Михаил Булгаков | Сочинения | Батум | Картина первая

Большой зал тифлисской духовной семинарии. Писанное маслом во весь рост изображение Николая II и два поясных портрета каких то духовных лиц в клобуках и орденах. Громадный стол, покрытый зеленым сукном. В зале никого нет. За закрытыми дверями слышатся возгласы священника (в семинарской церкви кончается обедня). Неясно доносятся слова: «...истинный бог наш: молитвами пречистая своея матери; молитвами отца нашего архиепископа Иоанна Златоуста... помилует и спасет нас яко благ и человеколюбец». В это время дверь, противоположная церковной, открывается и в зал входит Сталин, молодой человек лет 19-ти, в семинарской форме. Садится, прислушивается. Затем послышался церковный хор, поющий заключительное многолетие. Через некоторое время дверь, из-за которой слышалась обедня, распахивается и возле нее вытягивается служитель Варсонофий, человек всегда несколько выпивший. Входит инспектор семинарии, а за ним в порядке человек двадцать воспитанников 6-го класса. Инспектор выстраивает их, а Сталин поднимается со стула и становится отдельно. Затем в зал входит ректор семинарии, а за ним члены правления семинарии и преподаватели, и вслед за ректором размещаются за столом.

Ректор. Достопочтеннейшие и глубочайше уважаемые господа члены правления и господа преподаватели. Престрашное дело свершилось в родимой нашей семинарии.

В то время, когда все верноподданные сыны родины тесно прильнули к подножию монаршего престола царя-помазанника, неустанно пекущегося о благе обширнейшей в мире державы, нашлись среди разноплеменных обитателей отечества преступники, сеющие злые семена в нашей стране!

Народные развратители и лжепророки, стремясь подорвать мощь государства, распространяют повсюду ядовитые мнимонаучные социал-демократические теории, которые, подобно мельчайшим струям злого духа, проникают во все поры нашей народной жизни.

Эти очумелые люди со звенящим кимвалом своих пустых идей врываются и в хижины простолюдинов и в славные дворцы, заражая своим зловредным антигосударственным учением многих окружающих.

И вот один из таких преступников обнаружился в среде воспитанников нашей семинарии!

Как же поступить с ним?

Подобно тому как искуснейший хирург соглашается на отнятие зараженного члена тела, даже если бы это была драгоценная нога или бесценная рука, общество человеческое анафематствует опасного развратителя и говорит: да изыдет этот человек! (Становится менее красноречив, но суров и неуклонен.)

Постановлением правления тифлисской духовной семинарии воспитанник шестого класса Иосиф Джугашвили исключается из нее за принадлежность к противоправительственным кружкам, без права поступления в иное учебное заведение.

Нам, как христианам, остается только помолиться о возвращении его на истинный путь и вместе с тем обратить горячие мольбы к небесному царю царей, дабы тихое, как говорил святой апостол, и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте, сие бо есть добро и приятно перед спасителем нашим богом...

Сталин. Аминь!

Молчание.

Ректор. Это что же такое?

Сталин. Я сказал «аминь» машинально, потому что привык, что всякая речь кончается этим словом.

Ректор. Мы ожидали от него выражения сердечного сокрушения и душевного раскаяния, а вместо этого непристойная выходка. (Инспектору.) Освободите зал от воспитанников, Мелитон Лукич. Господ членов правления прошу покинуть зал. Мелитон Лукич, вручите уволенному его билет.

Все покидают зал, кроме Сталина и инспектора.

Инспектор. Получите билет и распишитесь.

Сталин. Он называется «волчий», если я не ошибаюсь?

Инспектор. Оставьте ваши выходки, пишите имя и фамилию.

Сталин расписывается и получает билет.

Инспектор (удаляясь). Лучше подумали бы о том, что вас ждет в дальнейшем. Дадут знать о вас полиции... (Закрывает за собой дверь.)

Сталин, оставшись один, закуривает.

Одноклассник (осторожно заглянул, входит). Вот история! С аминем-то, а? Он до того побагровел, что я думал — тут его за столом сейчас кондрашка и хлопнет! Однако что же ты теперь делать-то будешь? Да... положение твое, будем прямо говорить, довольно сложное. Жаль мне тебя!

Сталин. Как-нибудь проживем.

Одноклассник. Как-нибудь-то оно, конечно, как-нибудь... а вот, например, деньги у тебя есть?

Сталин (пошарив в карманах, изумляется). Что такое? Нету денег!

Одноклассник. Я могу дать тебе рубль взаймы. (Выбирает из кармана мелочь.) Как только сможешь — отдай.

Сталин. Ну, что там... У тебя у самого нет. Что по гривенникам собирать будем, как на паперти... У меня есть другой, более серьезный план.

Одноклассник. Какой там план! Ты где обедать будешь и ночевать теперь, вот что любопытно?

Сталин. Обед — это не важно Насчет обеда у меня есть твердая надежда на одно место. Тут есть более существенный вопрос... (Шарит в карманах.)

Одноклассник. Что это ты все по карманам хлопаешь?

Сталин. Не понимаю, куда рубль девался!.. Ах да, ведь я его только что истратил с большой пользой. Понимаешь, пошел купить папирос, возвращаюсь на эту церемонию, и под самыми колоннами цыганка встречается... «Дай погадаю, дай погадаю!» Прямо не пропускает в дверь. Ну, я согласился. Очень хорошо гадает. Все, оказывается, исполнится, как я задумал. Решительно сбудется все. Путешествовать, говорит, будешь много. А в конце даже комплимент сказала: большой ты будешь человек! Безусловно стоит заплатить рубль.

Одноклассник. Нет, брат ты мой! Загубил ты свой рубль зря. Все наврала тебе цыганка. Судя по сегодняшнему, далеко не так славно все это получится, как ты задумал. Да и путешествия-то, знаешь, они разного типа бывают... Да, жаль мне тебя, Иосиф, по-товарищески тебе говорю.

Сталин. За это спасибо. Да, кстати, вот о каком одолжении я тебя попрошу. Обстоятельства складываются так, что с Арчилом мне уже увидеться не придется. Так вот, пожалуйста, передай ему от меня письмо, но в собственные руки и по секрету.

Одноклассник. Хорошо, давай его сюда.

Сталин. А сам можешь прочитать, если хочешь. Письмо открытое.

Одноклассник (заглянув в листки). Забирай обратно свое письмо. (Оглядываясь.) Слушай, Иосиф, серьезно говорю тебе, брось это, в Сибири очутишься!

Сталин. Что же ты, согласился — и вдруг отказываешься?

Одноклассник. Ну-ну-ну! Ты это оставь, пожалуйста! Что это значит — отказываешься? Ты говорил — письмо, а это... прокламации!

Сталин. Не все ли тебе равно, что передавать — прокламацию или письмо? Прокламацию даже интереснее, она содержательнее.

Одноклассник. Да ну тебя совсем! Я отнюдь не намерен на улицу с «волчьим паспортом» вылететь. Я, брат, в университет собираюсь.

Сталин. Это ты хорошо задумал. А вот насчет этого... не понимаю, какой риск для тебя? По коридору пройти и отдать в руки. И ничего говорить ему не надо. Только скажи — от Иосифа, и все. И он ничего говорить тебе не будет, только скажет — мерси.

Одноклассник. Бессмыслица это все, все эти ваши бредни!

Сталин. А если так, то постой, погоди, погоди! Тогда выслушай меня. Я давно знаю тебя. Интересно, что можно сказать о тебе? Подумаем. Первое: ты — человек порядочный. Загибай один палец. И, конечно, если бы это было не так, я не стал бы тебя просить. Второе: ты — человек безусловно развитой, я бы сказал даже — на редкость развитой. Не красней, пожалуйста, я искренне говорю. И, наконец, последний палец, третий: ты — начитанный человек, что очень ценно. Итак, неужели ты, при этих перечисленных мною блестящих твоих качествах, не понимаешь, что долг каждого честного человека бороться с тем гнусным явлением, благодаря которому задавлена и живет под гнетом в бесправии многомиллионная страна? Как имя этому явлению? Ему имя — самодержавие. Вот в конце этого листка и стоят простые, но значительные слова: долой самодержавие! В чем же дело?..

Одноклассник. Аминь! А передавать листки не буду.

Сталин. Так. В этой беседе выяснилось еще одно твое качество. Ты, оказывается, человек упорный. Кроме того, ты, может быть, подумал, что я тебя агитирую? Боже спаси! Зачем мне это надо? Я прошу тебя выслушать совсем другое. Я забыл сказать, что ты — хороший товарищ. Как же ты не можешь сообразить, что я с Арчилом видеться ни в коем случае не должен. А дело между тем спешное. Их ведь только что отпечатали, скажу тебе по секрету. Что же тебе стоит помочь твоим товарищам?

Одноклассник. Сколько их, говори?

Сталин. Десять штук всего. Да они тебя не обременят. Они на тонкой бумаге отпечатаны. Посмотри, какой шрифт хороший.

Одноклассник. Вот принесло меня к тебе прощаться! Ну, так и быть, давай. Арчил-то меня не подведет?

Сталин. Мне веришь?

Одноклассник. Верю.

Сталин. Головой отвечаю за Арчила. Режь. Да ты не беспокойся, я уж сказал, что через тебя передам, он знает.

Одноклассник. Ну, уж это, брат ты мой, чересчур!

Сталин. Ничего особенного. По почте, ты сам понимаешь, я их послать не могу. Ясное дело, надо их передавать через какого-нибудь товарища, политикой не занимающегося и, кроме того, честного. Я и наметил передать через тебя.

Одноклассник. Однако ты... ты уж, знаешь ли...

Сталин. Ну а теперь позволь мне сказать тебе на прощанье краткую благодарственную речь.

Одноклассник. Не нужно мне больше твоих речей!

Сталин. Ах, ты думаешь, что я тебе еще пачку всучу? Нет, зачем же, надо меру знать. А вот что я хотел тебе сказать. Шесть лет мы протирали свои брюки на одной парте, и вот настало время расстаться...

Послышались шаги за дверью.

Уходи! Прощай.

Одноклассник убегает. Входит Варсонофий. В руках у него пальто и узелок.

Варсонофий. Извольте получить ваше пальто, господин Джугашвили. В кармане карандаш. Прошу проверить, все цело.

Сталин. Зачем проверять, я вам доверяю.

Варсонофий. С вас бы на полбутылки, господин Джугашвили, по случаю праздничного дня и вашего печального события. Теперь вы вольный казак, все пути перед вами закрыты. Надо бы выпить.

Сталин. С удовольствием бы, но, понимаете, такой курьез... ни копейки денег!

Варсонофий. Папиросочки нет ли?

Сталин. Папиросочку, пожалуйста.

Варсонофий. Покорнейше благодарю. И, господин Джугашвили, извините, велено вам передать, чтобы вы помещение семинарии немедленно покинули. Отец ректор уж очень злобствует на вас.

Сталин (надев пальто). Прощайте, Варсонофий.

Варсонофий. Как это вы его аминем резанули? А? Двадцать два года служу, но такого случая при мне не было. Ну зато, натурально, и вам теперь аминь. Куда ж с такой бумагой, как вам выдали, вы сунетесь?

Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредоносная бумага?

Варсонофий. Хуже не выдумаешь.

Сталин. В таком случае надо ее разорвать немедленно. (Рвет билет.)

Варсонофий. Что это вы делаете?

Сталин. Помилуйте, какой же сумасшедший сам на себя такую бумагу будет показывать? Надо будет раздобыть хорошую бумагу.

Варсонофий. Уходите от греха. (Удаляется.)