Вернуться к Э.Н. Филатьев. Тайна булгаковского «Мастера...»

Опять белогвардейщина

К написанию второй своей «белой» пьесы Михаил Булгаков приступил в 1926 году. Весной 1927 года заключил с Московским Художественным театром договор на её постановку. В этом документе было условие, что в случае запрета пьесы полученный аванс должен быть возвращён в театральную кассу. Первый вариант (сначала носивший название «Изгои», затем — «Рыцарь Серафимы», потом — «Исход» и наконец получивший окончательное имя — «Бег») был летом представлен театру.

Вспомним содержание пьесы.

Завершаются сражения за Крым. Полуостров стал последним местом в России, где сохранилась власть белых. Сюда бегут все, кто хочет спастись от большевиков. Среди беженцев — и Серафима Корзухина, жена товарища (помощника) министра врангелевского правительства. Она разыскивает мужа. В этих поисках ей помогает случайный попутчик, 29-летний петербургский приват-доцент Сергей Голубков.

Красная армия уже близка к победе, но белогвардейцы отчаянно защищаются. Врангелевский генерал Роман Валерьянович Хлудов свирепствует. По его приказам контрразведка во главе со своим начальником по фамилии Тихий вершит кровавые дела, вешая непокорных и несогласных.

Другой белый генерал, бесшабашный потомок запорожских казаков Григорий Лукьянович Чарнота, с одинаковым азартом успевает и с будённовцами повоевать, и с сослуживцами в карты сразиться.

После полного поражения в битве за Крым белые бегут в Турцию и оказываются в Константинополе. Здесь генералов Хлудова и Чарноту постигает разжалование в рядовые. Первого — за несдержанные речи, второго — за дерзкие поступки.

Хлудов нездоров, у него — помутнение рассудка, он заговаривается. Бывшего генерала всюду преследуют видения, принимающие образы убитых по его приказу людей. А Чарнота, напротив, с былой бесшабашностью продолжает ловить за хвост ускользающую птицу счастья, гоняясь за ней то на тараканьих бегах в балагане Артура Артуровича, то в карточной игре с богачом Корзухиным.

И каждый из героев в финале пьесы задумывается над тем, возвращаться ли на родину или навсегда остаться на чужбине.

Таково содержание «Бега», пьесы о белогвардейцах, ставших эмигрантами.

Но!..

В сентябре 1933 года драматург Афиногенов в присутствии мхатовского режиссёра Судакова высказывал Булгакову своё мнение о пьесе:

«Афиногенов:

— Читал ваш "Бег", мне очень нравится...

Судаков:

— Вы слушайте его!! Он партийный!

Афиногенов:

— Ведь эмигранты не такие...

М[ихаил] А[фанасьевич]:

— Это вовсе пьеса не об эмигрантах, и вы совсем не об этой пьесе говорите. Я эмигрантов не знаю...»

Как же так? Пьеса, все герои которой являются белоэмигрантами, и вдруг — не об эмигрантах?! О ком же она тогда?

Присмотримся к «Бегу» со вниманием!

Прежде всего бросается в глаза, что в пьесе повторяется маршрут Любови Белозёрской в её хождениях по мукам: Крым, Константинополь, Париж... И до Франции она с мужем добиралась так же, как и Голубков с Чарнотой, — предварительно договорившись с капитаном судна. И неожиданный выигрыш в карты — это тоже эпизод из её парижской жизни.

«Одиссея» Любови Евгеньевны — это эмиграция. Все её спутники, вольные и невольные, — белоэмигранты. Почему же так запротестовал драматург, когда персонажей «Бега» зачислили в их компанию?

А что, если перед нами вновь очередная булгаковская басня, все персонажи которой участвуют в некоей фантасмагории? Не случайно же, когда речь заходила о жанре этой пьесы, многие говорили, что это «фантастический реализм».

Попробуем разгадать тайный смысл этой загадочной «фантастики»!

Что в первую очередь коробило советских ортодоксов в предыдущей пьесе Булгакова — в «Белой гвардии»? Её название! Оно настолько не соответствовало новым временам, густо окрашенным в красный цвет, что пришлось срочно заменять его нейтральными (бесцветными) «Днями Турбиных».

Название новой «белогвардейской» пьесы наводит на размышления, а не старый ли перед нами знакомец? Не восстановил ли драматург отвергнутое название — в сокращённом виде? Взял из «БЕлой Гвардии» первые буквы слов и сложил из них: «БЕГ»!

Если так, то тогда совсем иначе воспринимается и эпиграф, с которого начинается пьеса и который явно предназначен для того, чтобы развеять какие бы то ни было подозрения по части происхождения названия:

«Бессмертье — тихий, светлый брег,
Наш путь — к нему стремленье.
Покойся, кто свой кончил бег!..

Жуковский»

В самом деле, пусть, прочитав эти строки, кто-то попробует доказать, что не у поэта XIX века позаимствовал драматург заголовок для своей пьесы!

Но возникает вопрос: почему или, точнее, зачем Булгаков оборвал четверостишье Жуковского? Ведь последние две строки звучат у поэта так:

«Покойся, кто свой кончил бег,
Вы, странники терпенья!»

Объяснить именно такой выбор драматурга трудно. Но попробуем!

Если бы эпиграф состоял из четырёх строк, то тогда надо было бы признать, что булгаковская пьеса рассказывает о неких «странниках», чьё смиренное «терпение» рассчитано на сочувствие. Но ведь именно сочувствие к белогвардейцам в «Днях Турбиных» вызвало ураган негодований и возмущений. Стоило ли вторично наступать на те же грабли?

И последняя строка была исключена из эпиграфа! Этим как бы заявлялось о том, что пьеса посвящена тем, кто свой бег завершил, закончил. То есть людям, вынужденным бежать за рубеж под ударами доблестной Красной армии.

Беглецы в русской литературе никогда в героях не ходили. И положительными персонажами не являлись. А то, какими в «Беге» изображены белогвардейцы, как подано само бегство белого воинства из России, вызывает, по меньшей мере, недоумение. Неужели всё это написал человек, который (по его же собственным словам!) белому движению искренне симпатизировал?

Приведём несколько примеров. Белый генерал говорит о беженцах, ищущих у него защиты от большевиков:

«ХЛУДОВ. Смотрю и думаю, куда бегут? Как тараканы, в ведро. С кухонного стола — бух!»

Другой персонаж пьесы вообще сомневается в том, имеет ли смысл искать защиты у генералов, подобных Хлудову. Ведь все они поголовно сошли с ума!

«КОРЗУХИН. Одному бесноватому жаловаться на другого?»

Чуть позднее (уже в Париже) тот же персонаж высказывается ещё более определённо:

«КОРЗУХИН. Действительно, я некоторое время проживал в Крыму, как раз тогда, когда там бушевали эти полоумные генералы».

Хорош лексикон, не правда ли? «Как тараканы», «бесноватые», «полоумные»!.. Разве таких слов заслуживал цвет нации, попавший в безжалостную мясорубку Гражданской войны? Разве такими эпитетами следовало награждать спасителей Отечества — военных, ставших последней надеждой для далеко не худшей части многострадальных россиян? Неужели не нашлось у драматурга более добрых слов для соотечественников, которые вовсе не по собственной воле оказались на чужбине, в эмиграции?

Что можно тут ответить?

Первая мысль, которая приходит в голову: Булгаков просто не мог написать иначе. Поучительный опыт пьесы «Белая гвардия» красноречиво продемонстрировал, что в красной стране белых следует выставлять исключительно в чёрном свете. Не случайно многие белоэмигранты считали автора «Дней Турбиных» типично советским писателем, поставившим своё перо в услужение большевистскому режиму.

Объяснение вполне убедительное.

Но возможен и другой вариант ответа: а не рассчитывал ли Булгаков на тех, кто хорошо помнил стихотворение Жуковского и последнюю его строку? Не ожидал ли драматург, что именно эти зрители и должны понять, что его «Бег» — не о бегущих, а о терпящих!

Есть у пьесы ещё один загадочный аспект: она написана так, будто все её бегущие герои автору просто приснились.