Конферансье:
Государственный Академический Большой театр хочет выступить с дружеским приветствием, обращенным к Московскому Художественному театру по поводу его сорокалетнего юбилея... Большой театр чрезвычайно любит Художественный театр и восхищается им... Но у нас тут произошла история... то есть, не история, а как бы лучше выразиться... неувязка. Дело в том, что в эти юбилейные дни мы так много восхищались, вспоминая любимые постановки этого театра, игру его выдающихся актеров, что забыли подготовить... поздравительную программу... Мы надеемся, что это останется между нами? Не устроили заседания и не столковались! Поэтому мы позволяем себе обратиться к вам с просьбой разрешить нам провести заседание, чтобы выяснить хоть форму нашего приветствия. Ведь наше положение осложнено тем, что мы, вследствие наших природных свойств, речи говорить не можем, а можем только петь... Привычка, ничего не сделаешь... Но кто посещает наш театр, тот уже знает, что привычка свыше нам дана, замена... Ну, и так далее... Так разрешите? Несколько минут... Тут же при вас...
Маленькое заседаньице... Мы не будем вам мешать... только выработаем программу... Разрешите? Чрезвычайно вам признательны. (В разрез занавеса) Просите на заседание!»
Далее либретто предусматривало, что под фанфары раздвигается занавес, выходят актеры — солисты Большого театра — и начинают свое вокальное поздравление...
«Бас 1-й (Председатель): Для важных дел, о, египтяне, созвал я вас на заседанье. Художественный театр празднует свой юбилей.
Все тенора: Что же дирекция повелела?
Бас 1-й: Просила нас придумать, как поздравить юбиляра.
Тенор 1-й: Милая Аида, рая созданье...
(Все изумлены, и Тенор 1-й умолкает).
Бас 1-й: Знай порядки! Как ты, братец, необразован! Ему думать приказано, а он песню запел!
Тенор 1-й: Песня важная, песня расчудесная, в какой хочешь компании пой!
Бас 1-й: Молчи!
Тенор 1-й: Молчу.
Тенор 2-й: Люблю я МХАТ! «Вишневый сад», ты не забыла, Люба? Ты помнишь? Дорогой, многоуважаемый шкаф, приветствую твое существование, которое вот уже более сорока лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости! Твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение сорока лет, поддерживал в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывал в нас идеалы добра и общественного самосознания!
Сопрано: О, мое детство! Чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда в сад, счастье просыпалось со мной каждое утро! О, сад мой, сад мой! Ты помнишь, няня?
Баритон: Да не няня, а Аня!
Бас 1-й:
При мысли о «Вишневом саде»
Они поют и замирают
В волнении и неге...
Меццо-сопрано:
Они слова перевирают,
Не разберешь у них, —
Где «Сад», а где «Онегин».
Бас 1-й: Молчи!
Меццо-сопрано: Молчу.
Бас 1-й: С чего ж начать? С чего ж начать?
Бас 2-й:
Если б мне дождаться чести —
Юбилея лет так в двести,
Я б не стал зевать,
Знал, с чего начать,
Я б за бранными столами,
За веселыми пирами
Справил юбилей!
Наливай и пей!
Я б дирекцию поздравил,
Я б казны ей поубавил!
Пировал всю ночь,
Пил бы во всю мочь!
Пей, пей, пей, —
Ведь на то и юбилей!
Баритон:
Нет, ты не прав! Ты не прав!
Тут дело вовсе не в банкете!
Тенор 3-й: Почему не прав? А зачем ты пировал и руку жал?
Баритон: Молчи. Довольно привлекать вниманье нашей ссорой.
Тенор 3-й: Не замолчу.
Бас 1-й: Отцы, князья, бояре! Бью вам челом! Нам доле тенора того терпеть нельзя! Он ставит все заседание вверх дном! Ну, вот я тебя разочту сейчас! Силантий! Выкинь его сундучишко на улицу и самого в шею!
Тенор 3-й: Куда ж я ночью?
Бас 1-й: А мне что за дело? Коли петь не умеешь, ступай вон и конец! Пошел в лодку, бери бубен!
Тенор 3-й: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Срам головушке! На какой я теперь линии? Прямая моя теперь линия — из ворот да в воду! Сам на дно, пузырики вверх! Ай-ай-ай! (Выходит).
(Аккомпаниатор рассеянно начинает: «Сердце красавицы»...»)
Тенор 3-й: Сердце красавицы склонно к измене... (Поет это до конца).
Бас 1-й: К чему это он? Как ты можешь, братец ты мой?
Баритон: Ты б его останавливал!
Бас 1-й: Пробовал. Хуже! А вот одно дело — обернитесь к нему задом!
Тенор 3-й: Вот я какую песню наладил! А ты говорил, петь не умею!
Бас 1-й: Молчи!
Тенор 3-й: Молчу.
Бас 1-й: А я тебя, дружок, говорить заставлю. Эй, народы! Будет ли, наконец, какое предложение? Как юбиляра поздравлять? Чтоб в струе!
Бас 3-й: Я имею предложенье — им кантату надо спеть. Да, синьор, да, синьор...
Баритон: Да, синьор, да, синьор...
Колоратура, Бас 2-й, Бас 3-й, Тенор 2-й, Контральто (Поют из «Севильского цирюльника»)
Бас 1-й: Довольно! Я понял! Споем мы МХАТу песню!
(Все поют казачью песню со специально написанным поздравительным текстом).
Занавес.
Москва, 14 октября 1938 года».
Примечания
Осенью 1938 года Художественный театр готовился отметить юбилей — 40 лет со дня основания. По традиции того времени празднование юбилея академического театра страны было организовано с большим размахом. В главный день — 27 октября — в самом здании театра в Камергерском переулке состоялся торжественный вечер: чествование коллектива театра («основоположников» и «середняков») с присутствием в зале самых высоких гостей — членов политбюро во главе со Сталиным. А через неделю был организован другой поздравительный вечер, уже чисто театральный, устроенный в Московском Доме актера ВТО. Произошло это в ночь с 3 на 4 ноября 1938 г., в пригласительном билете съезд гостей назначался на 11 часов вечера, после окончания спектакля.
Это был своего рода театральный капустник, где по сложившейся издавна традиции юбиляра поздравляли другие театры: каждый на свой манер, но непременно в шуточном и юмористическом стиле. Не остался в стороне, естественно, и Большой Театр, где либретто шуточного поздравления взялся написать Михаил Булгаков. Тогда в дневнике Елены Сергеевны появляется запись: «13 октября /.../ Сегодня М.А. <Михаил Афанасьевич — Б.М.> диктовал мне либретто шуточного заседания — это он выдумал для приветствия МХАТу от Большого».
Текст «либретто шуточного заседания», фактически последнего либретто Булгакова, сохранился в фонде писателя в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф. 562. К. 17. Ед. хр. 9).
Название либретто — «Юбилейное заседание», роль Конферансье, открывающего шуточные диалоги артистов, была написана Булгаковым для себя. Выступление Конферансье мыслилось перед закрытым занавесом, и на этом его роль заканчивалась.