Требуется правосудие!

Трактовка фигуры Понтия Пилата из романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова в учебнике по литературе за 11 класс группы авторов во главе с Т. Курдюмовой является, к сожалению, общепринятой. В этом можно убедиться, ознакомившись с «Приложением» к «Краткому анализу романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова».

Прокуратор изображается как величайший грешник, виновный в великой трагедии — гибели благородного и духовно совершенного Иешуа Га-Ноцри. Понтий Пилат страдает самым страшным грехом — трусостью. «В сценах допроса Иешуа — даже не столкновение, а встреча человека благородного, наивного и проницательного с прокуратором, который неожиданно для окружающих предстает не столько как жестокий человек, а как тот, кто страдает еще большим грехом, чем жестокость, — трусость».

За свою вину прокуратор понес справедливое наказание. Как герой романа Понтий Пилат в конце получил освобождение от своего автора и надежду на прощение. «Величайший грешник, заботами Мастера и Маргариты получил надежду на прощение».

Итак, по мнению авторов учебника: Иешуа — благородный, а Пилат — трусливый.

Рассмотрим так ли это сперва с точки зрения семантики — раздела лингвистики, изучающего смысловое значение единиц языка и выясним определения понятий: благородный, мужественный и трусливый.

Благородный — это высоконравственный. Однако Иешуа ладно бы только открещивался от обвинений на основе свидетельских показаний, но он прямо указывает на своего ученика Левия Матвея, как возможного виновника распространения неверных сообщений.

«— Эти добрые люди, — заговорил арестант и, торопливо прибавив: — игемон, — продолжал: — ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».

«— Нет, нет, игемон, — весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный, — ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал».

Мужественен ли Иешуа? Проявляет ли он храбрость в опасности, способен ли выполнить должное даже перед лицом смерти?

«Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. <...>

— Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?

Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло:

— Я понял тебя. Не бей меня.

Через минуту он вновь стоял перед прокуратором.

Прозвучал тусклый больной голос:

— Имя?

— Мое? — торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева».

Скорее Иешуа не мужественен, а труслив — кто неспособен выполнить должное перед лицом страшного. Он считает всех людей добрыми и поэтому так их прямо называет: «добрые люди».

«— А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

— Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете».

От Иешуа же требуют иного обращения, отличного от его мнения. Тогда бродячий философ легко и без повторного объяснения выполняет требуемое, отказываясь от должного.

Теперь следует ответить на вопрос — мужественен ли Понтий Пилат? Проявляет ли прокуратор храбрость в опасности, способен ли выполнить должное даже перед лицом смерти? На это смело можно дать утвердительный ответ.

Сначала во 2-й главе («Понтий Пилат») прокуратор рассказывает Иешуа о своем участии в сражении с германцами при Идиставизо в долине Дев.

«— А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, — он — добрый?

— Да, — ответил арестант, — он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил.

— Охотно могу сообщить это, — отозвался Пилат, — ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев».

«— Оно никогда не настанет! — вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся. Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался!»

Затем в 26-й главе («Погребение») Понтий Пилат сам дает оценку своим действиям в том сражении. «Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана».

Достаточно ли этих воспоминаний, чтобы признать Понтия Пилата мужественным воином и человеком? Бесспорно. Если же кому-либо недостаточно, то Марк Крысобой живой свидетель, кто может подтвердить правдивость слов прокуратора. Почему же Понтия Пилата обвиняют в трусости?

Трусость — свойство характера, неспособность преодолеть страх перед личной опасностью. Трусость неразрывно связана с действием и понятием долга. Трусость — это неспособность выполнить должное перед лицом страшного. Если же долг не велит человеку предпринимать опасных для него действий, то уклонение от угрозы является не трусостью, а здравым смыслом; трус из страха не делает то, что должен. Поэтому мужество — это проявление храбрости в опасности. Или согласно И. Канту, мужество — это способность «отваживаться на то, что велит долг».

Итак, почему же Понтия Пилата авторы школьных учеников обвиняют в трусости?

Потому что он утвердил смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом. За что же был вынесен столь суровый приговор бродячему философу? Во 2-й главе («Понтий Пилат») на допросе у прокуратора Иешуа подтвердил свои слова, сказанные Иуде из Кириафа о государственной власти.

«— В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть».

Эти слова Иешуа подпадали под действие «Закона об оскорблении величества...» Поэтому прокуратор должен был утвердить приговор Малого Синедриона. Мог ли Понтий Пилат поступить иначе? Да, но в таком случае он сам нарушал римский закон и становился преступником. «Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?» (Глава 26 «Погребение») Следовательно, долг не велел Понтию Пилату предпринимать опасных для него действий, поэтому уклонение прокуратора от угрозы является не трусостью, а здравым смыслом.

Это хорошо понимал сам Понтий Пилат, и этот аргумент следует положить на одну чашу весов. Что же было положено на другую чашу?

Мысли, высказанные прокуратором во сне. «Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»

«Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок».

Да, прокуратор признал свою виновность в «самом страшном пороке» — в трусости, из-за которого был казнен «решительно ни в чем не виноватый безумный мечтатель и врач». Тем не менее, достаточно ли для судебного приговора только одного признания подозреваемого? Следует ли согласиться, что «признание — царица доказательств»? Нарушил ли римский закон прокуратор, утвердив приговор Иешуа Га-Ноцри? Нет. Чем же тогда будет признание своей вины Понтием Пилатом? Самооговором.

Почему же в анализе романа специалистами-литературоведами закрепилось иное мнение? Мы полагаем, что хотя повсюду провозглашается строительство правового государства и гражданского общества, однако среди литературоведов продолжает господствовать правовой нигилизм. Когда требованиями закона пренебрегают, вероятно, в силу низкой правовой культуры.

В истории существует коллизия, когда сталкивается закон и традиция. Тогда действия в соответствии с законом будут законными, но могут быть несправедливыми. Или же наоборот. Так вот римский «Закон об оскорблении величества» прямо запрещал речи подобные высказыванию Иешуа, причем под страхом смертной казни. Этот закон даже можно полагать несправедливым, нарушающим право человека эпохи античности свободно высказывать свои мысли о государственной власти. Однако, это закон или как говорили римляне: «dura lex, sed lex», что означало «закон суров, но это закон». Поэтому и в наше дни отрицание закона или его нарушение полагают как демонстрацию низкого уровня правового сознания или правовой нигилизм.

Таким образом, анализ речей и поступков персонажей романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова показал, что на допросе Иешуа Га-Ноцри продемонстрировал не благородность и трусость, а Понтий Пилат, наоборот, — благоразумие. Только в последующим с прокуратором произошла странная перемена, и он изменил оценку своим действиям на самооговор. К сожалению, именно это ложное представление закрепилось среди литературоведов, которое они, к сожалению, распространяют среди школьников.