В 2000 году, когда роману «Мастер и Маргарита» исполнилось 60 лет, дизайнер Михаил Ставский и фотограф Николай Жолин создали эти фотоиллюстрации для календаря одной телекоммуникационной компании. И, как можно заметить, большое внимание на фотографиях уделено именно телефону.
— Так, стало быть, так-таки и нету?
— Успокойтесь, успокойтесь, успокоитесь, профессор, — бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, — вы посидите минуточку здесь с товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потом мы вас и проводим, куда вы хотите.
— Милиция? — закричал Иван в трубку, — милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду... Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома.
— Здравствуйте, Григорий Данилович, — тихо заговорил Степа, — это Лиходеев. Вот какое дело... гм... гм... у меня сидит этот... э... артист Воланд... Так вот... я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера?..
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:
— Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой.
Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в нее:
— Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
«Умно!» — мысленно воскликнул Варенуха.
И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо финдиректора, и тот вздрогнул и похолодел.
«Однако у меня здорово расстроились нервы», — подумал он и поднял трубку. Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее бумаги.
Бесстыжая горничная, поставив одну ногу на стул, сняла трубку с рычажка и сказала в нее:
— Алло!
За огромным столом с огромной чернильницей сидел пустой костюм и не обмакнутым в чернила сухим пером водил по бумаге. Костюм был при галстуке, из кармашка костюма торчало самопишущее перо, но над воротником не было ни шеи, ни головы, равно как из манжет не выглядывали кисти рук. Костюм был погружен в работу и совершенно не замечал той кутерьмы, что царила кругом.
Положив трубку на рычажок, опять-таки профессор повернулся к столу и тут же испустил вопль. За столом этим сидела в косынке сестры милосердия женщина с сумочкой с надписью на ней: «Пиявки». Вопил профессор, вглядевшись в ее рот. Он был мужской, кривой, до ушей, с одним клыком. Глаза у сестры были мертвые.
«Совершенно разбойничья рожа!» — подумала Маргарита, вглядываясь в своего уличного собеседника.
— Говорит Азазелло, — сказали в трубке.
— Милый, милый Азазелло! — вскричала Маргарита.
— Пора! Вылетайте, — заговорил Азазелло в трубке, и по тону его было слышно, что ему приятен искренний, радостный порыв Маргариты.
Фырканье стало приближаться и из-за ракитовых кустов вылез какой-то толстяк в черном шелковом цилиндре, заломленном на затылок. Судя по тому, как он отдувался и икал, он был порядочно выпивши, что, впрочем, подтверждалось и тем, что река вдруг стала издавать запах коньяку.