Его произведения ставят, по ним снимают фильмы, а он продолжает высказывать недовольство: таков Булгаков и в 1935 году. В феврале он обратился в Управление по охране авторских прав, требуя внести ясность в его взаимоотношения с 1-й кино-фабрикой. Нельзя допускать, чтобы его авторство ставилось под сомнение из-за внесённых в текст правок. Однако, размышление над ситуацией скорее показывает, насколько извлечение прибыли стало для Михаила первичным. Он уцепился за возможность получать выгоду при дополнительных правках. Столкнуться с противодействием ему тогда казалось невозможным. Потому об этом он и писал в Управление. Он знал — в крайнем случае опять сможет обратиться к Сталину. Свои требования Михаил излагал и в послании «Украинфильму».
В марте с Булгаковым опять не посчитались. Станиславский смел перед актёрами открыто высказываться против Михаила, будто бы не так следовало описывать жизнь великих театралов, как он стремился показать зрителю Мольера. Булгаков думал вспылить, но предпочёл высказать недовольство в письме к Павлу Попову. Ему же сообщил о постоянно его сопровождающем чувстве беспокойства, стоит остаться одному. В дальнейшем Михаил не раз сообщал о боязни одиночества.
В апреле послал ответ Николаю, он знал о постановках «Дней Турбиных» в Америке, говорил о планах подать прошение о разрешении на заграничную поездку. В том же месяце отправил письмо Станиславскому: если не устраивает «Мольер» в нынешнем виде, тогда прекратите проводить по нему репетиции. В мае продолжил утрясать французский перевод. Николаю поручалось разобраться, почему изменения так и не были внесены. В тексте продолжали присутствовать имена членов Правительства. К июлю требования были выполнены, но ряд недочётов остался. Было принято решение написать о том письмо Марии Рейнгардт.
С мая началась переписка с Вересаевым по поводу совместного написания «Последних дней» (другое название «Александр Пушкин»). Булгаков брался за реализацию, а на Вересаева возлагался подбор материала. Михаил продолжал проявлять авторитарность, опять показав, как легко он умеет общаться с людьми и не менее легче с ними расставаться. Его жёсткий разговор приводил к разочарованию у собеседников, потому всегда происходило охлаждение отношений. Когда Вересаев требовал, Булгаков уступал, делая так, понимая должный последовать разрыв, ежели не уговорит себя смягчить занимаемую позицию. На одном Михаил стоял твёрдо — сам Пушкин в пьесе не появится. К августу Вересаев сказал: мы говорим на разных языках, оба мы готовы друг друга ненавидеть. Осталось разобраться, кому быть отмеченным за автора пьесы. Об этом и позже не будет принято определённого решения. К декабрю Вересаев полностью откажется от соавторства. А ещё позже Булгаков получит удар в виде запрета пьесы к постановке, что нивелирует весь его изначальный пыл и непримирение.
В сентябре Булгаков писал художнице Надежде Шведе-Радловой о с ним происходящем. В числе прочего упомянул законченную работу над пьесой: той самой, с Вересаевым. Рассказывал и про пасынка Сергея — сына Елены Сергеевны.
В октябре обратился к Александру Щербакову — ответственному секретарю Союза Советских Писателей — подписавшись Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, членом того же Союза. Он сообщал, что живёт в надстройке к дому Советского Писателя, дом тот отличается ужасным качеством стройки, в нём чудовищная слышимость, посему он просит четырёхкомнатную квартиру в новом доме по Лаврушинскому переулку.
Крах пока ещё не казался близким. Однако, тучи сходились над Булгаковым. Отстаивание позиции продолжало создавать иллюзию благоприятного течения дел. Совсем скоро всё окажется излишне печальным.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |