М.А. Булгаков — В.Я. Виленкину. 14 июля 1939 г.

Дорогой Виталий Яковлевич!

Спасибо Вам за милое письмо. Оно пришло 11-го, когда я проверял тетради перед тем, как ехать в Комитет искусств для чтения пьесы¹. Слушали — Елена Сергеевна, Калишьян, Москвин, Сахновский, Храпченко, Солодовников, Месхетели и еще несколько человек.

Результаты этого чтения в Комитете могу признать, не рискуя ошибиться, благоприятными (вполне)². После чтения Григорий Михайлович просил меня ускорить работу по правке и переписке настолько, чтобы сдать пьесу МХАТу непременно к 1-му августа. А сегодня (у нас было свидание) он просил перенести срок сдачи на 25 июля.

У меня остается 10 дней очень усиленной работы. Надеюсь, что, при полном напряжении сил, 25-го вручу ему пьесу.

В Комитете я читал всю пьесу за исключением предпоследней картины (у Николая во дворце), которая не была отделана. Сейчас ее отделываю. Остались две-три поправки, заглавие и машинка.

Таковы дела.

Сергею вчера сделали операцию (огромный фурункул на животе). Дня через два он должен отбыть с воспитательницей в Анапу.

В квартире станет тише, и я буду превращать исписанные и вдоль и поперек тетрадки в стройный машинописный экземпляр³.

Я устал. Изредка езжу в Серебряный бор, купаюсь и сейчас же возвращаюсь. А как будет с настоящим отдыхом — ничего не знаем еще.

Елена Сергеевна шлет Вам сердечный привет! Сколько времени Вы пробудете в блаженных петергофских краях? Напишите нам еще. Ваше письмо уютное.

Крепко жму руку!

Ваш М. Булгаков.

Евгения нет в Москве — он на даче у приятеля.

Устав, отодвигаю тетрадь, думаю — какова будет участь пьесы. Погадайте. На нее положено много труда.

Примечания

Впервые: Виленкин В. Воспоминания с комментариями. М., 1982. С. 339. Печатается по указ. изд.

1. Речь идет о пьесе «Батум», в которой главным героем показан молодой Сталин. Фигура Сталина, пожалуй, с конца 1920-х гг. постоянно была в поле зрения и в мыслях писателя. Как справедливо замечает С.А. Ермолинский, «мысль написать о Сталине забродила в нем... Вдруг стало ясно: все ближайшее будущее страны — и собственная жизнь, и жизнь каждого — зависела, и с каждым дыханием все больше, от этого всесильного человека. Он вырастал, как сила громадная, подавляющая. Можно ли было не думать об этом?»

Булгаков работал над пьесой с увлечением, но с перерывами (первые записи сделаны в начале 1936 г., а закончил в начале августа 1939 г.). МХАТ предполагал закончить работу над пьесой к декабрю 1939 г., поэтому Булгакову были определены исключительно сжатые сроки для завершения работы над пьесой. Как бы подводя итог этой кипучей и в то же время очень обнадеживающей работы, Е.С. Булгакова писала 11 августа своей матери в Ригу: «Мамочка, дорогая, давно уж собиралась тебе написать, но занята была безумно. Миша закончил и сдал МХАТу пьесу. Диктовал он ее мне, так что, сама понимаешь, сидела я за машинкой с утра до вечера.

Устал он дьявольски, работа была напряженная, надо было ее сдать к сроку. Но усталость хорошая — работа была страшно интересная. По общим отзывам, это большая удача! Было несколько чтений — два официальных и другие — у нас на квартире, и всегда большой успех.

Пьеса называется «Батум». Теперь в связи с этой вещью МХАТ командирует бригаду под руководством Михаила Афанасьевича в Тифлис и Батум для подготовительных работ к этой пьесе. Едут два художника для зарисовок, помощник режиссера и пом. заведующего литературной частью для собирания музыки, наблюдения над типажами, над бытом и так далее. Возглавляет Миша, который будет руководить ими, вести переговоры с грузинскими режиссерами.

Ну, а я при нем, конечно».

2. Короткая запись по этому поводу Е.С. Булгаковой (12 июля): «Вчера Миша спросил Калишьяна (исполнял в те годы обязанности директора МХАТ. — В.Л.), могу ли я пойти на чтение. Потом Калишьян приехал за нами и повез в Комитет. Там — Храпченко, Солодовников, Месхетели, Сахновский, Москвин и еще человек пять. Слушали с напряженным вниманием. Пьеса очень понравилась. Потом обсуждали. Но так мало, что сразу стало ясно, что ее обсуждать-то, собственно, нечего. Калишьян, уходя, просил Мишу сдать пьесу к 1 августа... Во время читки пьесы — сильнейшая гроза» (выделено нами. — В.Л.).

3. О дальнейшей работе Булгакова над пьесой можно судить по записям Елены Сергеевны. 14 июля: «Калишьян пригласил Мишу в Театр. Разговор о поправках. Просил пьесу сдать 25 июля». 15 июля: «Калишьян бьется с названием пьесы, стремясь придать ей сугубо политический характер. Поэтому — перезваниванье по телефону». 16 июля: «Часов в восемь вечера Сахновский. Все понятно: он хочет ставить пьесу, а Немирович тоже. Будет кутерьма и безобразие, которое устроит Немирович». 17 июля: «Сегодня звонок Калишьяна — справка о книгах, о тифлисской семинарии. Спешная переписка пьесы». 18 июля: «Волнуемся, успею ли переписать к сроку пьесу». 19 июля: «Миша утром диктовал». 20 июля: «Диктовка продолжается беспрерывно. Пьеса чистится, сжимается, украшается». 21 июля: «Миша диктует». 22 июля: «Сегодня Миша продиктовал девятую картину — у Николая II — начерно. Миша решил назвать пьесу «Батум»». 23 июля: «Перебелил девятую картину. Очень удачно... Калишьян хочет 27-го устроить читку пьесы на партийном собрании». 24 июля: «Пьеса закончена! Это была проделана Мишей совершенно невероятная работа — за 10 дней он написал девятую картину и вычистил, отредактировал всю пьесу — со значительными изменениями. Прямо непонятно, как сил хватило у него. Вечером приехал Калишьян, и Миша передал ему три готовых экземпляра». 26 июля: «Звонил Калишьян, сказал, что он прочитал пьесу в ее теперешнем виде и она очень ему понравилась. Напомнил о читке 27-го». 27 июля: «В четыре часа гроза (выделено нами. — В.Л.). Калишьян прислал машину за нами. В Театре, в новом репетиционном помещении — райком, театральные партийцы и несколько актеров: Станицын, Соснин, Зуева, Калужский, молодые актеры, Свободин, Ольга, еще кое-кто. Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали. Потом высказыванья. Все очень хорошо. Калишьян в последней речи сказал, что Театр должен ее поставить к 21 декабря (к дню рождения Сталина. — В.Л.)». 1 августа: «Звонил Калишьян, что пьеса Комитету в окончательной редакции — очень понравилась и что они послали ее наверх». 3 августа: «Звонил инспектор по репертуару некий Лобачев — нельзя ли прочитать пьесу о Сталине, периферийные театры хотят ее ставить к 21 декабря». 7 августа: «Звонок Судакова — страшный вой. Как получить пьесу, чтобы дублировать ее. МХАТ не смеет только себе забирать! Вся страна должна играть! И все в таком роде. А под всем этим — готов себе локоть укусить, что упустил пьесу тогда весной... Позвонили к Калишьяну — насчет поездки... Условились, что завтра пойдем к нему в Театр. Рассказывал, что Немировичу пьеса понравилась, что он звонил в Секретариат, по-видимому, Сталина, узнать о пьесе, ему ответили, что пьеса еще не возвращалась». 8 августа: «Утром, проснувшись, Миша сказал, что, пораздумав во время бессонной ночи, пришел к выводу — ехать сейчас в Батум не надо. С этим я позвонила к Калишьяну. Условились, что он... пришлет за ним машину.

В это время позвонила Ольга от Немировича. 1) Владимир Иванович хочет повидаться с М.А. по поводу пьесы. 2) Театр посылает в Тифлис—Батум бригаду для работы подготовительной к этой пьесе... Немирович сказал — самое идеальное, если поедет Михаил Афанасьевич.

Калишьян прислал машину, и мы поехали к нему... Договорились, что Миша едет во главе бригады, выяснили, что ему надо будет [сделать] в Тифлисе и Батуме (едут художники Дмитриев и Гремиславский, Виленкин и Лесли)... Ольга мне сказала мнение Немировича о пьесе: обаятельная, умная пьеса. Виртуозное знание сцены. С предельным обаянием сделан герой. Потрясающий драматург. Не знаю, сколько здесь правды, сколько вранья». 9 августа: «В 12 часов проводила Мишу к Немировичу... К обеду Миша вернулся, рассказал подробно свидание. Прекрасная квартира, цветы на балконах, Немирович в цветной жакетке-пижаме, в веселеньких брюках, помолодевший. Сахновский, Ольга... А после [встречи Немирович] сказал Ольге: «Лучше всего эту пьесу мог бы поставить Булгаков». Ольга мне по телефону потом: по-моему, была чудесная встреча! Тебе Миша рассказывал?! Вообще же, после рассказа, у меня осталось впечатление, что ничего они не поняли в пьесе, что ставить, конечно, может по-настоящему только М.А., но что — самое главное — они вообще не режиссеры. Какая-то пустая болтовня, воспоминания...» 10 августа: «Днем разговор по телефону с Калишьяном. Поездка откладывается, по-видимому, до 14-го». 11 августа: «Вечером звонок — завлит Воронежского театра, просит пьесу — «ее безумно расхваливал Афиногенов». Сегодня встретила одного знакомого, то же самое — «слышал, что М. А написал изумительную пьесу». Слышал не в Москве, а где-то на юге. То же сообщение Фанни Николаевны.

— А кто вам сказал?

— Яков Данилыч. Говорил, что потрясающая пьеса.

Яков Данилыч (Розенталь. — В.Л.) — главный заведующий рестораном в «Жургазе». Слышал он, конечно, от посетителей. Но уж очень забавно: заведующий ресторана заказывает в гастрономе продукты — и тут же разговоры о пьесе, да так, как будто сам он лично слышал ее» (заметим попутно, что в последнем случае Елена Сергеевна несколько лукавит, поскольку знаменитому Арчибальду Арчибальдовичу — Яков Данилович был несомненным прототипом этого булгаковского героя — «по штату» было положено знать о всех тонкостях литературной и театральной жизни столицы. — В.Л.).