Как же бороться за авторские права за границей? Сделать это без помощи не получится. Поэтому Михаил обратился в 1928 году к Арнольду Вассербауэру — его переводчику из Вены — дабы он поспособствовал публикации так называемого «Письма в редакцию», из текста которого следовало, что разрешения Каганскому он не давал. Необходимо было широко охватить европейские периодические издания, чтобы хоть так постараться убедить. Вместе с тем, Булгаков продолжал испытывать возможность выехать из Советского Союза, уже не ради впечатлений, а из-за необходимости установить истину о его авторских правах. Пришлось обстоятельно объяснять мотивы в письме административному отделу Моссовета, для поездки ему хватит двух месяцев. В случае отказа Михаил сомневался в продолжении им деятельности на благо драматургии.
С апреля отмечается начало переписки с Евгением Замятиным. Их связывала дружба. Так в первом послании Михаил сообщил о забытом шарфе. Во втором сказал об ухудшении здоровья и поездке в Тифлис. Само послание он отправил из Гудермеса. Летом Булгаков снова обратился в ОГПУ с заявлением, на этот раз писал на имя заместителя председателя коллегии Ягоде. С августа по октябрь Михаил был наездами на Украине. Он слал короткие письма жене, сперва из Конотопа, после будучи под Киевом и после за Харьковом. В сентябре обратился к Кондраду Марилу — директору издательства «С. Фишер» — упрашивая взять на себя заботу об его авторских правах за пределами Советского Союза. В том же месяце писал радостное послание Замятину, благодаря за оказавшееся правдивым пророчество — «Багровый остров» действительно одобрили. В октябре Михаил снова проявил заботу о распространении собственных произведений, для чего подключил к охране его авторских прав и берлинское издательство Ладыжникова.
Несмотря на одобрение «Багрового острова», пьеса «Бег» оказалась с января 1929 года под запретом, о чём свидетельствует сохранившаяся выписка из протокола заседания Политбюро. С апреля Булгаков начал активно переписываться с Николаем, пока он всего лишь радовался переезду брата в Париж. В июле отправил ещё одно письмо Замятину — яркой его частью оказалась заключённая в скобки фраза о гробе, который уже не за горами. Тогда же писал Николаю, поздравляя с окончанием университета.
К июлю относится заявление Булгакова, направленное Сталину, Калинину, Свидерскому и Горькому. Он говорил о чувстве затравленности. У него изъяли литературные труды, за границей без его спросу публикуют произведения, ему не позволяют выехать и разобраться лично, к тому же запрещаются театральные постановки, будто бы он симпатизирует белым. Может быть следует изгнать из страны? Ежели настолько руководству государства он безразличен. Следом Михаил направил Свидерскому расширенную версию заявления, прося без истерики и более взвешенно. Он не просил изгонять, хватит и разрешения выехать из страны на короткий промежуток времени.
С августа Михаил стал просить Николая озаботиться его делами во Франции. Кому-то требовалось забирать причитающийся ему гонорар, с дальнейшей отсылкой денежных средств в Советский Союз. Разумеется, делать то Николаю полагалось не на безвозмездной основе, а за определённый процент.
В сентябре Булгаков впал в отчаяние. Он написал послание Абелю Енукидзе. Если он запрещаем в Советском Союзе, его работы не печатаются и не ставятся, оплату за литературный труд он не получает, вследствие чего чрезмерно скудно питается, терпит материальную катастрофу и даже налоги ему нечем платить, то не разрешит ли ЦИК ему выехать за границу? В том же месяце Михаил писал Горькому, прося о содействии, ибо разорён, затравлен и пребывает в полном одиночестве.
Удручало Михаила и молчание Николая. В декабре он вновь ему писал, интересуясь, забрал ли причитающийся ему гонорар. Неужели с Николаем случилось какое-то несчастье?
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |