В российской армии до революции было правило: если в армейском полку имелось несколько человек с одинаковой фамилией, то по старшинству чинов они получали к своим фамилиям еще и номера. У казаков российской армии эти номера давались не в масштабах полка, а в масштабах казачьего войска. Так, если в Донском казачьем войске в какой-то период служило двадцать четыре офицера с фамилией Греков, то именовались они, начиная от Грекова Первого и заканчивая Грековым Двадцать Четвертым. Такая же история приключилась и с братьями Булгаковыми во время их службы в войсках, защищающих Киев и гетмана Скоропадского от украинской армии С. Петлюры. Николай Булгаков, младший брат писателя, вновь надев военный мундир, на долгих два года гражданской войны стал Булгаковым Вторым.
Образ литературного героя Николки Турбина, созданный в романе «Белая гвардия», практически во всем соответствует реальному историческому прототипу — брату писателя Николаю Афанасьевичу. Во внешних описаниях, повадках, характере, судьбе Николая Турбина очень четко просматривается Николай Булгаков. На идентичности литературного образа и прототипа мы и построили наше повествование о Николае Афанасьевиче Булгакове.
В июне 1917 года Коля Булгаков окончил 1-ю Киевскую Александровскую гимназию, и, несмотря на то, что хотел поступить на медицинский факультет Киевского университета, из-за военных событий на фронте 15 июля 1917 года стал юнкером Киевского инженерного училища, которое по старинке называли Алексеевским.
Юнкера-алексеевцы к своему скудно-зеленому цвету мундира имели ярко-красные околыши на фуражках и такие же погоны, обшитые серебряным кантом. Это их выгодно выделяло из общей юнкерской массы города Киева, в котором в то время находилось четыре военных училища (считая и инженерное) и пять школ прапорщиков. В этих девяти военных учебных заведениях одновременно проходило четырех-шестимесячный (а в Алексеевском инженерном училище — девятимесячный) курс подготовки до четырех тысяч мальчишек, носивших на плечах юнкерские погоны всевозможных цветов: светло-синего (константиновцы-пехотинцы), белого (николаевцы-пехотинцы), грязно-защитного (все школы прапорщиков и Николаевское артиллерийское училище). Алые околыши и погоны юнкеров-алексеевцев мы можем встретить на многих страницах романа «Белая гвардия». В этом нет ничего странного, поскольку все юнкера с 1917 года стали в семье Булгаковых ассоциироваться с Николкой и его юнкерской формой. Стоит добавить, что белая армия в 1918—1920 годах в подавляющем большинстве носила форму с ярко-красными погонами.
Интересной представляется еще одна деталь юнкерского быта Николая Булгакова, перешедшая в роман «Белая гвардия». Это песня «Едут, поют юнкера гвардейской школы», известная также как песня Николаевского кавалерийского училища «Бутылочка», переделанная на инженерный лад:
Сапоги фасонные,
Бескозырки тонные,
То юнкера-инженеры идут!
К сожалению, нам не известен полный «инженерный» вариант юнкерской песни Николки Булгакова (Турбина), а потому мы приведем ее по кавалерийскому первоисточнику:
Едут, поют юнкера гвардейской школы;
Трубы, литавры на солнце блестят.Припев: Гей песнь моя, любимая,
буль-буль-буль бутылочка казенного вина
(буль-буль-буль баклажечка походная моя).Другой, более поздний вариант припева:
Грянем «Ура!», лихие юнкера,
За матушку Россию, за русского Царя!Справа повзводно сидеть молодцами,
Не горячить понапрасну коней.
Припев.
Съемки примерные, съемки глазомерные,
Вы научили нас водочку пить.
(Вы научили нас женщин любить.)
Припев.
Справа и слева идут институточки (гимназисточки),
Как же нам, братцы, равненье держать?
Припев.
Здравствуйте барышни, здравствуйте милые,
Съемки у нас, юнкеров, начались!
Припев.
Наш эскадронный скомандовал: Смирно!
Руку (ручку) свою приложил к козырьку.
Припев.
Тронулся, двинулся, заколыхался
Алою лентой наш эскадрон.
Припев.
В советское время, когда на старые популярные мелодии слагались новые песни, не была обойдена вниманием и юнкерская «Бутылочка», ставшая... пионерской:
Смотрит вожатый, смотрят пионеры,
Что за отряд показался вдали и т. д.
Алексеевское инженерное училище было сравнительно молодым: сооружение здания его было закончено лишь к 1915 году, 15 апреля того же года состоялся и первый набор в училище. Таким образом, к середине 1917 года училище успело подготовить лишь пять выпусков молодых прапорщиков инженерных войск. Тем не менее, даже эти пять выпусков полностью удовлетворяли потребность в кадрах технических частей российской армий. Само училище находилось в здании, специально возведенном для него на самом краю города — за Киево-Печерской лаврой (теперь здесь находится Киевский военный лицей — бывшее Суворовское училище). Свое название оно получило в честь наследника престола Российской империи, цесаревича Алексея, единственного сына Николая II. Алексей номинально считался шефом и покровителем Юнкеров-алексеевцев, которые носили его вензель на своих алых погонах. Естественно, что во время учебы в училище Николая Булгакова вензеля царевича Алексея были давно убраны с погон и фасада здания, а само училище официально именовалось Киевским инженерным. Однако это не мешало командованию, начальству и юнкерам в разговорах и военной переписке упорно именовать свое училище Алексеевским.
Начальником Алексеевского инженерного училища в 1917 году был генерал-лейтенант Евгений Феликсович Эльснер, известный ученый, конструктор и изобретатель. К тому времени ему было уже 50 лет, что для военного времени считалось порядочным возрастом. Именно поэтому бывший начальник снабжения Юго-Западного фронта генерал Эльснер был заменен молодым генералом, а сам получил назначение на должность начальника Алексеевского училища. Генерал Евгений Эльснер был человеком набожным и несколько суеверным, а потому частенько грешил тем, что «упоминал имя Господа всуе». Неудивительно, что в романе «Белая гвардия» Михаил Булгаков назвал Эльснера генералом Богородицким.
Итак, в июле 1917 года восемнадцатилетний гимназист-александровец Николай Булгаков в один миг преобразился в юнкера-алексеевца. Почему он избрал для поступления инженерное училище, а не пехотное или, скажем, артиллерийское? По всей видимости, этому есть несколько причин. Во-первых, закончив военно-инженерное училище, Н. Булгаков приобретал не только военную, но и гражданскую специальность, чего бы он не смог сделать ни в одном другом военном вузе. Во-вторых, быть военным инженером или артиллеристом в российской армии считалось очень престижным, поскольку образовательный уровень этих офицеров был несколько выше, нежели образовательный уровень кавалеристов или же пехотинцев. Ну а в третьих, инженерные войска российской армии на фронте несли значительно меньшие потери, нежели иные рода войск, посему надежды на то, что Николай Булгаков, будучи офицером-инженером останется в живых, было больше.
Впрочем, стать офицером инженерных войск Николаю Булгакову так и не удалось — революционные события помешали этому. Был 1917 год, в который свершилось целых два государственных переворота: Февральский, приведший к свержению монархии в России и Октябрьский, во время которого была свергнута демократия. Второй Октябрьский переворот не обошел стороной Киев и коснулся в большей степени юнкеров, среди которых был и Николка Булгаков.
Стоит сказать, что ни одно военное училище российской армии не поддержало Октябрьский переворот. Военная молодежь никогда в истории России не вмешивалась в политические события, честно служа не каким-либо партиям или движениям, а Родине. С Октябрьским переворотом юнкера стали врагами нового правительства, как люди, принявшие присягу старой, «контрреволюционной» власти и не воспринимающие политики большевистской партии. Юнкера, предаваемые даже своими офицерами (тем же Тальбергом-Карумом), никогда перед противником не склоняли головы, предпочитая погибнуть. Военная молодежь, фактически святая в своих убеждениях, сделала многое, однако была вся истреблена большевиками. Именно таким был юнкер-алексеевец Николка Булгаков. 29 октября 1917 года волна юнкерских выступлений докатилась и до Киева. В то время в городе было три власти: обольшевиченный Совет рабочих и солдатских депутатов, стремившийся взять власть в свои руки, штаб Киевского военного округа, отстаивающий интересы несуществующего Временного правительства и пока что нейтральная украинская Центральная Рада. Комиссар Временного правительства в Киеве подполковник Иван Кириенко, родственник известного поэта Максимилиана Волошина, заявил, что не допустит в городе большевистского переворота. На это большевики ответили вооруженным восстанием, вспыхнувшим 29 октября 1917 года в 5 часов вечера. Основной опорой большевиков были солдаты и рабочие, а штаба округа — юнкера и студенты. Начались отчаянные уличные бои, в которых активное участие принимал и юнкер-алексеевец Николка Булгаков.
Первый кровавый эпизод киевских событий 29—31 октября был боем между юнкерами-алексеевцами и обольшевиченными солдатами, рвавшимися к складам оружия на Печерске. Несмотря на крайне малую численность, юнкера сумели отразить натиск противника. А вечером на приступ восставшего завода «Арсенал» командование округом бросило юнкеров Константиновского и Алексеевского училищ, 1-й школы прапорщиков, студентов-добровольцев. Бои под стенами завода шли до 12 часов ночи. Многие юнкера и студенты сложили там свои головы.
Утром 30 октября константиновцы и алексеевцы (в том числе и Н. Булгаков) попытались разоружить некоторые большевистские воинские части, расположенные на Печерске. Но им этого сделать не удалось, и большевики перешли в наступление. Днем артиллерия, расположенная в Дарнице, выступила на стороне большевиков и открыла ураганный огонь по зданию Константиновского пехотного училища (теперь здесь находится Военный институт связи — бывшее училище связи им. Калинина), расположенного рядом с Алексеевским училищем. Юнкера-константиновцы были вынуждены покинуть здание своего училища, которое сразу же было занято солдатами-большевиками. Алексеевское инженерное училище оказалось в полном окружении. Вечером на штурм училища алексеевцев пошли сотни красногвардейцев и солдат. А в училище в то время была всего горстка юнкеров: по 100 человек на каждом из двух курсов. 2-й курс защищал подступы к училищу, а 1-й курс был рассредоточен по окнам здания и вел непрерывную стрельбу. Был здесь и юнкер 1-го курса Николай Булгаков. Именно в это время, опасаясь за судьбу сына, к училищу с Подола пробралась мать, Варвара Михайловна Булгакова: «...когда в 7.30 часов вечера мы с Колей сделали попытку (он был отпущен на 15 минут проводить меня) выйти в город мимо Константиновского училища — начался обстрел этого училища... Мы только что миновали каменную стену перед Конст. училищем, когда грянул первый выстрел. Мы бросились назад и укрылись за небольшой выступ стены; но когда начался перекрестный огонь по училищу и обратно, — мы очутились в сфере огня — пули шлепались о ту стену, где мы стояли. По счастью, среди случайной публики (человек 6) пытавшейся здесь укрыться, был офицер: он скомандовал нам лечь на землю, как можно ближе к стене. Мы пережили ужасный час: трещали пулеметы и ружейные выстрелы, пули «цокались» о стену, а потом присоединилось уханье снарядов... Но, видно, наш смертельный час еще не пришел, и мы с Колей остались живые (одну женщину убило). В короткий промежуток между выстрелами мы успели (по команде того же офицера) перебежать обратно до Инженерного училища». В последующем Варвара Михайловна смогла через Демиевку пройти в центр города, откуда попала на Подол. Николка же остался со своими товарищами сражаться в здании училища.
Поздно вечером 30 октября на сторону большевиков перешли некоторые украинские части. Центральная Рада своими войсками прочно заняла большую часть города. В этой ситуации почти все военные училища и школы прапорщиков, с целью сохранения жизни своих воспитанников, объявили о поддержке Центральной Рады и самоустранялись от продолжения участия в боях между большевиками и штабом округа. Ночью о капитуляции заявил и начальник Алексеевского инженерного училища генерал Эльснер. Помните, об этом есть упоминание и в «Белой гвардии»: «Училище. Облупленные александровские колонны, пушки. Ползут юнкера на животиках от окна к окну, отстреливаются. Пулеметы в окнах.
Туча солдат осадила училище, ну, форменная туча. Что поделаешь. Испугался генерал Богородицкий и сдался, сдался с юнкерами. Па-а-зор... «Утром 31 октября сопротивление продолжили лишь горстка чинов штаба Киевского военного округа и отдельные добровольцы. Но и они через некоторое время сложили оружие. Власть в городе полностью перешла в руки Центральной Рады. С разрешения последней, из Киева на Дон, в зарождающуюся Добровольческую белогвардейскую армию генералов Алексеева и Корнилова отправились во главе с подполковником И. Кириенко все желающие «контрреволюционеры» из числа защитников штаба округа. Среди них было и много киевских юнкеров. Николай Булгаков с Кириенко не поехал, а остался в Киеве. Службы в Добровольческой армии ему таки не удалось избежать, правда, попал он туда лишь в 1919 году, но... об этом мы еще расскажем.
Впрочем, с Кириенко таки ушел на Дон один из косвенных героев «Белой гвардии», родной брат Натальи Владимировны Рейс, воплощенной в романе в образе возлюбленной Алексея Турбина Юлией Рейсс, капитан Петр Рейс. В то время он был курсовым офицером Константиновского пехотного училища, коллегой Леонида Карума (прототипа Тальберга), с которым ему еще приходилось работать в 1919—1920 годах.
В начале ноября в соответствии с приказом военного министра Центральной Рады Симона Петлюры Алексеевское инженерное училище было закрыто. Старший курс алексеевцев досрочно получил погоны прапорщиков инженерных войск, младший же курс, проучившись всего четыре месяца вместо положенных девяти, был распущен по домам. Алексеевское инженерное училище, функционировавшее всего неполных три года, навсегда прекратило свое существование.
Среди бывших юнкеров-алексеевцев, несостоявшихся офицеров инженерных войск, был и Николай Булгаков, который отказался доучиваться в украинских военных вузах, где начались занятия еще в сентябре 1917 года. Фактически, вчерашний юнкер оказался, образно говоря, на улице: без высшего образования, без работы и какого-либо статуса ему пришлось просто сидеть дома.
Несмотря на то, что Николка снял свой военный мундир и стал простым безработным, его коснулся и третий переворот в Киеве — вооруженная борьба между войсками Центральной Рады и большевиками в конце января — начале февраля 1918 года, которая закончилась победой последних. Многие бывшие юнкера примкнули к украинским частям, чтобы с оружием в руках драться со своими давнишними врагами — большевиками. Николай Булгаков, не симпатизируя Центральной Раде, устранился от активных действий, и был безучастным свидетелем десятидневных уличных боев в Киеве. Правда, для него это не прошло даром: в один из дней обстрела города большевистской тяжелой артиллерией Николка был легко ранен обломками кирпичей, ударившими его после разрыва очередного снаряда.
Вот что об этом эпизоде из жизни Н. Булгакова мы находим в отрывке романа «Белая гвардия», повествующем о судьбе литературного образа последнего, Николая Турбина: «Николка, получив из рук Василия Ивановича сахарную карточку восемнадцатого января восемнадцатого года, вместо сахара получил страшный удар камнем в спину на Крещатике и два дня плевал кровью. (Снаряд лопнул как раз над сахарной очередью, состоящей из бесстрашных людей). Придя домой, держась за стенки и зеленея, Николка все-таки улыбнулся, чтобы не испугать Елену, наплевал полный таз кровяных пятен и на вопль Елены:
— Господи! Что же это такое?!
Ответил:
— Это Василисин сахар, черт бы его взял! — и после этого стал белым и рухнул на бок».
Контузия Николая Булгакова была легкой, а потому он достаточно быстро смог оправиться, и к четвертому перевороту в Киеве, состоявшемуся 1 марта 1918 года (н. ст.), был уже на ногах. В городе вновь воцарилась Центральная Рада, на первых порах поддерживаемая немецкими войсками, оккупировавшими Украину.
На Украине вновь стали функционировать высшие учебные заведения, в том числе — Киевский университет Святого Владимира. Военные училища так и не были восстановлены, а потому Н. Булгаков в армейской среде долгое время считался недоучившимся юнкером. 1 сентября 1918 года юнкер 1-го курса Алексеевского инженерного училища стал студентом 1-го курса медицинского факультета.
Несколько видоизменился студенческий состав факультета. Как известно, в 1917 году на общих основаниях разрешили обучаться в высших учебных заведениях и женщинам. Этот закон не был изменен и при гетмане Скоропадском, а потому Киевский университет значительно пополнился девушками. Это добавило разнородности и медицинскому факультету, на 1-й курс которого попали в подавляющем большинстве люди, знакомые со страданиями и смертью: фронтовые фельдшера и медсестры, младшие офицеры, наконец, бывшие юнкера.
В университете Николай Булгаков проучился чуть больше двух месяцев. Уже в конце октября в городе стали витать тревожные слухи о поражении немецких войск на фронте, развале австро-венгерской армии, голоде, забастовках и митингах в Германии и Австрии, а в довершение — восстаниях в украинских селах. В такой ситуации Киев постепенно стал мобилизовываться и вновь принимать военный облик. Гетман Скоропадский объявил о формировании Особого корпуса из русских офицеров, не желавших поступать в украинскую армию. Параллельно формировалась и так называемая Национальная гвардия — дружины, состоящие из офицеров военного времени — граждан Украины, которым в гетманской армии из-за неполного военного образования не нашлось места. В эти же дружины поступали бывшие юнкера, вольноопределяющиеся, сверхсрочные унтер-офицеры и добровольцы.
Военная молодежь Киевского университета горячо поддержала формирование Киевской добровольческой дружины Национальной гвардии под командованием генерал-майора Льва Николаевича Кирпичева. Это дружина создавалась под патронажем министерства внутренних дел Украины и непосредственным покровительством министра Кистяковского, которому гетман Скоропадский предоставил неограниченные полномочия. Параллельно с дружиной Кирпичева шло формирование 1-й офицерской добровольческой дружины полковника Святополк-Мирского Особого корпуса.
14 ноября 1918 года в Киеве неожиданно для жителей города было объявлено военное положение, в соответствии с которым были временно закрыты все высшие учебные заведения, запрещены всякие сборища, манифестации, демонстрации. Уже 15 ноября это привело к столкновению между небольшой частью штатских лиц студенчества университета и частями 1-й офицерской дружины. Дав залп по демонстрантам, офицеры быстро навели порядок в городе.
Что же случилось на самом деле? А случилось то, что Украинский Национальный союз, выделив из своего состава Директорию, поднял 14 ноября восстание против гетмана Скоропадского и его власти. К Директории стали быстро присоединяться крестьяне и патриотически настроенные воинские части, которые из Белой Церкви перешли в наступление на Киев. С получением этих известий Киев сразу разделился на две части: украинских патриотов и социалистов, сочувствующих Директории, и, образно говоря, белогвардейцев — приверженцев генерала Деникина. Между двумя лагерями гетману Скоропадскому места не нашлось...
14 ноября дружины генерала Кирпичева и полковника Святополк-Мирского объявили о том, что являются частью Добровольческой белогвардейской армии генерала Деникина. Над штабом дружины Кирпичева на Прорезной, 23 был поднят российский флаг. В этот же день из всех закрытых на некоторое время высших учебных заведений в добровольческие дружины толпами повалили бывшие военные. Студенты Киевского университета в своем подавляющем большинстве поступили в Киевскую дружину генерала Кирпичева, что уберегло их от скорой и неминуемой смерти.
16 ноября 1-я офицерская дружина Святополк-Мирского отбыла из города в неизвестном направлении. А через несколько дней Киев узнал о полном разгроме и гибели этой дружины под станцией Мотовиловкой. Уже 20 ноября под городом начались бои между войсками Директории и частями, защищавшими Киев. Этот день стал отправной точкой и в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия», а потому нам стоит вернуться к нему, чтобы рассказать о дальнейшей судьбе Николая Булгакова:
«У ног его (Алексея Турбина — прим. авт.) на скамеечке Николка с вихром, вытянув ноги почти до буфета, — столовая маленькая. Ноги в сапогах с пряжками. Николкина подруга, гитара, нежно и глухо: трень... Неопределенно трень... потому что пока что, видите ли, ничего еще толком не известно. Тревожно в Городе, туманно, плохо...
На плечах у Николки унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на левом рукаве остроуглый трехцветный шеврон. (Дружина первая, пехотная, третий ее отдел. Формируется четвертый день ввиду начинающихся событий.)»
Уже из этого описания нам становится ясным, что литературный персонаж Николай Турбин попал именно в Киевскую дружину генерала Кирпичева. В иной части, кроме этой дружины, он просто не мог служить, поскольку к 20 ноября в городе оставалась лишь одна полнокровная дружина — кирпичевская. Не будем мы акцентировать внимание и на том, что «остроуглый трехцветный шеврон» — нашивку Добровольческой белогвардейской армии — в то время носила из всех воинских частей Киева лишь дружина Кирпичева. Кроме нее заявила о своей приверженности генералу Деникину только дружина полковника Святополк-Мирского, но офицеры последней до своего разгрома физически не успели нашить на рукава соответствующие шевроны. Дело в том, что единственной частью, имевшей разбивку на отделы и подотделы, была Киевская дружина генерала Кирпичева. Эта дружина изначально формировалась для внутренней охраны города, а потому общепринятая воинская структура (четыре роты в дружине) ей была неприемлема. В Киеве в то время имелось восемь полицейских участков (районов), для каждого участка создавался свой отдел дружины. Именно поэтому Киевская добровольческая дружина по планам должна была иметь в своем составе восемь пехотных отделов (рот), 9-й инженерный отдел, а также конную команду. Таким образом, принадлежность Николки к третьему отделу дружины ясно дает понять, что речь идет именно о Киевской добровольческой дружине генерала Кирпичева, и не о какой иной.
К 20 ноября Киевская добровольческая дружина генерала Кирпичева, по большому счету, имела ничтожный состав: полностью сформированными были лишь 1-й, 2-й, 3-й, частично 4-й отделы. Прочие же отделы только приступили к формированию. По воспоминаниям Р. Гуля, 2-й отдел Киевской дружины к началу боевых действий насчитывал всего 60 человек. Приблизительно столько же бойцов числилось в 4-м отделе. 1-й и 3-й отделы (из военных студентов) были укомплектованы почти полностью — имели более 100 человек каждый. Вскоре более-менее был укомплектован 5-й отдел, состоявший из бывших офицеров Императорской гвардии, в основном — товарищей Шервинского (Юрия Леонидовича Гладыревского).
Уже утром 19 ноября защищать Киев от войск Директории отправился 1-й отдел. Вечером того же дня на вокзал отправился доукомплектованный 2-й отдел, а также пополнения для разбитой дружины Святополк-Мирского. 20 ноября на фронт под Киев выехали части только начавшей формирование 2-й офицерской дружины полковника Рубанова, в тот же день обращенные на пополнение дружины Святополк-Мирского. 21 ноября наступил черед 3-го и 4-го отделов Киевской дружины генерала Кирпичева, а вместе с ними — и Николая Булгакова.
Отъезд из дома литературного героя Николки Турбина в «Белой гвардии» почти не упоминается: «Николка спозаранку свернул какой-то таинственный красненький узелок, покряхтел — эх, эх... и отправился к себе в дружину...» Если учесть, что к судьбе Николки Михаил Булгаков в своем романе возвращается лишь в последний день обороны Киева от войск Петлюры (а это 14 декабря), то можно смело утверждать, что абсолютно никто не знал, где находился и чем занимался Н. Булгаков с 21 ноября по 14 декабря 1918 года. Зная общую историческую картину того времени, мы попробуем восстановить биографию Николая Булгакова в этот период.
Начиная с вечера 19 ноября киевские и украинские части, двигаясь параллельно Днепру, вступая в боевые столкновения друг с другом, занимали села, составляющие окраину города. Уже 21 ноября без особых осложнений войска Директории заняли село Игнатьевку (теперь находится в городской черте), чем перерезали дорогу из Киева в Житомир. Чтобы не допустить противника по Житомирской дороге к городу, в Петропавловской Борщаговке заняли оборону 2-й отдел дружины Кирпичева и разбегающиеся сердюки (гетманская гвардия). В их тылу (Святошинском лесу) вечером того же дня расположился 3-й отдел, в котором находился и юнкер Николай Булгаков.
Ранним утром 22 ноября по всему фронту начались отчаянные бои. Украинские части, выбив из Петропавловской Борщаговки 2-й отдел, на некоторое время заняли село. Подразделения Директории пытались продвинуться дальше к Святошину, но там были остановлены сильным ружейным и пулеметным огнем 3-го отдела Николки Булгакова. В это время на севере Петропавловской Борщаговки отзвуком расстрела украинского патруля обнаружил себя один из подотделов (40 офицеров) отступившего из села 2-го отдела дружины генерала Кирпичева. Этот отдел был окружен украинскими подразделениями и почти в полном составе взят в плен. Четверо офицеров были сразу же убиты, еще 29 расстреляны после импровизированного суда. Тела офицеров и добровольцев оставались в Петропавловской Борщаговке и были зверски изуродованы крестьянами.
Днем 22 ноября на выручку разгромленного 2-го отдела был двинут в атаку весь 3-й отдел дружины Кирпичева. Этот отдел выбил из села украинские части, отбил изуродованные тела своих товарищей и захватил одно орудие. Тела были настолько обезличены, что немногих офицеров удалось опознать. День похорон 27 ноября этих 33 офицеров в Киеве и стал вторым днем булгаковской «Белой гвардии». Сами похороны были также описаны Михаилом Булгаковым в романе, о чем мы уже говорили.
23 ноября 3-й отдел, подержанный со стороны Святошина батальоном немцев, продолжил наступление на село Игнатьевку. Однако это наступление кроме ощутимых потерь ничего не принесло, и офицеры с добровольцами возвратились в Петропавловскую Борщаговку. Последующие дни на фронте протекали в активной ружейной и артиллерийской перестрелке, причем 26 и 27 ноября немцы вновь переходили в наступление. Это привело к тому, что уже 28 ноября под Киевом между немецким советом солдатских депутатов и Директорией было заключено перемирие до 9 декабря 1918 года, в соответствии с которым украинские войска обязались не предпринимать активных действий на фронте под Киевом до полного вывода из города немецких войск. Кроме того, полки Директории отводились на 20 километров от Киева, что исключало любые действия военного характера под городом. Начиная с 23 ноября офицеры и добровольцы были лишь бесправными свидетелями боев и переговоров между немцами и украинцами. И если последние считались противниками, то первые по идее должны были оставаться союзниками...
По большому счету, немцы спасли добровольческие части, в том числе и 3-й отдел Николая Булгакова, от разгрома и верной гибели. Вряд ли с теми мизерными силами, которые располагались под Киевом, можно было удержать город. А пока на фронте под городом царило перемирие. Немцы через Фастов отправляли свои войска на родину. Войска Директории все плотнее сжимали кольцо вокруг Киева, захватив и перерезав все железнодорожные ветки и дороги, ведущие в город. На остальной части Украины борьба между украинскими частями и гетманцами прекратилась или была на стадии завершения: всем стало ясно, что победила Директория, с которой вынуждены были пойти на переговоры даже немцы.
А что же добровольческие части, а как же Николай Булгаков? Они продолжали гнить в стужу и лютый мороз на занесенных снегом позициях, и никому из командования не было дела до защитников Города «Белой гвардии».
После того, как подавляющее большинство немецких солдат оставило Киев, а войска Директории возросли до колоссальных размеров, стало ясно, что Киев не удержать. Утром 14 декабря 1918 года добровольческие части оставили фронт и бросились в Киев. За ними по пятам, не вступая в бой, шли украинские части. Бойцы дружины Кирпичева сгрудились у здания Педагогического музея, где вынуждены были принять капитуляцию. Они стали пленниками, и были собраны в музее.
Описанное в романе бегство Николки Турбина с Политехнического (Брест-Литовского) шоссе является вымыслом. Об этом мы уже говорили в разделе, посвященном образу Най-Турса, прототипом которого во многом стал граф Федор Артурович Келлер. В указанное в романе время добровольческие части уже давно капитулировали, на Брест-Литовском шоссе находились украинско-немецкие караулы, и никаких боев там быть не могло. Вероятно, Михаил Булгаков описал местность, по которой должен был бежать Николка Турбин, по памяти, находясь в Москве. Описание имеет громаднейшее количество неточностей. Именно поэтому пройти указанным маршрутом невозможно, реально он не существует.
На самом деле юнкер дружины Кирпичева вместе со своими боевыми товарищами стал «экспонатом» Педагогического музея. Этот факт имеет подтверждение в воспоминаниях его близких и родственников. Не будем говорить о состоянии офицеров и добровольцев, находящихся в плену. Остановимся лишь на одном весьма интересном историческом факте, тесно связанном с судьбой Николая Булгакова.
В романе «Белая гвардия» Николай Турбин умирает. В «Красной короне» автор повествования также хоронит тяжело раненого в голову героя-кавалериста — своего предполагаемого брата. Родные Николая Булгакова вспоминали, что во время гражданской войны он получил тяжелое ранение в голову. Нам известно, что в 1920 году Николай Булгаков был действительно ранен, но не в голову. Само ранение было получено несколько ранее. Что же это за ранение?
В киевских газетах конца декабря 1918 года мы находим ряд упоминаний о загадочном взрыве в Педагогическом музее, повлекшим за собой тяжелые ранения 22 и легкие ранения 48 офицеров и добровольцев. Двое казаков-охранников в результате взрыва было убито. Взрыв, произошедший вечером 27 декабря 1918 года, остался до сих пор не исследованным. Непонятно, кто и для чего устроил его. В списках пострадавших мы находим юнкера Булгакова Второго, раненого в голову. Наш ли это Николай Булгаков, или же какой-либо иной — понять сложно. Скажем лишь, что в событиях конца 1918 года в Киеве кроме известной семьи Булгаковых других носителей этой фамилии из среды военных мы не знаем. Не встречали мы и среди киевских юнкеров 1917 года лиц, носивших эту фамилию, кроме самого Николки, конечно. Вместе с тем, нам доподлинно известно, что во время взрыва Николай Булгаков находился в музее. Именно поэтому мы имеем твердое убеждение, что раненым в голову был именно Николка.
Что же случилось на самом деле в Педагогическом музее? На этот счет существуют различные версии. Газеты утверждали, что «бомбу наверное брошено с автомобиля, который сразу после этого сбежал». Плененные офицеры и добровольцы во всем обвиняли петлюровцев, последние утверждали, что взрыв устроили сами пленные, чтобы иметь возможность бежать. Все имеющиеся версии выглядели, мягко говоря, абсурдными, а потому установить, кто и для чего организовал взрыв в музее, было сложно. Впрочем, во время взрыва действительно удалось бежать одному из главных действующих лиц борьбы за Киев генералу Волховскому с... петлюровским комендантом Педагогического музея.
Вот что вспоминал о взрыве один из пленников, Р. Гуль: «Я, сжатый с обеих сторон другими, задремал. Но вдруг вскочил от невероятного треска, взрыва. Показалось, что падают стены, рушится здание... Вылетели, дребезжа окна. И тут же раздался дикий крик сотен голосов. Люди вскочили с мест, бросились, побежали к дверям по лежащим. Страшный крик не прекращается. «Из пушек по нас стреляют!» кричит кто то. «Господа спокойно! Это взрыв!» доносятся голоса среди общего шума... Бежать конечно, некуда. Но все ждут второго удара и метнулись, сами не зная куда.
В отворенные двери нашей комнаты стали входить окровавленные раненые. Забегали сестры.
В соседнем круглом зале громадный купол из толстого стекла рухнул вниз — на лежащих. Стекла падали с такой силой, что пробивали насквозь стулья. Здесь — стоны, крики, паника отчаяния. Раненые с окровавленными лицами, руками, одеждой толпятся — выбегая из комнаты. Есть тяжело раненые».
А вот что вспоминал еще один пленный офицер И. Бобарыков: «Окно комнаты, в котором мы сидели, выходящее в парк, уцелело, но дверь, выходившая в коридор подле вестибюля, открылась. Сразу после взрыва мы услышали немецкие команды и трехэтажную русскую ругань, которой украинский караульный начальник старался привести в порядок своих подчиненных».
Всем раненым офицерам и добровольцам на месте оказывали медицинскую помощь. Почти никого из них на свободу так и не отпустили. О взрыве в Педагогическом музее стало тут же известно всему городу. Многие, кто имел среди пленных своих близких в эту и последующие ночи не сомкнули глаз. О пострадавших стало известно лишь 29 декабря. Здесь стоит вернуться к загадочному сну Елены Турбиной из «Белой гвардии»:
«— А смерть придет, помирать будем... — пропел Николка и вошел.
В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи:
Николка. О, Николка?
И долго, всхлипывая, слушала бормотание ночи».
Этот отрывок из романа многим читателям казался странным, поскольку повествовал о живом Николке Турбине, спящем в соседней комнате. Может быть, именно эпизод с пленением Николая Булгакова, его пребыванием в музее и имеющем место ранением послужил для введения в роман этого печального сна Елены. Тем более что о судьбе Николая в семье Булгаковых долгое время ничего не знали.
Из скудных воспоминаний родственников, основанных на воспоминаниях самого Николая Афанасьевича, мы знаем, что он совершил побег из музея. Правда, когда именно бежал Николай Булгаков из плена, и в каком состоянии — остается загадкой. Как вспоминала Елена Сергеевна Булгакова со слов супруги Николая Афанасьевича: «Когда петлюровцы пришли, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее... Двери заперли. Коля сказал: «Господа, нужно бежать, это ловушка». Никто не решался. Коля поднялся на второй этаж (помещение этого музея он знал, как свои пять пальцев) и через какое-то окно выбрался во двор — во дворе был снег, и он упал в снег. Это был двор их гимназии, и Коля пробрался в гимназию, где ему встретился Максим (надзиратель). Нужно было сменить юнкерскую одежду. Максим забрал его вещи, дал ему надеть свой костюм, а Коля другим ходом выбрался — в штатском — из гимназии и пошел домой...» (Цитируется по книге «Киев Михаила Булгакова»).
Этот рассказ, уже поддернутый пеленой истории и дошедший до нас через третьи руки, имеет ряд исторических неточностей. Кроме того, сигануть со второго этажа Педагогического музея достаточно сложно, даже если внизу снег. Сей побег Николки в изложении Елены Сергеевны нам как-то пришлось даже повторить — впечатления от него остались пресквернейшие. Из рассказа следует только то, что Николаю Булгакову удалось уйти из плена. Благодаря чему — это уже тайна. Не исключено, что не было и самого побега, — Николка был отпущен лишь благодаря своему ранению.
Последствия ранения брата пришлось видеть Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Если учесть, что на протяжении гражданской войны Михаил и Николай оставались вместе лишь с весны 1918 по осень 1919 года, то станет понятным, что упомянутое ранение в голову писатель мог наблюдать лишь во время Гетманской эпопеи. В другое время на глазах у брата Николай Булгаков просто не мог быть ранен, поскольку активных боевых действий в Киеве, в которых они могли бы принимать участие, в указанные месяцы почти не было. А если бы не было ранения брата в голову, Михаил Афанасьевич не написал бы свой рассказ «Красная корона», в котором есть такие строки:
«Щурясь от солнца, я глядел на странный маскарад. Уехал в серенькой фуражке, вернулся в красной. И день окончился. Стал черный щит, на нем цветной головой убор. Не было волос и не было лба. Вместо него был красный венчик с желтыми зубьями — клочьями.
Всадник — брат мой, в красной лохматой короне, сидел неподвижно на взмыленной лошади, и если б не поддерживал его бережно правый, можно было бы подумать: он едет на парад.
Всадник был горд в седле, но он был слеп и нем. Два красных пятна с потеками были там, где час назад светились ясные глаза...
Левый всадник спешился, левой рукой схватил повод, а правой тихонько потянул Колю за руку. Тот качнулся.
И голос сказал:
Эх, вольноопределяющегося нашего... осколком».
Конечно же, ранение Николая Булгакова было не таким страшным, как это видно из «Красной короны». Но, тем не менее, некоторые нервные расстройства, связанные с ранением в голову, преследовали Николая Афанасьевича всю его дальнейшую жизнь.
А как же, спросите вы, поиски тела Най-Турса, и роман Николки с Ириной Най-Турс? Дело в том, что не было никаких поисков погибшего Най-Турса — графа Федора Артуровича Келлера. У последнего к тому же в Киеве не имелось дочерей. По указанному в «Белой армии» адресу Най-Турсов проживала семья Сынгаевских — близких друзей Булгаковых. Если даже Николай Булгаков и крутил амурные дела с кем-нибудь из девушек Сынгаевских, то это отобразилось лишь в образе Ирины Най-Турс, но никак не касается описываемых событий: Николка был в плену, а погибший генерал Келлер никакого отношения к упомянутым семьям не имел.
Всю весну и лето 1919 года Николай Афанасьевич Булгаков оставался в Киеве — он был студентом медицинского факультета Киевского университета, а потому ни украинская, ни большевистская мобилизация ему не грозила. Лишь в сентябре 1919 года, когда в город вошли белые части, Николай Булгаков вновь стал в строй. Николай Афанасьевич, как бывший юнкер-инженер, был призван в Добровольческую армию и отправлен в Одесское Сергиевское артиллерийское училище для окончания военного образования. Факт этот подтверждается рядом документальных свидетельств, вплоть до воспоминаний супруги Н. Булгакова и некрологами последнего, в которых отмечена учеба и окончание упомянутого училища. Именно поэтому доказывать очевидное нам просто нет смысла.
Почему Николай попал именно в артиллерийское училище? Дело в том, что во время гражданской войны потребность в офицерах инженерных войск была невелика. В Добровольческой армии инженерных вузов не существовало, зато были артиллерийские, пехотные и казачьи училища. К тому времени в белой армии имелось значительное количество орудий иностранного производства, с которыми российские офицеры были мало знакомы. Именно поэтому возникла необходимость обучить соответствующее количество военных владеть всеми образцами тяжелого вооружения. Эта задача и была возложена на Одесское артиллерийское училище, куда по возможности направляли бывших юнкеров и студентов технических вузов, а так же военнослужащих, имеющих боевой опыт. Так в Сергиевское училище в Одессе в октябре 1919 года попал Николай Афанасьевич Булгаков.
К тому времени Одесское артиллерийское училище после долгого перерыва только возобновляло свою работу. Во главе него стали старые училищные офицеры-преподаватели во главе с известным военным ученым генерал-майором Нилусом. Обучение в училище должно было проходить по программе мирного времени, то есть три года. Впрочем, этим планам не суждено было сбыться. Интересно отметить тот факт, что юнкера-сергиевцы, так же как и юнкера-алексеевцы, носили алые погоны, но не с серебряным, а с золотым галуном. Таким образом, Николай Булгаков получил почти ту же форму, которую он носил в 1917 году.
Лишь в ноябре 1919 года юнкера училища приступили к занятиям, которые на долгое время были прерваны в феврале 1920 года: к городу подходили красные, и Одессу нужно было защитить от противника. Юнкера-сергиевцы были выведены на улицы города, где сохраняли порядок и отбивали частичные атаки местных большевиков и красных частей прорваться к Одесскому порту. Днем 6 февраля 1920 года по приказу командования Сергиевское училище оставило город и на транспорте «Николай» было переправлено в Севастополь. На следующий день в Одессу вошли красные.
По прибытии училища в Севастополь доблестный генерал Слащов (легендарный Хлудов из «Бега» М. Булгакова) приказал юнкерам отбыть на фронт, проходящий по крымским перешейкам. 4 февраля (22 января) февраля 1920 года юнкера-сергиевцы на станции Джанкой встретились с уходящими с фронта на отдых воспитанниками Киевского Константиновского военного училища. Это было то самое училище, которое в ноябре 1917 года после героических уличных боев с большевиками вынуждено было покинуть родной Киев и проделать в составе белой армии нелегкий путь двухлетней борьбы с красными. Именно в этом училище в то время преподавали Леонид Сергеевич Карум (прототип Тальберга), муж Варвары Булгаковой — сестры Николки, и Петр Владимирович Рейс — родной брат возлюбленной Алексея Турбина Ирины (в романе — Юлии). Уже после гражданской войны Л.С. Карум вспоминал, что в 1920 году в Крыму он действительно встречался с Николаем Афанасьевичем. Эта встреча могла произойти только 1 февраля 1920 года: больше два училища не пересекались, да и сам Карум не был в Сергиевском артиллерийском училище, расположенном в Севастополе. Вот что вспоминал о встрече константиновцев и сергиевцев товарищ Н. Булгакова, бывший юнкер Одесского училища В. Дюкин Второй: «Наш эшелон был отведен на запасной путь, и мы продолжали в нем жить в ожидании дальнейших приказаний. В первый же вечер нашего пребывания в Джанкое произошла незабываемая встреча с прибывшими с фронта и направляемыми на отдых юнкерами Киевского Константиновского военного училища, отличившегося в январских боях с красными на Перекопе. Училище это понесло до 50% потерь, но январское наступление красных было отбито и сейчас юнкера шли на заслуженный отдых, везя с собой многих своих раненых. Узнав об их прибытии, мы бросились к их эшелону, и Константиновцы рассказали нам о последних тяжелых боях, продолжавшихся несколько дней и так дорого стоивших батальону».
Вскоре и Сергиевское училище было двинуто на защиту крымских перешейков, удерживаемых небольшими частями корпуса генерала Слащова. В составе этого корпуса существовал и Сводно-Гвардейский батальон, в котором служил еще один близкий друг семьи Булгаковых Юрий Леонидович Гладыревский (прототип Леонида Юрьевича Шервинского в «Белой гвардии»). Встречались ли на фронте Н. Булгаков и Гладыревский, нам, к сожалению, не известно.
На фронте юнкера-сергиевцы пробыли всего лишь месяц. За этот месяц они почти не понесли потерь, зато 40 из них были отмечены боевыми наградами. Был ли среди этих 40 юнкеров Николай Афанасьевич Булгаков — сказать сложно. Но то, что ему пришлось участвовать в боях на крымских перешейках в феврале 1920 года, является бесспорным фактом.
В марте училище вернулось в Севастополь, где вновь приступило к учебе. Юнкерам были предоставлены великолепные условия для работы: их расположили в отличных казармах, хорошо кормили, они могли мыться (что было большой проблемой в гражданскую войну), купаться в море. Вместе с тем, учеба шла ускоренными темпами, к тому же, сергиевцы постоянно назначались в городские караулы, что весьма утомляло юнкеров. В октябре 1920 года планировалось произвести из училища ускоренный выпуск, но этим планам не суждено было сбыться. В конце октября началась эвакуация Крыма. Белые уходили, вместе с ними уходило и Сергиевское училище.
Во время эвакуации юнкера-сергиевцы охраняли город и пристань, и уходили с родной земли последними. По дошедшим до нас устным свидетельствам супруги Николая Афанасьевича, во время эвакуации он был вновь ранен. Его перенесли на транспорт «Рион», на котором Н. Булгаков и совершил путешествие к турецким берегам. Прочие же юнкера училища до конца оставались на охране города.
«Отдать концы» было некому, и юнкера шашками перерубили толстые канаты, навсегда отделив нас от берега и от родной земли...
Багровый закат жутким светом освещал надвигающиеся тучи, собиралась непогода... «Херсонес» взял курс на Константинополь...», — такие воспоминания оставил нам о последних минутах пребывания в Крыму один из бывших сергиевцев.
Сергиевское артиллерийское училище расположилось в Галлиполи, в долине «смерти и роз», где было продолжено обучение юнкеров. Не было учебников, не было орудий, учебного оборудования, да и желания, по большому счету, учиться тоже не было. Многие юнкера остались в занятом красными Крыму, другие влились в безликие толпы беженцев, чтобы найти себе в дальнейшей эмигрантской жизни занятие, способное дать кусок хлеба. И лишь самые стойкие оставались в училищах до конца. Был среди них и Николай Булгаков. Многие восхищались стойкостью и мужеством последних русских юнкеров. Вот что писал о них известный киевский общественно-политический деятель Василий Витальевич Шульгин:
«По грязи добираюсь к русскому коменданту. Охраняют юнкера. На них, как всегда, приятно взглянуть. И здесь они твердая опора, как были во всю революцию.
Удивительно, почему та же самая русская молодежь, попадая в университеты, превращала их в революционные кабаки, а воспитанная в военных училищах, дала высшие образцы дисциплины и патриотизма...»
Юнкера Добровольческой армии до конца оставались преданными своему делу. 12 июля 1921 года, вдень именин генерала Врангеля, состоялось их производство в офицеры. Прапорщиком российской армии стал и Николай Афанасьевич Булгаков. Вся армия пыталась скрасить вновь произведенным офицерам чувство утраты Родины, передать им славные традиции чести и достоинства российского офицера. В честь состоявшегося производства командующий Добровольческим корпусом генерал Кутепов издал следующий приказ:
«Поздравляю вас с производством в первый офицерский чин. В необычной обстановке, вдали от родины надеваете вы военные офицерские погоны и вступаете в ряды доблестнейших частей Русской Армии.
Большинство из вас, участвуя в боях с врагами родины, уже доказало свою преданность России и Русскому делу. В этом ваша гордость, но в этом и ваша обязанность быть достойными тех славных погон, которые вы сегодня надеваете.
В этот незабываемый для вас день вспомните, что на вас возлагает надежды наш Главнокомандующий, на вас возлагает надежды вся Армия, вашей службы ждет родина.
Оглядываясь на то, с каким самоотвержением вы переносите все тяжести нашей жизни в Галлиполи, я уверен, что вы оправдаете все надежды и свято, до конца исполните свой долг перед Армией и родиной. Бог вам в помощь!
Генерал от инфантерии Кутепов»
На военном поприще Николаю Афанасьевичу так и не удалось отличиться. Вскоре он оставил Галлиполи, уехал в Югославию, где окончил медицинский факультет Загребского университета. Оставшись на кафедре бактериологии, Николай Булгаков посвятил себя научной деятельности, работал под руководством известнейшего бактериолога профессора д'Эрреля, способствовал исследованиям в области медицины в Мексике и Франции. Во время 2-й Мировой войны Николаю Булгакову пришлось работать в лагере для перемещенных лиц в городе Компьен (Франция). Впрочем, медицинская карьера Николая Булгакова в эмиграции не является предметом нашего исследования.
Умер Николай Афанасьевич Булгаков, офицер российской армии, родной брат известного писателя, ставший прототипом литературного образа Николки Турбина в романе «Белая гвардия», во Франции 10 июня 1966 года.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |