Адрес: г. Москва, пер. Малый Козихинский, 12, кв. 12
Станция метро «Тверская»
Бывший доходный дом О.Н. Волобуевой был построен в 1914 году по проекту архитектора В.Д. Глазова. В этом доме жили адвокат Владимир Евгеньевич и его жена Зинаида Васильевна Коморские, с которыми Булгаков познакомился в 1922 году и с тех пор часто бывал у них в гостях. Квартиру Коморских Булгаков с восторгом описал в очерке «Москва 1920-х годов»: «Не квартирка, а бонбоньерка в три комнаты. Ванна, телефончик. <...> Манюшка готовит котлеты на газовой плите. <...> Женился бы, как Бог свят, и женился бы за телефончик и за винты газовой плиты, и никакими силами меня не выдрали бы из квартиры». Кроме этого квартира и ее владельцы попали в рассказ «Четыре портрета» («На передовых позициях»).
Первая жена писателя Татьяна Николаевна Лаппа рассказывала, что их познакомил адвокат Давид Кисельгоф (за которого она позднее вышла замуж). Сам же Владимир Коморский вспоминал, что их познакомил Борис Земский (брат Андрея Земского). Коморский рассказывал, что писатель «приходил к нам обычно один, приносил две бутылки сухого вина... Ему жарили котлеты; Булгакову нравилось, как у нас готовят...»
Коморские часто устраивали литературные вечера, в которых принимали участие Б. Пильняк, И. Соколов-Микитов, А. Соболь, Ю. Слезкин, А. Эфрос, В. Лидин. В квартире Коморских Михаил Афанасьевич и Татьяна Николаевна встречали новый, 1923-й год. 30 мая 1923 года в квартире Коморских был устроен праздничный вечер в честь вернувшегося из-за границы Алексея Николаевича Толстого, который Булгаков описал в романе «Записки покойника». Алексей Толстой угадывается в образе известного писателя Измаила Бондаревского. Квартира Коморских упоминается и в фельетоне Булгакова «О хорошей жизни».
Ведь Зина чудно устроилась. Каким-то образом в гуще Москвы не квартира, а бонбоньерка в три комнаты. Ванна, телефончик, муж. Манюшка готовит котлеты на газовой плите, у Манюшки еще отдельная комната. С ножом к горлу приставал я к Зине, требуя объяснений, каким образом могли уцелеть эти комнаты? Ведь это же сверхъестественно! Четыре комнаты, три человека — и никого посторонних. Зина рассказала, что однажды на грузовике приехал какой-то и привез бумажку: «Вытряхивайтесь!» А она взяла и не вытряхнулась! Ах, Зина, Зина! Не будь ты уже замужем, я бы женился на тебе. Женился бы, как Бог свят, и женился бы за телефончик и за винты газовой плиты, и никакими силами меня не выдрали бы из квартиры. Зина, ты орел, а не женщина!
«О хорошей жизни»
* * *
Тут поздравления Ликоспастова были прерваны громкими звонками с парадного, и исполнявший обязанности хозяина критик Конкин (дело происходило в его квартире) вскричал:
— Он!
И верно: это оказался Измаил Александрович. В передней послышался звучный голос, потом звуки лобызаний, и в столовую вошел маленького роста гражданин в целлулоидовом воротнике, в куртке. Человек был сконфужен, тих, вежлив и в руках держал, почему-то не оставив ее в передней, фуражку с бархатным околышем и пыльным круглым следом от гражданской кокарды.
«Позвольте, тут какая-то путаница...» — подумал я, до того не вязался вид вошедшего человека с здоровым хохотом и словом «расстегаи», которое донеслось из передней.
Путаница, оказалось, и была. Следом за вошедшим, нежно обнимая за талию, Конкин вовлек в столовую высокого и плотного красавца со светлой вьющейся и холеной бородой, в расчесанных кудрях.
Присутствовавший здесь беллетрист Фиалков, о котором мне Рудольфи шепнул, что он шибко идет в гору, был одет прекрасно (вообще все были одеты хорошо), но костюм Фиалкова и сравнивать нельзя было с одеждой Измаила Александровича. Добротнейшей материи и сшитый первоклассным парижским портным коричневый костюм облекал стройную, но несколько полноватую фигуру Измаила Александровича. Белье крахмальное, лакированные туфли, аметистовые запонки. Чист, бел, свеж, весел, прост был Измаил Александрович. Зубы его сверкнули, и он крикнул, окинув взором пиршественный стол:
— Га! Черти!
И тут порхнул и смешок и аплодисмент и послышались поцелуи. Кой с кем Измаил Александрович здоровался за руку, кой с кем целовался накрест, перед кой-кем шутливо отворачивался, закрывая лицо белою ладонью, как будто слеп от солнца, и при этом фыркал.
Меня, вероятно принимая за кого-то другого, расцеловал трижды, причем от Измаила Александровича запахло коньяком, одеколоном и сигарой.
«Театральный роман»
