Вернуться к Сочинения

Александр Пушкин (изменения в сцене бала)

После слов Николая I «Ты что же молчишь, Василий Андреевич?»:

Жуковский. Ваше императорское величество, умоляю вас, не гневайтесь на него и не карайте.

Николай I. Нехорошо, Василий Андреевич, не первый день знаем друг друга. Тебе известно, что я никого и никогда не караю. Карает закон.

Жуковский. Я приемлю на себя смелость сказать о нем: ложная система воспитания, то общество, в котором он провел юность...

Николай I. Общество!.. Уголь сажей не замараешь. Вспомни, у каждого из гнусных мятежников находили его стихи, и вспомни, какие стихи!

Жуковский. Ваше величество, ведь это было так давно!

Николай I. Он ничего не изменился.

Жуковский. Ваше величество, осмелюсь напомнить его благороднейший ответ друзьям, где он говорит, что он не льстец, что он царю хвалу свободную слагает...

Николай I. Любезный Василий Андреевич, ты веришь всему этому? А я нет. Вот недавно выпустил Историю пугачевского бунта. Кажется, мысли благонамеренные. Я разрешил, я не люблю стеснять чужие мнения. Но где пламенное негодование? Где картины, от которых содрогнулось бы сердце всякого честного русского? Или еще эта его повестушка, как ее... где Пугачев?

Жуковский. «Капитанская дочка», ваше величество?

Николай I. Да, да. Злодей мужик, гнусный мерзавец у него великодушен, как царь! Он его с орлом сравнивает! И ты после этого заступаешься! У него сердца нет. Не верю я ему. (Пауза.) Государыня хотела тебя видеть. Пойдем со мной.

После слов Долгорукова «И слезы невольно...»:

Воронцова-Дашкова. Замолчите! Негодяй!

В колоннаде показывается Салтыков, останавливается.

Я теперь воочию убедилась, до чего может дойти человеческая гнусность!

Долгоруков. Графиня, вы нездоровы! Я позову людей!

Воронцова-Дашкова. Вы кривлялись, как паяц... Изображали рожки... Вы радуетесь тому, что какой-то подлый человек посылает затравленному... Гнусность, гнусность! Чтобы разбить его жизнь! Ах, с каким бы наслаждением я выдала бы вас! Уходите из моего дома! Вон! (Идет в колоннаду.)

Салтыков. Графиня...

Воронцова-Дашкова. Извините, Сергей Васильевич, я немного взволнована... я спорила...

Салтыков. Ничего, ничего. Со мною тоже был такой случай. Я тоже выгнал одного гостя со своего бала. Это было в прошлое царствование. Удивительно неприятная тоже фигура. Мне он сразу не понравился. Я сам его взял за шиворот и... я вам расскажу это подробно, графиня.

Воронцова-Дашкова и Салтыков удаляются. Всюду опустело. И вдруг начинает убывать свет.

Долгоруков (один). Подслушала. Ох, дикая кошка! Ты что же, тоже любовница его?.. Салтыков слышал за колонной, да, слышал! [А все он! Все эта проклятая обезьяна на моем пути!] Ну, ладно, вы вспомните меня! Вы все вспомните меня, клянусь вам! (Хромая, идет к колоннаде.)

Тьма.

1935, август