному в течение многих лет, прожитых в ней²⁵. Булгаков нарочно усиливает эффект этой «путаницы», когда его рассказчик настаивает на конкретном адресе особняка, который «цел еще до сих пор» (2, с. 689).

Но мы хотим указать на один результат этих довольно далеких от текста поисков, который может влиять и на тему советского читателя в «Мастере и Маргарите». Искать исчезающие особняки «московского модерна» в «московской путанице» значит помнить тот блестящий период архитектурного творчества и вдохновляющего воображения. Побудить сохранение такой культурной памяти у широкого круга читателей — не последний из художественных успехов романа. Поиски булгаковского Иешуа в Евангелии возможны только при отличном знании и понимании разницы между воссозданным литературным образом и его прототипом. По пути к осознанию этих отличий эстетические достоинства Евангелии выступают вперед как исторические, богословские и литературные памятники человеческой цивилизации. Поиски прототипа особняка Маргариты, даже если такого конкретного прототипа не существует, выполняют такую же просветительскую функцию. Возможная потеря культурного богатства литературной, религиозной и архитектурной традиции казалась в 30-е гг. не только возможным, а наиболее вероятным результатом культурной революции. Если вокруг особняка Маргариты находится поэтика реалий, то она соответствует взаимному действию низкого («фельетонного») и высокого уровней романа и служит для просвещения советского читателя²⁶. Булгаков создает литературный лабиринт, якобы вдохновляющий читателя на поиски прототипов, в реальности же отправляющий его на поиски дореволюционной культуры.

Вернемся к заключению, что архитектурные атрибуты особняка Маргариты имеют семиотическую, эстетическую функцию, которая более значима, чем вопрос о буквальном, конкретном отношении образа к жизни. Например, Маргарита может жить в готическом особняке с фонарем, выходящим в окно по многим эстетическим причинам, не имеющим дело с внетекстовыми реалиями. Внутри текста романа ей нужны пять комнат на верхнем этаже прекрасного особняка, чтобы показать пропасть между ее официальной жизнью и той секретной жизнью в подвале с Мастером. Отношения этих двух жилищ еще имеют семиотический характер — Маргарита предпочитает сходить в подвал с верхних этажей, что символизирует перевернутые нормы советской жизни при сталинизме. Т. о. свобода подвала (подполья) противопоставляется несвободе особняка. В романе эти знаки могут проявлять намного больше организованности, чем в жизни, или, словами Лотмана: «превращение зримого в рассказываемое неизбежно увеличивает степень организованности. Так создается текст»²⁷. Поиски в жизни такой же степени организованности, которая в искусстве неизбежно увеличена, порождают коренные иллюзии художественного текста и оставляют читателя в заблуждении, как Ивана перед особняком.

В итоге особняк как локус в «Мастере и Маргарите» имеет сложные внутри- и внетекстовые функции. Анализ архитектуры, в особенности анализ особняка, приводит к пониманию общей структуры «романа в романа». Какие существуют параллели между Ершалаимом и Москвой? Какое значение имеет параллели между Мастером и его героем Иешуа? Как реакция Ивана Бездомного на роман Мастера влияет на читательские реакции? Так же как есть искушение отождествлять Иешуа с Иисусом и Воланда с Сатаной, есть и искушение отождествлять Москву, в которой Иван Бездомный живет, с той Москвой, в которой читатели могут жить (или с Москвой, в которой жил и писал роман сам автор).

Тождество Москвы романа и «реальной» Москвы стало одной из первых читательских реакций на роман: читатели десятилетиями ходили на лестницу московского дома во дворе с выходом на Садовое кольцо. Многие прилагали невероятные усилия с целью уточнить, ходил ли трамвай по Малой Бронной рядом с Патриаршими прудами. Все эти усилия свидетельствуют о том, что тождество Москвы романа с исторической Москвой кажется многим читателям необходимой опорой для понимания главных тем романа. Архитектура как прием заманивает читателя в воображаемую Москву, но тем же приглашением заставляет осторожного читателя подумать о коренных иллюзиях художественного текста.

На уровне семиотики и Лотман, и Цивьян поднимают подобный вопрос о взаимосвязи реального пространства и культуры. Лотман пишет о культурном мышлении человека: «реальное пространство становится иконическим образом семиосферы — языком, на котором выражаются разнообразные внепространственные значения, а семиосфера, в свою очередь, преобразует реальный пространственный мир, окружающий человека, по своему образу и подобию»²⁸. Цивьян интерпретирует похожую идею немного в другом направлении: «Сюжет ли "давит" на локус или локус на сюжет, но выбор места действия в обеих монолокальных повестях воспринимается как единственно возможный или, по меньшей мере, органичный»²⁹. В этом плане особняк Маргариты объясняется как очередной пример особенной поэтики Булгакова, которая вызывает столь сильную читательскую реакцию, что преобразует реальный пространственный мир, окружающий читателя. Сюжет давит на Арбат, творит локус Арбата по своему образу и подобию. Поиски прототипов особняка Маргарита отражают ежегодное паломничество Понырева в особняк, что можно говорить о нем, как о существующем/несуществующем месте на карте московского Арбата. Возможно, стоит еще оценить способность романа вызывать такую бурную имитацию подобных читательских поисков не как ошибочное чтение, а как однозначное истолкование двусмысленности образа самого Ивана Бездомного.

Примечания

Публикуется впервые.

1. Лотман убедительно описывает все главные случаи в романе, где антидом показан как один из характерных тематических образов Булгакова. См.: Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2000. С. 316—319.

2. Цивьян Т.В. Семантический ореол «локуса». Выбор места действия в художественном тексте // Analysieren als Deuten. Wolf Schmid zum 60. Hamburg: Geburtstag, 2004. С. 143.

3. Avins C. Reaching a Reader: The Master's Audience in The Master and Margarita // Slavic Review. 1986. T. 45. № 2. С. 272—284.

4. Barratt A. Between Two Worlds. A Critical Introduction to The Master and Margarita. Oxford: Clarendon Press, 1987. С. 156—166.

5. Kisel M. Feuilletons Don't Burn: Bulgakov's The Master and Margarita and the Imagined «Soviet Reader» // Slavic Review. 2009. T. 68. № 3. С. 596.

6. Здесь и далее цитаты из «Мастера и Маргариты» приводятся по: Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1—2 / сост. Е.Ю. Колышева. М.: Пашков дом, 2014, — с указанием тома и страниц в скобках. В более ранней редакции романа, особняк не готический, а «причудливой архитектуры» (1, с. 681).

7. Для определения термина «московский модерн» см.: Нащокина М. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. М.: Жираф, 2005. Большинство домов, претендующих на прообраз особняка Маргариты, относятся к этому стилю и времени.

8. Haber E. The Mythic Structure of Bulgakov's The Master and Margarita // Russian Review. 1975. T. 34. № 4. С. 407. «...It seems that such an illness is inevitable in one who has visions of higher truth and yet is striving to survive in the earthly sunlit world... In the person of Ivan Homeless, Bulgakov seems to be suggesting that the Pilate-like double life is bound to appear in the Soviet artist or intellectual who tries to live both in the world of his imagination and in the atheistic and oppressive everyday world».

9. Цивьян Т.В. Семантический ореол «локуса». С. 143.

10. Минц З.Г., Безродный М.В., Данилевский А.А. «Петербургский текст» и русский символизм // Труды по знаковым системам XVIII в.: Семиотика города и городской культуры. Петербург. Тарту: Тартуский ГУ, 1984. С. 84—85.

11. Другие литературные героини этого периода живут на Арбате, слушают, как музыка пролетает через открытые окна и смотрят в зеркала. В романе «Сивцев Вражек» (1928) М.А. Осоргина Танюша проживает по реально существующему адресу в Москве: «в угловом доме Сивцева Вражка». Дом на Сивцевом Вражке является центром мира, описанного Осоргиным в романе. Танюша — надежда, которая живет даже после исторических катаклизмов и ее дом — символ старого культурного мира. См.: Вестстейн В. Повествовательная структура романа М. Осоргина «Сивцев Вражек» // «Вторая проза». Русская проза 20-х — 30-х гг. XX в. / сост. В. Вестстейн, Д. Рицци, Т.В. Цивьян. Trento, Italia: Dipartimento di Scienze Filologiche e Storiche, 1995. С. 197—210.

12. Kisel M. Feuilletons Don't Burn: Bulgakov's The Master and Margarita and the Imagined «Soviet Reader» // Slavic Review. 2009. T. 68. № 3. 2009. С. 582—600. Главный тезис статьи демонстрирует фельетонный слой в «Мастере и Маргарите» как попытку просвещать воображаемого советского читателя на примере Ивана Бездомного.

13. Здесь и далее цитаты из «Второй симфонии» приводятся по: Белый А. Вторая симфония / сост. А.В. Лавров. Л.: Худож. лит-ра, 1991. Согласно особенной поэтике «симфонии» Белого, образы часто повторяются. Здесь указаны все места, в которых особняк играет важную роль.

14. Лавров А.В. «У истоков творчества Андрея Белого» // Белый А. Симфонии / Сост. А.В. Лавров. С. 20—21.

15. Кожевникова Н.А. Улицы, переулки, кривули, дома в романе А. Белого «Москва» // Москва и «Москва» Андрея Белого. По материалам конференции «Москва и "Москва" Андрея Белого», проходившей в «Мемориальной квартире Андрея Белого на Арбате» 18—20 декабря 1995 г. / Сост. М.Л. Гаспаров, М.Л. Спивак, и Т.В. Цивьян. М.: РГГУ, 1999. С. 92—93.

16. Чудакова М.О. «Где спрятался лев?» // Новые материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 5. И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию А.Л. Осповата / сост. Р. Вроон и др. М.: Новое издательство, 2008. С. 494.

17. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. М.: Книжный клуб, 2007. С. 341.

18. Можно ознакомиться с последующим небольшим списком работ булгаковского краеведения, которые растолковывают образ особняка Маргариты. Мягков Б. Булгаков на Патриарших. М.: Алгоритм, 2008. С. 233—255; Бояджиева Л. Москва Булгаковская. М.: Астрель, 2009. С. 237—239; Колганов В. Дом Маргариты. Московские тайны Михаила Булгакова. М.: Центрполиграф, 2012. С. 10—16. Подробный анализ краеведческой литературы об особняке Маргариты можно прочитать в диссертации автора статьи: Sidney Eric Dement. «Margarita's Mansion and the "Path" (Путь) Trope: Space and Character» // Textual Dimensions of Urban Space in M.A. Bulgakov's «Master and Margarita». 2011. С. 132—199 [http://hdl.handle.net/1808/7825]

19. Мягков Б. Булгаков на Патриарших. М.: Алгоритм, 2008. С. 254—255.

20. В статье «Где спрятался лев?» Чудакова затрагивает вопрос субъективности поисков прототипов: «Поиски прототипов как "тайных", неповерхностных смыслов произведения увлекательны для ищущего (хотя что и зачем ищут — чаще всего неизвестно) и занимательны для широкой читательской среды». Она пишет в основном о прообразах литературных персонажей, но ее выводы замечательно выражают амбивалентность похожих поисков мест действия.

21. Минц З.Г., Безродный М.В., Данилевский А.А. «Петербургский текст» и русский символизм. С. 85—86.

22. Минц З.Г., Безродный М.В., Данилевский А.А. «Петербургский текст» и русский символизм. С. 86.

23. Кожевникова Н.А. Улицы, переулки, кривули, дома в романе А. Белого «Москва». С. 92—93.

24. Цитаты из романа «Москва» Белого приводится по: Кожевникова Н.А. Улицы, переулки, кривули, дома в романе А. Белого «Москва». С. 97.

25. Веселова И.С. Логика московской путаницы (На материале московской «несказочной» прозы конца XVIII — начало XX в.) // Москва и московский текст русской культуры / сост. Г.С. Кнабе. М.: РГГУ, 1998. С. 98—119.

26. Kisel M. Feuilletons Don't Burn: Bulgakov's The Master and Margarita... C. 591—594.

27. Лотман Ю.М. Семиосфера. С. 36.

28. Лотман Ю.М. Семиосфера. С. 320.

29. Цивьян Т.В. Семантический ореол «локуса». С. 149.