Там, где Трёхпрудный переулок соединяется с Ермолаевским и Благовещенским, слева стоит очень необычный дом. Но прежде чем он захватит наше внимание, давайте посмотрим в противоположную сторону и припомним ключевой эпизод романа:
«Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. <...> Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, она по другой. "Нравятся ли вам мои цветы?..."»
Не здесь ли произошла эта встреча?.. По сторонам от Тверской переулков множество, но из них кривых только три: Брюсов, Малый Гнездниковский и Благовещенский. Про первые два можно рассказать столько интересного, что скучными их никак не назовёшь. А Благовещенский-переулок ничем особым в истории не прославлен.
Дом Ф.О. Шехтеля в Ермолаевском переулке. Фото из коллекции М.В. Золотарёва, конец 1890-х гг.
Зато совсем рядом — «нехорошая квартира» в доме № 302-бис и сад «Аквариум», где в театре «Варьете» был устроен сеанс чёрной магии с полным её разоблачением. В общем, булгаковские места. Не потому ли в качестве возможного «дома Маргариты» иногда указывают и на особняк, который стоит на соединении Трёхпрудного и Ермолаевского переулков? Например, художник Сергей Тюнин в серии своих очень необычных иллюстраций нарисовал её жилище именно таким.
Хотя сёстры Цветаевы и называли феодальным замком скоропечатню Левенсона, дому Шехтеля этот почётный титул подходит гораздо больше, причём в связи не только с его внешним видом, но и с режимом охраны. После революции в особняке проживал один из соратников Сталина, товарищ Бубнов (пока его не расстреляли), а потом здание перешло в распоряжение Наркомата иностранных дел и стало дипломатическим представительством. Поэтому нам с вами вряд ли выпадет возможность полюбоваться шехтелевскими интерьерами. Разве что ваша тётя Лаура, проживающая в Уругвае, попросит передать послу своей страны горячий привет и бутылку домашней настойки на кактусах. Хотя есть и другой вариант: накануне Всемирного дня музеев заблаговременно обратиться в Москомнаследие и попытаться попасть в список желающих посетить этот охраняемый памятник культуры. Только имейте в виду, что желающих много, и если честно, через тётушку Лауриту будет проще.
Дом Ф.О. Шехтеля в Ермолаевском переулке. Парадный вход. Фото Марии Ермоловой, 2014 г.
Во всяком случае, нам никто не мешает любоваться зданием снаружи (и даже фотографировать его, если не слишком нагло это делать: милиционеры не препятствуют, поскольку дипломаты не жалуются, ведь уругвайцы — люди цивилизованные и понимают, что занимаемое ими здание — памятник нашей, российской культуры).
В конце XI—X — начале XX века, когда строительные работы выполнялись в основном вручную, а фурнитура и отделочные материалы производились на маленьких предприятиях небольшими партиями, стоимость изделий серийных и выполненных на заказ различалась не принципиально — во всяком случае, не в разы. Поэтому заказать для своего жилища оригинальные дверные ручки или, допустим, плитку для пола мог любой человек, способный эскизы для них оплатить либо выполнить собственноручно. Первое было не каждому по карману, второе предполагало наличие таланта, но не составляло никакой проблемы, если творец и заказчик выступали в одном лице. Для практикующего архитектора, кстати говоря, сделать свой дом неповторимым являлось насущной необходимостью, ведь к нему приходили не только друзья, но и потенциальные клиенты, и в этом случае жилище зодчего воспринималось как часть портфолио.
Ф.О. Шехтель в своём доме в Ермолаевском переулке. Фото из семейного архива К.С. Лазаревой-Станищевой, конец 1890-х гг.
Впрочем, к своему творению сам Шехтель относился с юмором и в письме к Антону Чехову, с которым состоял в приятельских отношениях, выразился так: «...построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу». Однако отнюдь не смешными были обстоятельства, вследствие которых возник этот особняк.
В 1890-х годах Франц Осипович с семьёй проживал на Петербургском шоссе в небольшом симпатичном доме, построенном по собственному проекту. В течение трёх лет смерть дважды посетила это жилище, и для Наталии Тимофеевны, потерявшей сына и мать, оставаться в этих стенах стало невмоготу, тем более что она вновь ждала ребёнка. Шехтель продал дом, и весь год, пока строился новый, семья провела на съёмной квартире.
Но даже перевернув страницу и начав с чистого листа, архитектор не мог отрешиться от мыслей о жизни и смерти. Правда, они уже приняли направление не трагическое, а философское. Свой новый дом зодчий украсил мозаичным панно с изображением лиловых ирисов. Три цветка — распускающийся, расцветший и увядающий — замерли над главным входом, символизируя три периода жизни. На тёмной стене замка подобная аллегория могла бы смотреться мрачновато, но сияние золотистых кусочков смальты создало такой жизнерадостный фон, что символ читается иначе: такова природа, её вечный круговорот. Видимо, это и хотел сказать Франц Осипович: «Мой дом — моя крепость», жить в которой он собирался долго и счастливо, прежде чем родное гнездо унаследуют дети.
Дача И.В. Морозова в Петровском парке (1895, не сохранилась). Фото из журнала «Зодчий», 1901 г.
Облик здания абсолютно нетипичен для Москвы. У него нет главного фасада — фасадом является каждая из сторон особняка, не похожая на остальные. Массивные стены из тёмного, как бы сильно обожжённого кирпича с элементами кладки из белого известняка; окна, кажущиеся узкими в сравнении с большим окном главного зала; мощная шестигранная башня с главным входом и вторая, увенчанная острым коническим шатром... Практически все эти черты относятся к романскому стилю, господствовавшему в X—XII веках в Западной Европе и слегка затронувшему некоторые страны Восточной Европы, но только не Русь с её традиционным деревянным зодчеством.
Почему здание получилось именно таким, объяснить можно, если знать, что в последней четверти XIX века в моде был историзм, проявлявшийся в различных вариантах — от русско-византийского стиля до завезённой из Британии неоготики.
Попробовать себя в этих направлениях Шехтель уже успел и, всегда пребывая в поиске чего-то нового, обратил внимание на работы американского архитектора Генри Гобсона Ричардсона, возрождавшего неороманский стиль, Romanesque revival. Построенные американцем общественные здания унаследовали лаконичную монументальность и рациональность композиции от средневековых монастырей и замков.
Особняк Н.В. Кузнецовой на Мещанской улице (1894—1896, перестроен в конце 1960-х гг.) Фото из сборника «Архитектурные мотивы», 1899 г.
Планировка замка в целом проста; ближе к центру располагается главная башня (донжон), а вокруг неё группируются остальные строения, обычно представляющие собой простые геометрические формы — кубы, призмы, цилиндры. Если взять данный принцип за основу, получится, что дом можно проектировать «изнутри наружу»: скомпоновать внутренние объемы в соответствии с функциональным назначением каждого из них, а потом для получившейся конструкции создать фасады.
Шехтель так и поступил, в 1896 году предугадав те изменения, которые произойдут в архитектуре уже совсем скоро, в период модерна. Кованая решётка ограды, мозаика над входной дверью — тоже приметы стиля, ярчайшим представителем которого в России предстояло стать Францу Осиповичу Шехтелю.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |