В феврале 1936 года «Мольер» сыгран. Радостью Булгаков поделился с Павлом Поповым. Но сыграна и дальнейшая творческая деятельность Михаила. Первый критический отзыв — негативный. Вскоре пьеса будет снята с показа. О том же Булгаков писал Вересаеву. Более того, репетиции по другой пьесе «Иван Васильевич» под угрозой — пьесу скорее всего не допустят до представления зрителю. Всё посыпалось: так стоит судить по посланию от июня кинорежиссёру Сергею Ермолинскому — во взорах людей мрак, одну за другой снимают пьесы с показа. К осени Булгаков ожидал наступления непоправимого, так следует из письма театральному деятелю Якову Леонтьеву. В октябре послание Вересаеву — Михаил покинул МХАТ, теперь он будет создавать либретто для опер. О том же он писал Павлу Попову, уведомляя о переходе в Большой театр.
С июля началась переписка с композитором Борисом Асафьевым по поводу музыкальных произведений. Продолжаться она будет по июнь 1938 года. Планировалась совместная работа над оперой «Минин и Пожарский». Но опера так и не будет поставлена. Как не будут реализованы прочие планы, хотя у Булгакова имелись громадные замыслы. В конечном итоге Михаил останется с пустыми руками, Асафьев музыку заберёт, видимо найдя ей применение в другой опере. Ситуация усугубится давлением на Асафьева. Может не по собственному желанию, Борис поймёт, каким шатким станет его положение, если он и в дальнейшем будет сотрудничать с Булгаковым.
С января 1937 года Михаил слал письма Николаю, он всерьёз опасался повторения возобновления деятельности лже-представителей. Вполне может статься, что они будут присваивать себе его гонорар за постановку «Зойкиной квартиры». С февраля свет продолжил сходиться клином на авторских правах. Представитель издательства Ладыжникова и издательство «С. Фишер» не собирались отходить от дележа ожидаемых доходов.
В марте Булгаков написал заявление на имя Платона Керженцева — председателя Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. Михаил просил помочь разобраться с ситуаций по предъявленному к нему и Вересаеву иску Харьковским Театром Русской Драмы. Получив по договору о постановке пьесы «Последние дни» гонорар, теперь их принуждали в судебном порядке возвратить издержки на три тысячи рублей. Булгаков недоумевал — в случае отказа театра от постановки полагается выплачивать отступные как раз автору, но никак не требовать с него деньги. Ситуацию он описывал и в послании к Павлу Попову.
В апреле писал Вересаеву: дело в городском суде выиграно нами. В том же месяце очередное нетерпеливое послание Николаю, тот не отвечал. В июне сообщал Ермолинскому о работе над либретто о Петре Первом. Заранее знал, о чём он не напиши — это будет подвергнуто такому же же запрету, как то произошло с «Чёрным морем» и «Мининым и Пожарским». В июле опять послание Николаю. Почему брат продолжает молчать?
В августе Михаил отвечал на запрос Бюро секции драматургов ССП. Ожидалась двадцатая годовщина Октября. Всем драматургам вменялось обязательство написать пьесу на соответствующую тему. Что оставалось делать Булгакову? Только оправдываться. Он прямо сообщил — его пьесы более года нигде не ставят, и явно ставить не будут. Ныне он — либреттист. К тому же, творить ему мешает теснота в квартире.
В октябре писал Вересаеву. Михаил подсчитал, что за последние семь лет им написано шестнадцать вещей и только одна обрела успех — это инсценировка Гоголя. В ноябре он отказал в удовлетворении предложения от композитора Василия Соловьёва-Седого, сославшись на болезнь.
Звезда катилась к закату.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |