В ненастный осенний день 1916 года я вернулся из поездки по району в г. Сычевку Смоленской губ. Ездил я по району по поручению земской управы с целью выявления запасов фуража у населения уезда для заключения договоров, если будут выявлены свободные излишки кормов. Корма требовались в больших количествах для интендантства и земства, которым было поручено снабжение кормами скота западных губерний, эвакуируемого в центральные губернии во избежание захвата его немцами.
Обычно я при приезде в г. Сычевку останавливался у своего хорошего знакомого — председателя земской управы Михаила Васильевича Герасимова. В этот приезд я также направился к нему. Было около шести часов вечера. Парадное открыл мне сам Михаил Васильевич. Поздоровавшись со мной, он сказал:
— Раздевайтесь, ваша комната свободна, переодевайтесь, и прошу в столовую к чаю.
Умывшись с дороги и приведя себя в более приличный вид, я появился в столовой, в которой за общим столом было большое общество. Кроме хозяев — Михаила Васильевича и его жены Анны Васильевны — был новый врач Никольской больницы Михаил Афанасьевич Булгаков с женой — молчаливой и печальной женщиной, инспектор народных училищ Дмитрий Владимирович Муранов, старший агроном земства Александр Иванович Сигирский и еще несколько знакомых моих хозяев.
В момент моего появления что-то оживленно рассказывал Булгаков. В столовой царило веселое оживление. Михаил Васильевич представил меня присутствующим и, обращаясь ко мне, сказал:
— Мы сейчас слушали рассказ Михаила Афанасьевича о его работе на новом месте в нашей Никольской больнице.
Михаил Афанасьевич тут же пообещал это рассказать мне потом. Перед уходом Булгакова домой я узнал, что он из Киева, с Андреевского спуска. Я Киев знал хорошо, так как я в свое время до отъезда за границу несколько лет учился в Киевском университете св. Владимира. Улучив момент, я ему сказал на жаргоне киевских школьников: «Эй, рыжий валькерщик! Скинь жакетку, да вдаримся!» Нужно было видеть преобразившегося Михаила Афанасьевича, он бросился ко мне, обнял и произнес: «Вдаримся, милый». Мы как бы с ним с того вечера побратались.
После этого свидания мы виделись с ним в г. Сычевке неоднократно. Тут я узнал от него, что он был в имении Высоком (Сычевского уезда), принадлежавшем графу Шереметеву, где произошел несчастный случай с дочерью управляющего этим имением. Случай, послуживший Булгакову впоследствии материалом для рассказа «Вьюга».
Я знал об этом случае еще раньше, чем мне рассказал об этом Булгаков. Мне сообщили, что в имении Высоком был пожар и что там уничтожена при пожаре очень хорошая оранжерея и что управляющий предполагает теперь оранжерейные растения, уцелевшие от пожара, распродать, так как оранжерею не будут восстанавливать.
Я в то время жил на хуторе около платформы Александрино (быв. Александровской жел. дор.) в 10 верстах от Высокого. Я поехал немедленно туда, познакомился с управляющим и купил у него несколько растений (кентию, два хамройса, веерную пальму и пестролистый эвонимус). Все растения были в прекрасном состоянии. Перед отъездом из имения я зашел к управляющему, где познакомился с его женой, очень милой пожилой женщиной, которая за чаем рассказала о недавней гибели своей дочери, об их неутешном горе и о милом молодом враче, присутствовавшем при смерти дочери.
Когда дочь ее скончалась, с матерью случился сердечный припадок, и управляющий попросил врача остаться у них хотя бы на один день. Во время пребывания в Высоком Михаил Афанасьевич осмотрел сгоревшую оранжерею и все советовал ее восстановить.
Как-то я при встрече с Булгаковым сказал ему, что я слыхал о его пребывании в Высоком и осмотре им оранжереи и что я купил несколько растений, уцелевших от пожара. Недели через две после этого разговора Михаил Афанасьевич приехал ко мне на хутор без предупреждения. Михаил Афанасьевич очень интересовался дорогой от имения Высокого до станции Каспля и дорогой от Вязьмы до Москвы. В тот приезд Булгаков переночевал у меня, а на другой день мы съездили с ним в Высокое, а оттуда на ст. Каспля. Очевидно, сюжет рассказа «Роковые яйца» у него уже зародился, а теперь нужны были координаты дороги, по которой двинутся гады на Москву, выведенные Рокком в оранжерее. Об этом, конечно, Михаил Афанасьевич не говорил тогда, а сказал, что ему интересно посмотреть, какая дорога «идет от Высокого до ст. Каспля, по которой во время пожаров выезжает пожарная команда Шереметева». Надо заметить, что во всех имениях Шереметева (а их было несколько десятков) имелись образцовые пожарные команды, не исключая и Высокого. Но вот своей оранжереи, хотя она была расположена от конюшни (где стояли дежурные пожарные лошади) в 5 минутах ходьбы, не уберегли.
В начале 1917 года я уехал из Сычевского уезда и не знаю, когда Михаил Афанасьевич покинул Никольскую больницу (в Муравишниках).
Встретились мы с Михаилом Афанасьевичем только в 1923 году в квартире Юрия Николаевича Потехина. В начале 1923 года Потехин Ю.Н., профессор Ключников, А.Н. Толстой были одними из первых сменовеховцев, приехавших из-за границы в Советский Союз. Потехин сначала поселился в доме Нирензее — Большой Гнездниковский, 10... Он был уполномочен издательством «Накануне» (Берлин) по сбору литературного материала от московских писателей. Я не знаю, в каких отношениях находился Потехин с московской редакцией журнала «Накануне», помню, что «Записки на манжетах» были переданы Булгаковым через Потехина. У Ю.Н. Потехина с М.А. Булгаковым, когда я встретился с ними в 1923 году, были дружеские отношения.
Зимой 1923 года однажды на вечере у Ю.Н. Потехина я встретил М.А. Булгакова с женой. В числе гостей были: журналист Полтавский (которого до революции я знал как Небукву) вместе с Любовью Евгеньевной Белозерской, с профессором-геодезистом, родственником Ю.Н. Потехина, и другие. На этом вечере состоялось знакомство Михаила Афанасьевича с Л.Е. Белозерской.
Месяца через два после этого вечера я был приглашен (через Ю.Н. Потехина) на вечер, состоявшийся в здании, где в 1918 году был убит граф Мирбах. На этом вечере были Л.Е. Белозерская и М.А. Булгаков. Вскоре Ю.Н. сообщил, что Белозерская и Булгаков — «новая очень милая семья».
Поселились Булгаковы в Чистом переулке на Пречистенке. В то время мы жили (я и жена моя Софья Захаровна Федорченко) на Пречистенке, 11 в здании Толстовского музея. Это было время наших частых встреч.
Мы часто получали приглашения от Михаила Афанасьевича на вечера, где он читал свои произведения (у Потехиных, в кружке «Зеленая лампа», у Ангарского-Клестова Н.С.). Иногда собирались у нас. У меня хранятся две его книги, «Дьяволиада» и журнал «Россия», где напечатана «Белая гвардия», с его автографами.
Как-то был у нас вечером В.В. Вересаев, вспоминал о первой встрече с Булгаковым: «Пришел молодой человек, представился как литератор и просил прочитать его «Записки врача». Меня это несколько удивило и заинтересовало. Я ему сказал — чтобы писать записки врача, надо быть врачом. «Я врач со стажем», — ответил он мне довольно резко. Вид у него был настолько юный, что я подумал сначала, что это простая мистификация. Прочитав «Записки», я поверил, что это писал опытный, а не молодой врач. Когда же он принес мне «Белую гвардию», я понял, что у нас появился талантливый писатель, и я стал одним из его первых почитателей. Тогда я был главным редактором издательства «Недра». Я могу утверждать, что так блестяще начинал у нас только один Лев Толстой».
Я с юности занимался коллекционированием различных редкостей. В Москве у меня часто бывали букинисты, разносившие свой товар по домам. В числе таких букинистов была одна старуха, приносившая различные редкие книги, вырезки из старых журналов, а иногда цветное стекло и фарфор. Однажды она продала мне большую пачку вырезок из газет и журналов и тетрадку с записью анекдотов. Здесь были многочисленные объявления о перемене фамилий, перепечатки курьезов из старых журналов и много мелких литографий второй половины XIX века.
После ухода букинистки я сел за разборку приобретенного материала. В это время пришел Михаил Афанасьевич, и мы уже вдвоем приступили к изучению редкостей. В тетрадке курьезов между прочим оказалась копия одного счета, на котором была пометка: «Это копия архивного документа», — но я предполагаю, что это была шутка какого-то остряка, а не копия реального счета. Копию этого счета Михаил Афанасьевич немедленно переписал к себе в записную тетрадь. «Этот материал можно будет при случае удачно обыграть». Кроме того, он отобрал ряд заметок о перемене фамилий. Ниже я даю копию этого счета.
СЧЕТ
разной работы по исправлению костела Степежинского.
Его Величества короля Августа XI за произведенные
работы по окраске и исправлению живописи на своде
костела в 1786 году:
| злотых | |
| 1. Сделал новый нос на кресте разбойнику и раздвинул ему пальцы | 14 |
| 2. Обновил Понтия Пилата и покрыл его вновь | 20 |
| 3. Приделал крылья Архангелу Гавриилу и остальные поновил | 100 |
| 4. Первоверховную священнослужанку покрыл снова (за 4 раза) | 25 |
| 5. Вставил новый зуб Петру | 4 |
| 6. Небеса увеличил и прибавил 7 штук звезд | 15 |
| 7. Исправил огни ада и сделал лицо зверя диаволу | 10 |
| 8. Высеребрил Иудины 30 сребреников | 6 |
| 9. Пришил к стене Марию Магдалину, чтоб она не упала | 10 |
| 10. Сделал Моисею выразительное чело, а брату его Аарону поднял руки | 30 |
| 11. Пересмотрел мудрых дев и исправил их там и сям | 15 |
| 12. Конец мира продлил, который был короток и не хватало до конца | 80 |
| 13. Красное море очистил от мух | 7 |
| 14. Святому Духу перо вставил | 50 |
| 15. За исправление бороды Богу Отцу Саваофу | 60 |
| 16. Добавил и выцветшие промыл перья петуху святого Петра | 25 |
| 17. Исправил яблоки на крупе лошади святого Георгия | 12 |
| 18. За вымытые скипидаром и протирку голых дев в приделе св. Николая в купели | 20 |
| 19. Приделал ноги Моисею | 40 |
| 20. Чехлы новые на святого Мартиника | 35 |
| 21. За чистку св. Ядвиги (переда и зада) | 75 |
| 22. Сделал ребенка нового (целиком) св. Елизавете | 200 |
| 23. Подновил зад диаволу, что под ногами св. Михаила | 100 |
| Итого | 953 злоТЫХ |
(подпись неразборчива)
(Копия архивного документа из эвакуированного архива Ковенской губернии)
Устроив в печать «Белую гвардию» и получив деньги, Михаил Афанасьевич решил обновить свой гардероб. Он заказал себе выходной костюм и смокинг. Купил часы с репетиром. Приобрел после долгих розысков монокль. Как-то пришел посоветоваться — где бы ему можно было приобрести шляпу-котелок. Я ему предложил свой, который у меня лежал в шкафу с 1913 года, привезенный мною в свое время из Италии. Котелок был новый, миланской фабрики (без подкладки). Этому неожиданному подарку Михаил Афанасьевич обрадовался, как ребенок. «Теперь я могу импонировать!» — смеялся он.
Когда Михаил Афанасьевич был приглашен на работу в Художественный театр, один московский драматург В., встретив его в клубе писателей, сказал ему:
— Я слыхал, что вас пригласили в Художественный театр, но на какую роль, интересно знать?
Ответ Михаила Афанасьевича прозвучал довольно резко и громко:
— На должность штатного контрреволюционера с хорошим окладом!
Работая в Москве, я поддерживал связи со Смоленщиной и при свиданиях с М.А. передавал, что делалось в Сычевском районе. Одно сообщение его особенно развлекло, и он тут же с моих слов записал на листке почтовой бумаги этот эпизод. Дело заключалось в следующем. В Смоленской губернии находилось имение жены Мещерских — Дугино. Это имение когда-то принадлежало графу Панину, который как-то, будучи в Париже, приобрел на одном аукционе колыбель «Орленка» — Наполеона II, известного под именем Рейхштатского герцога (сына Наполеона I). Эта колыбель хранилась во дворце владельцев в Дугине. Однажды зимой 1919 года один крестьянин привез распоряжение Сычевского ревкома, адресованное уполномоченному в Дугине, о выдаче этой колыбели подателю распоряжения для его ребенка. Массивную колыбель из красного дерева с трудом четыре человека взвалили на розвальни, а счастливый отец увез ее к себе домой в деревню.
Пряча листок бумаги в карман Михаил Афанасьевич усмехнулся и сказал:
— Да, господа, это вам не Франция.