М.О. Чудакова высказала предположение, что роль, аналогичную роли Мастера, в первой редакции мог играть ученый-энциклопедист Феся, которому была посвящена специальная глава. Проверить достоверность этой гипотезы сейчас также практически невозможно.
Б.В. Соколов1
«...Практически невозможно» — с этим категорическим утверждением едва ли можно согласиться: у нас есть текст романа, теперь уже открыты тексты ранних редакций; создание любого произведения имеет свою логику и последовательность. Ведь если в ранних редакциях в сценах на шабаше Маргарита показана как законченная шлюха, то даже единогласным голосованием всех мэтров филологии этот «идеал вечной, непреходящей любви» в «славную плеяду русских женщин, изображенных Пушкиным, Тургеневым, Толстым» уже никак не втиснешь. Поэтому «невозможно» следует понимать с оговоркой — в рамках «официальной» версии, отождествляющей Мастера с создавшим этот образ автором.
Допустим, что гипотезу М.О. Чудаковой проверить действительно невозможно. Тогда зачем тому же Б.В. Соколову выдвигать встречную («Философские науки», декабрь 1987 г.) — о том, что прототипом Феси явился Флоренский? Выходит, автор заранее уверен, что его собственная гипотеза тоже обречена на недоказуемость — ведь в противном случае решение по ней автоматически внесло бы ясность и в существо гипотезы М.О. Чудаковой? Но тогда зачем вообще выдвигать заведомо неподтверждаемые гипотезы? Снова «15 + 15 = 29»?..
Нет, уважаемый читатель, давайте все-таки примерим высказанную М.О. Чудаковой мысль к предлагаемой концепции прочтения романа. Ведь критерием достоверности любой концепции является объяснение с ее помощью необъясненных до этого фактов. А в булгаковедении с этим как раз не густо. Гипотез много, но ни «триады», ни «монада» ничего нового к постижению замысла Булгакова не прибавили.
М.О. Чудаковой не только описана первая, в значительной части уничтоженная редакция, но и реконструирована часть уничтоженного текста, благодаря чему наши возможности не так уж безнадежны...
Вот как выглядит в ее описании этот персонаж: «...Биография вундеркинда Феси... Два года учился в Италии, после революции на 10 лет изгнан с кафедры. В этой 11-й главе есть важные указания на время действия романа — десять пореволюционных лет. прошедших до момента появления статьи в «боевой газете»2.
Понятно, что с биографией Булгакова это описание ничего общего не имеет. Но к приведенному М.О. Чудаковой описанию можно добавить, что в нем просматриваются вехи биографии Горького. Правда, Горький не «два года учился» в Италии, а два раза эмигрировал в эту страну. После революции он действительно был изгнан на десять лет, только не с кафедры, а из страны победившего пролетариата... Что же касается статьи в «боевой газете», то как раз ко времени написания Булгаковым этой первой редакции подоспел целый ряд «громовых» статей Горького, явившихся своеобразной визой для возвращения на «кафедру». Газеты, в которых они публиковались, действительно были «боевыми» — «Правда» и «Известия»3.
Подтверждением этой версии служит и заявление Феси о том, что «русского мужика он ни разу не видел в глаза»4. Полагаю, что более четкое указание на личность Горького как прототип этого персонажа трудно даже представить — ведь именно это обстоятельство неоднократно отмечалось другими писателями, начиная, пожалуй, с Л.Н. Толстого и И.А. Бунина.
Как видим, здесь тоже «Черный снег» вместо «Белой гвардии». Но на то и Булгаков... И не следует раньше времени хоронить плодотворную гипотезу — оказывается, ее можно не только доказать, но и в свою очередь использовать в качестве инструмента для раскрытия замысла Булгакова.
В развитие гипотезы, высказанной М.О. Чудаковой, и которая в случае принятия за основу концепции о Горьком как прототипе Мастера подтверждается, осмелюсь добавить, что что можно говорить о Горьком как прообразе не только вундеркинда Феси, но и председателя МАССОЛИТа Берлиоза.
Начнем с ассоциаций, — хотя бы с возникающей при чтении самой первой, описанной М.О. Чудаковой редакции (сцена похорон Берлиоза): шел проливной дождь, и у рабочих похоронной конторы возникло желание — «Сейчас опрокинуть бы по две рюмочки горькой (выделено мною — А.Б.) ...и с Берлиозом хоть [на тот свет]».
Понятно, что при чтении такого отрывка ассоциация с именем Основоположника социалистической литературы возникает далеко не так гарантированно, как в примере с Тверской. Но на то эти две редакции и разделяют десяток лет, чтобы Булгаков нашел более прицельный и художественно тонкий вариант. Хотя, впрочем, и в окончательной редакции звуковая ассоциация с именем Горького присутствует: «Горько мне! Горько! Горько!» — завыл Коровьев, как шафер на старинной свадьбе...» (Из сцены в Торгсине).
Замечу, что приоритет в таком обыгрывании псевдонима Горького принадлежит не Булгакову. В частности, в письме родителям и брату из Италии (август 1925 г.) Николай Эрдман, с которым Булгаков был дружен, писал: «Каждый вечер бываем у Горького. Приходится согласиться с Райх, что в Италии самое интересное — русский Горький, может быть, потому, что у них нету русской горькой». Замечу, что З. Райх — жена Мейерхольда — тоже входила в круг общения Булгакова, где он мог слышать этот каламбур. Если у кого-то возникнет сомнение в преднамеренности включения в текст романа именно этой ассоциации, напомню, куда скрылись два гаера, поджегшие Торгсин: «И вдруг — трах, трах! — подхватил Коровьев. — Выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!..»
«...к Тимирязеву!..» — Имеется в виду памятник К.А. Тимирязеву работы С.Д. Меркулова, поставленный в 1922—1923 гг. на Тверском бульваре у Никитских ворот» — так откомментировал Г.А. Лесскис это место в романе5. Прямо скажем, — не густо... Можно было бы и расшифровать для читателей, что «К.А.» — Климентий Аркадьевич... Добавлю к приведенному комментарию, что этот памятник стоит неподалеку от дома Рябушинских, где последние годы своей жизни жил Горький (Никитская, она же Качалова, 6; или, если угодно, Спиридоновка, она же Алексея Толстого, 2 — читатели романа помнят, конечно, что и погоня за Воландом велась по «тихой Спиридоновке» мимо этого дома). При этом следует учесть, что в самой первой редакции маршрут похорон Берлиоза на Ново-Девичье кладбище тоже проходил мимо «Тимирязева» и этого дома; это место присутствует и в самой первой редакции, и в самой последней, и в этой детали Булгаков сохраняет последовательность. Уж не затем ли, чтобы и здесь вызвать непосредственную ассоциацию с именем Горького?..
А ведь дом этот вошел в историю отечественной литературы еще и тем, что именно в его гостиной 26 октября 1932 года прозвучал ставший знаменитым сталинский афоризм, сравнивающий писателей с инженерами человеческих душ. Тогда же, во время встречи в горьковском доме Вождя с писателями была высказана четкая установка, разъясняющая суть партийного постановления о «перестройке» творческих организаций: одна из задач предстоящего объединения писателей в новый Союз заключалась в том, чтобы пристальней присматриваться друг к другу, «прочистить» свои ряды. Исключить эту деталь из рассмотрения было бы равносильно отказу от прочтения романа Булгакова в контексте обстановки в стране именно в тот период, когда решалась судьба творчества на десятилетия вперед и когда создавался сам роман. Так что дело здесь вовсе не в дате сооружения памятника выдающемуся ученому...
В подтверждение того, что в первой редакции действительно создавалась ассоциация с именем Горького, свидетельствует и другой приведенный М.О. Чудаковой отрывок, где описывается свара в писательской организации при распределении квартир:
«В проход к эстраде прорвалась женщина. — Я! — закричала женщина, страшно раздирая рот, — я — Караулина, детская писательница! Я! Я! Я! Мать троих детей! Мать! Я! Написала, — пена хлынула у нее изо рта, — тридцать детских пьес! Я! Написала пять колхозных романов! Я шестнадцать лет не покладая рук... И я! Не попала в список».
Полагаю, что выделение Булгаковым слова «Мать» в самостоятельное предложение в комментарии не нуждается...
Дальше — больше: поскольку в первой редакции ассоциация с именем Горького строится вокруг образа Берлиоза, возникает гипотеза, что и в окончательную редакцию Берлиоз вошел как рудимент пра-образа Мастера. Или, другими словами, в этой редакции Горький присутствует в двух ипостасях — как Мастера, так и Берлиоза. Чтобы эта гипотеза не показалась излишне дерзкой, напомню несколько всем известных фактов. Берлиоз — руководитель писательской организации, редактирует литературные журналы; Горький возглавлял ССП СССР и редактировал примерно полтора десятка журналов, в том числе один «колхозный». Если в первой редакции маршрут похорон Берлиоза проходил от «Тимирязева» (то есть, жилища Горького) через Крымский мост (Горький был еще жив, и Булгаков не мог знать заранее деталей похорон), то в последней...
...Давайте вспомним, где, по фабуле окончательной редакции, было выставлено тело Берлиоза — в Колонном зале МАССОЛИТа. Но Колонный Зал, где выставляют тела усопших для прощания, в Советском Союзе только один! И выносят из него на Красную площадь, маршрут похорон проходит не через Крымский мост, а мимо Александровского сада. Того самого, откуда Маргарита и наблюдала эти похороны. Да, эта редакция создавалась уже после смерти Горького, и Булгаков уверенной рукой ввел новые детали. Уверенной, потому что при его жизни единственным руководителем писательской организации, которого хоронили через Колонный зал, был Горький. Сменивший его Ставский вскоре был репрессирован, а следующий руководитель пережил Булгакова. Кстати, еще деталь: помните, волею Булгакова Берлиоза хоронили без головы? Так вот: тело Горького было кремировано в ночь перед похоронами.
Изложенные выводы были уже сформулированы, глава закончена, как вышел в свет сборник «Неизвестный Булгаков», в который включены части первой и второй полных рукописных редакций романа. Не проверить изложенные выше выводы на этом материале было бы непростительно. Итак:
В первой полной рукописной редакции, которая создавалась до смерти Горького, гроб с телом Берлиоза планировали установить в «круглом зале Массолита»6; о Колонном речь еще не шла. А вот во второй полной редакции (1936—1938 гг.), с которой осуществлялась диктовка на машинку, Колонный Зал хотя прямо и не называется, но уже явно подразумевается: обсуждавшие в троллейбусе пропажу головы Берлиоза попутчики Маргариты опаздывали на похороны и вышли в Охотном ряду — совсем рядом с Колонным залом Дома Союзов. В этой редакции даже указывалось направление движения процессии — в крематорий7 (прямое указание на похороны Горького!) мимо Манежа, то есть, к югу; следовательно, вынос тела осуществлялся из места, где расположен Дом Союзов8. И еще штрих: Азазелло, указав Маргарите на одного из литературных чиновников, сообщил ей, что это — «Поплавский, который будет теперь секретарем вместо покойника»9. Можно ли сомневаться, что имелся в виду секретарь парткома ССП Ставский?.. Как можно видеть, эти, совсем недавно опубликованные редакции, где детали похорон Горького поданы более отчетливо, чем в окончательной редакции, не только подтверждают гипотезу о возможном прототипе Берлиоза, но и иллюстрируют динамику работы Булгакова над этой темой.
В окончательной редакции Берлиоз является руководителем «московской» писательской организации, однако в первоначальных вариантах наименование его должности опять-таки вызывает прямую ассоциацию с именем Горького: секретарь «Всеобписа» — Всемирного объединения писателей, редактор всех московских толстых журналов. Кстати, о «Всемирном объединении писателей» — ведь оно было на самом деле, только называлось несколько иначе: «Издательство Всемирной Литературы при Комиссариате просвещения», его основателем и первым руководителем был Горький. Я уже не говорю об Институте мировой литературы им. А.М. Горького... А так красочно описанное здание руководимого Берлиозом Массолита на Тверском бульваре, 25 — там сейчас располагается Литинститут с памятником Герцену перед входом. Дом Герцена... Грибоедовский дом... — все это не раз обыгрывалось исследователями творчества Булгакова. Позволю себе добавить маленький штришок: это — Горьковский дом. Потому что в октябре 1932 года в честь сорокалетия литературной деятельности Классика и Основоположника, его имя наряду с Нижним Новгородом, улицей Тверской, парками, фабриками, заводами, пароходами, колхозами, школами, бригадами, было присвоено и Литинституту. Тому самому...
Кстати, параллель между образами Берлиоза и Мастера отмечалась и другими авторами. С той лишь разницей, что, отождествляя Мастера с самим Булгаковым, они неизменно приходили к параллели между Берлиозом и Булгаковым. В частности, О.Д. Есипова10 отмечает, что Берлиоз заявлен в романе как антипод Мастера: «Они симметрично расположены в действии относительно Бездомного, оба его духовные наставники на разных этапах жизни... Берлиоз очень образован — Булгаков подчеркивает это многажды — может забираться в дебри восточных религий, читал Канта и Шиллера... с уважением относится к истории (об особой любви Булгакова к истории свидетельствует П.С. Попов, Мастер — по образованию историк)... Наконец, сравнение имен «редактора» и создавшего его писателя (Михаил Александрович Берлиоз — Михаил Афанасьевич Булгаков...)»
Аналогичное наблюдение сделали О.Б. Кушлина и Ю.М. Смирнов11, тоже отметившие совпадение инициалов М.А. Берлиоза и М.А. Булгакова: «Так, одной этой чрезвычайно долго и тщательно выбиравшейся фамилией, именем и отчеством в тугой узел сложных ассоциаций завязаны создатель новой музыки композитор Гектор Берлиоз, преуспевающий чиновник от литературы и сам автор романа Михаил Афанасьевич Булгаков...». Осталось только объяснить, какой толк от такого «узла», который не ведет к каким-то выводам.
...«Тугой узел сложных ассоциаций»... Могу предложить ассоциацию и попроще, следовательно, — понадежней: с композитором Берлиозом общего больше все-таки у Горького, чем у Булгакова. Хотя бы потому, что в числе первых предметов, приобретавшихся им при смене места жительства в эмиграции, обязательно был рояль; что в США и на Капри при нем постоянно находился профессиональный музыкант Н.Е. Буренин, который каждый вечер играл любимого Горьким Грига; наконец, потому, что в молодости Горький пел вторым тенором в театральном хоре — в том самом, куда не был принят Ф.И. Шаляпин! А М. Булгаков — был просто любителем оперы, каких много.
Что касается совпадения инициалов, то над параллелью МАксим — МАстер тоже стоит подумать. Тем более что из нее автоматически вытекает и другая — МАРгарита — МАРия Федоровна Андреева... Но об этой особе — отдельный разговор. Пока же следует отметить, что показанная «многажды» образованность Берлиоза — не более чем откровенная булгаковская ирония по поводу извращения литчиновником в духе грубой антирелигиозной пропаганды исторических фактов, касающихся истоков христианства.
В качестве первичной гипотезы можно, конечно, допустить наличие на страницах романа самоиронии Булгакова; но не в такой же мазохистской форме, чтобы подразумевать хоть малейший намек на параллель между его собственным эго и духовным антиподом. Отрезанная голова которого, к тому же, придает комизм тому, что должно быть трагичным.
Что же касается параллели между историком Берлиозом и историком Булгаковым, то опять-таки приверженцы этой версии не заметили сарказма автора романа. Ведь под всеми разглагольствованиями Берлиоза на исторические темы подвели черту сказанные «ни к селу ни к городу» слова Воланда «Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история».
Кстати, «мировая литература» припасла для нас куда более доказательный, и, главное, официальный образчик увлечения Булгаковым историей, чем все свидетельства его «биографа» П.С. Попова:
«28 апреля 1933 г.: В письме к А.Н. Тихонову дает отрицательную оценку рукописи М.А. Булгакова [об истории Дулевского фарфорового завода]. Пишет, что необходимо дополнить ее историческим материалом, придать ей социальную значимость и сделать стиль изложения более серьезным»12.
Вот так подготовленное ИМЛИ им. А.М. Горького АН СССР такое официальное издание, как четырехтомная «Летопись жизни и творчества А.М. Горького», увязывает именно в «историческом» контексте имена Булгакова и корифея соцреализма, хотя никакого отношения к этой «истории» Булгаков не имел.
Поскольку других материалов, подтверждающих занятия Булгаковым историей, кроме вышедшего из недр созданного Горьким института свидетельства, практически нет, не считая фрагментов учебника истории для школы, стоит посмотреть, в каких же отношениях с этим предметом находился сам Горький. Вот как, по материалам той же «Летописи», это выглядит:
12 августа 1934 г. Получает письмо от Г.П. Шторма из гор. Горького с информацией о ходе работы над книгой по истории Горьковского края.
10 марта 1935 г. Дает советы Г.П. Шторму по подготовке «Книги по истории Н. Новгорода».
Май—июнь 1935 г. Посылает Я.Б. Гамарнику развернутый отзыв на план «Книги для чтения по истории литературы для красноармейцев и краснофлотцев». Советует включить в эту хрестоматию лучшие образцы русской классической и советской литературы, в том числе «Повесть о Болотникове» Г.П. Шторма («Сталин одобрил»!)
4 сентября 1935 г. Пишет А.А. Жданову о плохой работе Ленинградской редакции «Истории заводов».
6 сентября 1935 г. в письме к Прамнэку сообщает, что забраковал все рукописи по работе над историей Горьковского края, кроме работ Г.П. Шторма и статьи Спасского о судоходстве.
Активно работал по редактированию «Двух пятилеток». 11. марта 1936 г. — пишет А.А. Жданову, что он введен в состав главной редакции «Истории гражданской войны».
Январь—март 1936 г. Редактирует статью М. Антокольского «История земли».
Январь—май 1936 г. Редактирует рукопись «Крах германской оккупации на Украине (по документам оккупантов)», подготовленную к печати редакцией «История гражданской войны».
Февраль—март 1936 г. Получает от И.И. Минца запрошенный им материал о Гапоне (9 книг) и три главы 1-го тома «Истории Путиловского завода».
Май 1936 г. (4—6). Беседует с Г.П. Штормом. «Более всего он был озабочен скорейшим созданием значительных книг по истории крестьянства».
Если к этому добавить, что по инициативе Горького созданы «История заводов и фабрик» (он же ее и редактировал), «История деревни», «История молодого человека», возобновлено издание знаменитой серии «Жизнь замечательных людей», то получается, что из всех писателей в нашей стране Горький был наипервейший историк.
Кстати, Г.П. Шторм, работы которого так ценил Горький, был знаком с Булгаковым по совместной работе в ЛИТО; впрочем, о характере занятий Горького можно было узнать не только от него...
Из сопоставления различных редакций романа можно видеть, что в процессе работы Булгаков, не отказываясь от личности Горького как прототипа одного из основных героев, принимал меры к более глубокой зашифровке этого факта. Оно и понятно — имя Горького было лицемерно канонизировано Системой путем возведения до уровня государственного института; поэтому любая критика в его адрес могла стоить не только свободы, но и жизни13.
Как можно видеть, тема Горького как прообраза персонажей романа присутствовала во всех редакциях. Тот факт, что со временем образ Мастера потеснил образы Феси и Берлиоза, лишь свидетельствует о переработке Булгаковым первичного замысла; сам же замысел остался.
Примечания
1. Б.В. Соколов. Указ. соч., с. 10.
2. М.О. Чудакова. Архив М.А. Булгакова, с. 70.
3. «В последние годы жизни... великий мастер культуры..., поборник пролетарского гуманизма, Горький в момент наибольшего обострения классовой борьбы в нашей стране написал свою громовую статью «Если враг не сдается, его уничтожают». Недаром говорил о Горьком наш великий и мудрый вождь Сталин, что он посвятил свою жизнь и творчество на радость всем трудящимся, на страх врагам рабочего класса» — «Правда», 19 июня 1936 г.
4. Эти данные приводит В.И. Лосев в своем комментарии к черновику романа (Тетрадь 1, 1928—1929 гг.) «Михаил Булгаков. Великий канцлер. Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М., «Новости», 1992, с. 511.
5. Г.А. Лесскис. Указ. соч., с. 663.
6. «Князь тьмы», с. 45.
7. Там же, с. 166.
8. Там же, с. 162—163.
9. Там же, с. 165.
10. О.Д. Есипова. Пьеса «Дон Кихот» в кругу творческих идей М. Булгакова. В сборнике «М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени» — М., СГД РСФСР, 1988, с. 182.
11. О.Б. Кушлина, Ю.М. Смирнов. Некоторые вопросы поэтики романа «Мастер и Маргарита» — в том же сборнике, с. 302.
12. Фактически речь шла о рукописи «Жизнь господина де Мольера».
13. О том, что это было действительно так, свидетельствует дневниковая запись К.И. Чуковского, сделанная 2 марта 1932 года, когда обстановка была еще относительно либеральной: «Ионов из «Academia» уходит, равно как и Ежов — за сопротивление Горькому» — К.И. Чуковский. Из дневника. «Знамя», № 12—92, с. 137.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |