Вернуться к Ю.Ю. Воробьевский. Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

Врубель: кто там, в сирени?

В начале 60-х годов прошлого века в Киеве произошла катастрофа, о которой советские газеты, естественно, не писали... О том страшном, сошедшем с горы селе ходили только слухи. Говорили, будто ожил кошмар Бабьего Яра. Жидкая грязь из гигантского оврага, набитого во время войны трупами евреев, пленных, раненых, душевнобольных, вырвалась наружу и лавиной обрушилась на Лукьяновку. Ветхие домишки поток разносил в прах, серьезно пострадали даже капитальные строения.

Находившуюся в том районе Кирилловскую церковь, шедевр XII века, на многие годы закрыли для посещений. Кстати, в 1880-е годы для росписи ее стен и реставрации иконостаса был приглашен недавний выпускник Петербургской Академии художеств Михаил Александрович Врубель.

Вы помните эти расширенные в немом отчаянии огромные глаза Богородицы, написанной тогда Врубелем? Глаза, наполненные таким страданием, забыть нельзя... Какая-то непонятная и странная связь сложилась: Бабий Яр — Лукьяновка — человеческие жертвы — трагические глаза, написанные знаменитым живописцем.

После росписей Кирилловской церкви художник творил лишь немногим более десяти лет. По сути, следующее десятилетие он уже мучительно умирал в сумасшедшем доме.

В своих письмах сестре Врубель часто пишет, что ощущает себя «душевной призмой». И он действительно говорит своим искусством как бы не от себя лично, а через себя — от кого-то. На холстах отражен мир его видений, для остальных людей незримый. И эти огромные глаза... Не совсем земные, не очень человеческие. Они смотрят отовсюду — из призрачного цветка азалии, из плотно цветущего куста сирени, возникают то в облаках, то в пене морского прибоя.

А вот и знакомые нам персонажи — Фауст, Мефистофель, Маргарита. Эти росписи должны были украшать так называемый готический кабинет в доме Морозова в Москве. Потом тот же сюжет заказал для своего кабинета и Мамонтов... Он и сам, видимо, никак не мог понять, что не устраивало его в созданном панно. Меценат снова и снова заставляет художника переделать его. А как переделать? Недаром же говорится в народе и повторяется Гоголем: «Как черта не малюй...»

«Демон поверженный» распростерт среди холодных и мертвых скал. Кажется, жива лишь его безмерная гордыня... Наверно, сам Врубель догадывался, что с ним происходит. За душу художника, начинавшего свой творческий путь с церковных росписей и икон, битва шла жесточайшая. Может быть, даже безумие последних лет было для него более спасительно, чем дальнейший сознательный путь к демонизму.

...Гадалка, Царевна-Лебедь, козлоногий Пан и снова — демоны, демоны, демоны! У всех такие же прозрачные, огромные и скорбные глаза, нездешний взгляд... А вот рисунок «Бессонница». Среди скомканных простыней проступает чье-то лицо... пугающее своей неземной красотой и опять же — громадностью очей. Этот врубелевский взгляд так же узнаваем, как и вытекшие глазницы на картинах Модильяни. И те и другие — результат какого-то страшного контакта. Словно печать: «Был на бале у Сатаны. Уплочено»...

Первые серьезные симптомы болезни обнаружились у Врубеля весной 1902 года. Сразу после работы над «Демоном поверженным». Живое лицо демона стало являться художнику во сне. Врубель вступал в разговоры с этим посетителем. Что это было? Образ психической болезни? Или — незримое, но вполне личностное начало, вторгшееся в его жизнь? Врубель переписывал картину прямо на выставке, и публика могла видеть, с каким мученьем на лице он приступал к работе.

Узнав о некоторых аномалиях в поведении Врубеля (рассказывал друзьям о смерти здравствующего отца и принимал пожертвования на похороны), знаменитый профессор Сикорский спросил его близких знакомых:

— А не замечали ль вы раньше какие-нибудь странности в его поступках?

Услышав о нарочно раскрашенном зеленой краской носе и о его объяснении такого необычного поступка, Сикорский задумался, а потом сказал:

— Да. Это весьма опасные признаки надвигающегося на вашего товарища безумия...»

В воспоминаниях Ильи Глазунова читаем, как он познакомился с росписями Врубеля в киевском Кирилловом монастыре. В то время там была психиатрическая лечебница.

«Вышедший к нам пожилой и усталый врач-психиатр сказал, что сегодня не сможет показать нам росписи Врубеля.

— Приходите завтра, после обеда, когда у наших будет «мертвый час».

— А почему сегодня нельзя?

Врач посмотрел на нас недовольно:

— Дело в том, что сегодня я не смогу удержать наших больных, не пустить их вместе с вами, а почему-то от Врубеля они приходят в неописуемое возбуждение...»

Есть такое понятие: индуцированный психоз. Состояние художника передается и через его произведения.

Прежде живописец спорил: его Демон это вовсе не дьявол. Но позже Врубель стал и сам относиться к нему, как к началу не только сугубо личностному, но и опасному.

Илья Глазунов пишет: «Уже тяжелобольной Михаил Врубель знал, что это Господь попускает сатане портить его полотна (это была его бредовая идея). «За то, — открыл он тайну Валерию Брюсову, — что я, не будучи достоин, изображал Богоматерь». Но бред — бредом, а в самом чувстве вины за то, что взялся работать такую работу, не будучи предварительно очищен постом и молитвой, в чувстве оскверненности кисти, — ничего неразумного или болезненного не было».

Перед смертью художник ослеп. Говорил, что это огненный Серафим выколол ножом его глаза.