Как-то раз, в самом начале 1924 года, у нас в квартире раздался телефонный звонок: Сергей Сергеевич Заяицкий, писатель и друг моего мужа Николая Николаевича Лямина, пригласил нас к себе на следующий день. Приехавший из Киева молодой писатель Михаил Булгаков будет читать отрывки из своего романа «Белая гвардия».
Народу было много. В основном — знакомые и друзья Сергея Сергеевича и Николая Николаевича со времен университетских лет, среди них — писатели, художники, искусствоведы, а позже прибавились и актеры из Вахтанговского театра и МХАТа.
Слушали, затаив дыхание. Читал он изумительно. Как-то так получилось, что продолжалось чтение «Белой гвардии» уже у нас, в Савельевском переулке. Почему решили читать у нас, не помню. Но, думаю, немаловажную роль сыграло то обстоятельство, что наша комната (в общей квартире) была достаточно большая, чтобы вместить более тридцати человек. Так или иначе, но с тех пор почти все, что писал Булгаков, — и «Роковые яйца», и «Собачье сердце», и пьесы — читал он у нас.
Это знакомство скоро перешло в дружбу. Из всех многочисленных друзей Николая Николаевича Михаил Афанасьевич стал, как мне кажется, самым любимым и близким его другом, и когда в издательстве «Недра» вышла книга Булгакова «Дьяволиада», он подарил ее с надписью: «Настоящему моему лучшему другу Николаю Николаевичу Лямину. Михаил Булгаков. 1925 г., 18 июля, Москва». Эту книгу, как и многие фотографии Булгакова, сделанные мной, до сих пор храню, как самые дорогие реликвии. Михаил Афанасьевич приходил к нам запросто; обсуждали новости, обедали, играли в шахматы...
Помню, я сделала небольшие карикатурки на Михаила Афанасьевича. Так, например, когда появилась рукописная книжка ВЭДЭ «Мука Маки» (ВЭДЭ — Владимир Долгорукий, поэт и писатель; Мука — это еще и имя кошки, а Мака — домашнее имя Михаила Афанасьевича) с моими картинками, там был изображен на обложке Михаил Афанасьевич в полном отчаянии: ему кошки мешают писать пьесу «Багровый остров» — и еще несколько картинок в тексте.
Булгаковы также попали в книгу Маяковского «История Власа, лентяя и лоботряса», где я их изобразила в виде родителей Власа. Михаил Афанасьевич остался недоволен и ворчал: «Почему ты всегда делаешь меня таким некрасивым?»
Вспоминаю, как в одно из его посещений я подарила Михаилу Афанасьевичу книжку Чаянова «Венедиктов...». Это романтическая повесть, «написанная ботаником Х., иллюстрированная фитопатологом У.», рисунки к которой я делала.
Конечно, мне в голову не могло прийти, что повесть А.В. Чаянова послужит толчком, по словам его жены Любови Евгеньевны, к написанию романа «Мастер и Маргарита». Он работал над ним до последних дней жизни и называл его своим «закатным» романом.
Прошло много лет, и в нашей жизни многое изменилось. Шел 1939 год. Я живу одна (в 1936 году Н.Н. Лямин был арестован, после трех лет в концлагере освобожден и сослан в Калугу, откуда слал Булгакову письма. — Б.Ц.)... Михаил Афанасьевич тяжело и безнадежно болел. Временами ненадолго наступало улучшение в его самочувствии. И вот в один из таких дней он просит зайти за ним, чтобы немного прогуляться. Выходим на наш Гоголевский бульвар, и вдруг он меня спрашивает:
— Скажи, как ты думаешь, может так случиться, что я вдруг все-таки поправлюсь?
И посмотрел мне в глаза.
Боже мой! Что мне сказать? Ведь он лучше меня знает все о своей болезни, о безнадежности своего положения. Но он хотел чуда и, может быть, верил в него. И ждал от меня подтверждения.
Что говорила я, уже не помню, и не помню, как мы вернулись домой. Но забыть этой прогулки, забыть его взгляда никогда не смогу.