Варвара

(И.Л. Карум. О моей маме)

Моя мама, Варвара Афанасьевна Булгакова, четвертый ребенок в семье Варвары Михайловны и Афанасия Ивановича Булгаковых, была младше своего брата Михаила на три года (родилась в Киеве в 1895 году).

Не первым учебным заведением была Киевская немецкая гимназия, где от гимназисток требовались исключительно примерное поведение и «строгая внешность». Мама не вписывалась в эти требования. У нее были очень красивые пышные и вьющиеся волосы золотистого цвета, которые, как считали классные дамы, не соответствовали требованиям и канонам гимназии и отвлекали гимназисток во время уроков. Поэтому маму на уроках сажали за последнюю парту, а иногда даже пытались размочить ее волосы водой, чтобы они не вызывали недовольство посещавших иногда класс инспекторов гимназии. Добротное и основательное знание немецкого языка, полученное в этой гимназии, в дальнейшем очень пригодились Варваре Афанасьевне.

У мамы с детства был очень общительный и веселый характер, она была умна, остроумна, дружелюбна, музыкальна, когда она бывала дома, в нем было всегда тепло и уютно.

После окончания гимназии мама поступила в Киевскую консерваторию на отделение фортепиано, в класс преподавателя Нейгауза, прекрасного пианиста, будущей знаменитости, прославленного педагога и ректора Московской консерватории. Но, к великому сожалению, Киевскую консерваторию мама по семейным обстоятельствам не закончила. В мае 1917 года она вышла замуж за Леонида Сергеевича Карума, моего будущего отца, преподавателя Киевского Великого Князя Константина Константиновича военного училища, в которое он был откомандирован с фронта в 1916 году. Познакомилась мама с папой на молодежной вечеринке у известного Киевского врача-окулиста Брянцева Корнилия Васильевича, который одновременно был младшим врачом в Киевском военном училище и с которым мама была ранее знакома.

После замужества дальнейшая судьба мамы и ее последующий жизненный путь были неразрывно связаны с ее мужем, которого она любила и которому себя целиком посвятила.

Уже 25 июня 1917 года, через месяц после свадьбы, отец получил официальное предписание отправиться в Петроград для продолжения учебы в Александровской военно-юридической академии, которую он в свое время не закончил — с началом войны в 1914 году учеба была прервана и все слушатели академии направлены в свои части на фронт. 28 июня 1917 года уехал в Петроград папа, а через месяц, 20 июля, прервав учебу в консерватории, к нему приехала мама.

Там мама встретила Октябрьскую революцию. Наступили беспощадные времена безденежья при необычайной дороговизне продуктов. В это время впервые проявились такие качества мамы, как умение приспособиться к любым ситуациям, энергичность, крепость духа — она не унывала ни при каких обстоятельствах.

Отныне и всегда ответственность за семейный бюджет была на моей маме, и она всегда ухитрялась сводить концы с концами, а ведь время было тяжелейшее. Она всегда была общительной, приветливой, открытой, и это неизменно вызывало у окружающих симпатию и доверие к ней.

Характерный эпизод: после Октябрьского переворота моя мама была выбрана в домовый комитет. Эти домовые комитеты начали стихийно возникать во многих домах для защиты от ночных грабежей и пьяных солдат. И выбрана в этот комитет она была вице-председателем, а ведь ей было только 22 года!

В декабре мой отец закончил учебу в Академии и устроился на работу в департамент земледелия, но в это время в Петрограде уже наступил полный хаос и голод. 5 января 1918 года мама уезжает из полуживого Петрограда в Москву к своему дяде Николаю Михайловичу Покровскому, врачу, имевшему частную практику (прототип профессора Преображенского в «Собачьем сердце»). А через четыре дня, 9 января 1918 года, в Москву вместе с правительственным поездом приехал и папа, продолжая служить все в том же департаменте земледелия. Туда же поступает на работу делопроизводителем и мама.

В Москве они прожили недолго. Не желая стеснять Николая Михайловича, мама и папа в мае 1918 года возвращаются в Киев. В это время Киев был под властью немцев и гетмана Скоропадского.

А на Андреевском спуске, 13 жили тогда:

— братья мамы Михаил с женой Тасей, Коля — студент медицины и Ваня гимназист;

— сестра Вера;

— двоюродный брат Костя Булгаков (Костя «Японский» — Константин Петрович Булгаков, сын дяди мамы Петра Ивановича, миссионера в Японии).

В октябре 1918 года мама устраивается на работу конторщицей в отдел распределения Киевского городского продовольственного комитета.

Обитатели дома 13 по Андреевскому спуску жили «коммуной». Все хозяйство «коммуны» вела моя мама, отказывая себе во всем, вкладывая все наличные деньги в еду.

После поражения в войне осенью 1918 года немцы были вынуждены оставить Киев, а вместе с ними ушел и гетман, который без поддержки немцев не смог удержаться в Киеве. 16 ноября 1918 года, прогнав Скоропадского, Киев занимают петлюровцы (Директория).

Папе, бывшему офицеру русской армии, оставаться в Киеве было крайне опасно, и он в декабре 1918 года уходит на юг — сначала в Астраханскую Армию, затем переходит в Добровольческую Армию Деникина в Екатеринодар. В Екатеринодаре в это время оказалось и бывшее Киевское военное училище, в котором отец преподавал до войны, и он возвращается на службу в это училище преподавателем.

В июле 1919 года Училище переводят в Феодосию, и в июле же папа возвращается в Киев за мамой (город к этому времени был освобожден от большевиков Деникиным). В том же июле (30-го числа) мама вместе с мужем уезжают из Киева в Феодосию. Вместе с ними покидают Киев и уезжают в Феодосию Михаил Афанасьевич с женой Тасей (Михаил Афанасьевич попросил взять его с Тасей в Феодосию).

Около года мама прожила в Крыму довольно спокойной жизнью, насколько это было возможно в то время. Дело в том, что в апреле 1920 года отцу пришлось покинуть военную службу, так как его не утвердили на должности преподавателя, подозревая в симпатиях к большевикам. И опять понадобились способность и умение мамы вести семейный бюджет при любых обстоятельствах — на гражданской службе жалованье отца катастрофически уменьшилось.

И вот, в ноябре 1920 года в Крым прорываются большевики.

И тут же первый арест моего отца ЧК, как бывшего офицера, в числе множества других офицеров, оставшихся в Феодосии после ухода Врангеля и явившихся на регистрацию к новым властям. Только чудом отцу удалось вырваться на свободу, остальные офицеры (несколько тысяч) были расстреляны, хотя многие из них, как и мой отец, не служили у Врангеля.

В январе 1921 года отцу удается устроиться на службу заведующим учебной частью 64-х пехотных курсов, откуда он в июле того же года переводится на такую же должность в 63-й пехотные курсы, которые базировались в Симферополе. Мама в июле вместе с мужем и уже со мной (я родилась в Феодосии в апреле 1921 года) отправляются в Симферополь, где мы прожили недолго. Отец в Симферополе заболевает брюшным тифом, болеет август—сентябрь и получает отпуск по болезни. Это позволяет родителям вернуться в Киев, куда они приезжают в октябре 1921 года. Теперь они уже остаются там, как они думают, навсегда.

Но пока Булгаковы были в отъезде, их квартиру на Андреевском спуске 13 передали каким-то жильцам, которые завладели не только жильем, но и мебелью Булгаковых. Мама с мужем и мной поселяются в квартире Ивана Павловича Воскресенского, на Андреевском спуске, 38, куда в свое время (выйдя замуж за Ивана Павловича) переселилась Варвара Михайловна Булгакова с дочкой Лелей (Еленой, маминой сестрой).

В это время по Киеву гуляет брюшной тиф. К несчастью для всей семьи в январе 1922 года заболевает Варвара Михайловна и, не справившись с болезнью, умирает. Объединяющее звено выпало. Не стало оснований оставаться на квартире у Ивана Павловича, нужно было искать свое собственное жилье.

К этому времени папа довольно крепко стал на ноги, он работал преподавателем в нескольких учебных заведениях, в частности, преподавал Государство и Право в КИНХе (Киевском институте народного хозяйства — бывшем университете), а затем стал военруком в этом же учебном заведении. Эта должность восстановила его на военной службе, согласно аттестации по военной линии он был отнесен к командному составу с присвоением 10-й категории (один ромб в петлице).

Родители находят квартиру на улице Львовской (ныне — Артема), дом 55. Вместе с нами поселились также Леля и Костя «Японский». Но к 1924 году в Киеве никого из Булгаковых, кроме моей мамы, не осталось. Уехали в Москву Вера и Леля, окончившая в 1924 г. Киевский институт народного образования. Надя и Михаил к этому времени уже жили в Москве.

Костя, потеряв работу после закрытия в России АРА — Американо-Российской Ассоциации (Американской Организации Помощи), — где он был переводчиком, летней ночью 1924 года тайно бежал в Польшу: он хотел соединиться в США со своими родителями и братом Николаем, которые переехали туда после закрытия русского посольства в Японии. Теперь мы вчетвером (вместе с мамой отца Марией Федоровной) жили в четырехкомнатной квартире.

Жизнь в этот период протекала вполне благополучно для того времени. Родители были молодыми, довольно общительными людьми, часто наш дом вечерами посещали их друзья и знакомые, в круг которых входили некоторые актеры театра оперы и балета, а также, как сейчас помню, и музыканты, игравшие на скрипке и виолончели. Мама им аккомпанировала, и я в такие вечера просыпалась в своей комнате от звуков прекрасных голосов и мелодий.

Мама в это время вела активный образ жизни. В 1927 году предусмотрительно окончила курсы бухгалтеров и других коммерческих наук Н. Семениченко. Сдала также при Центральных курсах украиноведения экзамен за окончание 1-го цикла украиноведения и была взята на учет как счетовод 1-й категории. Занималась общественной работой — в 1928 году она была выбрана в подкомиссию «культурных разваг» и принимала в связи с этим участие в организации и устройстве небольших концертов и вечеров в Доме Ученых. Собиралась поступить в медицинский институт.

Мама и вся наша семья были в то время счастливы. Но счастье это длилось недолго. Осенью 1929 года, в ноябре, папу арестовали и поместили в тюрьму — в ДОПР. Для нашей семьи это был страшный удар, мама ежедневно ездила на Лукьяновку, где находился в те годы дом предварительного заключения. Дважды ездила в Харьков, где даже добилась приема у прокурора ОГПУ Украины.

Но все в ГПУ было решено заранее. Арест длился два месяца. Срок ареста был не случаен. Два месяца в тюрьме автоматически исключали отца из состава армии. В январе 1930 года отца выпускают на свободу с подпиской о невыезде. Более того, ожидалась ссылка в Казахстан. Но сработало знакомство, письмом из Харькова подписка о невыезде была снята.

Однако покой и счастье в доме уже не могли восстановиться из-за не покидавших нас теперь опасений нового ареста. Надо было уезжать из Киева. Но куда? И вот из Москвы к нам приехала одна из сестер мамы Вера Афанасьевна с советом папе от себя и другой сестры, Надежды Афанасьевны, — перебраться на время в Москву. Там, по их мнению, он мог бы жить и работать в безопасности, — им казалось, никому не придет в голову, что отец может оказаться в столице.

А пока нужно было искать работу. В апреле мама сдала экспертизу на счетовода 1-го разряда и через три месяца ожидания в бюро труда вакансии получила в июле место счетовода-делопроизводителя на Киевском заводе «Большевик».

А папа уехал летом в Москву, где устроился на работу сначала экономистом в Союзкино, а потом, последовательно, преподавателем экономики промышленности в политехникуме, затем преподавателем военного дела в Высшем химико-технологическом институте.

Казалось, что все позади, ситуация стала налаживаться, отец уже стал подыскивать квартиру для семьи в Москве, но в ночь с 13 на 14-е января 1931 года был вновь арестован и отвезен в центральную тюрьму ОГПУ на Лубянку. Затем 25 мая 1931 года его перевели в Бутырки. Мы с мамой и бабушкой приехали в Москву в надежде на свидание с ним.

Каким образом маме удалось добиться этого свидания с мужем, я не знаю, но мы (мама, бабушка и я) виделись с папой. Это была ужасная сцена — мой отец и другие заключенные стояли по одну сторону решетчатого коридора, а мы и другие родственники, по другую.

Между двумя стенами, по коридору непрерывно ходил надзиратель, стоял шум, все присутствующие кричали, надеясь, что их услышат.

10 июня 1931 года отец был осужден на 5 лет в ИТЛ по ст. 58 «Контрреволюция» по пунктам: 7 — экономическая контрреволюция (саботаж, вредительство на заводах и транспорте), 10 — участие в антисоветских организациях и 11 — агитация (антисоветская пропаганда). Папа был сослан в сибирский город Мариинск, в лагерь для заключенных.

Перед отправкой в лагерь отец получил большую посылку от мамы со многими продуктами и полезными вещами, которые оказались нужными, да и просто необходимыми в арестантском вагоне в долгом пути. Как только мама ухитрилась все это быстро приобрести и организовать?

Более того, она как-то смогла проникнуть на Ярославском вокзале к арестантскому вагону и увидеться на прощание с мужем, передав ему записку: «Любимый мой, помни, что вся моя жизнь и любовь для тебя».

Отца увезли в Сибирь, а мы вернулись в Киев.

Мама всегда была энергичным, трудолюбивым и деятельным человеком. В тяжелые времена, которые переживала наша семья из-за ареста папы, как и в годы Отечественной войны, она не падала духом и всегда находила выход из положения.

Во время ареста мужа мама за одну ночь превратилась из жены комбрига Красной армии в жену «врага народа», за одну ночь мы лишились квартиры, оказались втроем — мама, бабушка и я, в маленькой комнате, без кормильца. Но мама сумела спасти семью. А время было очень тяжелое — начало тридцатых годов, голод на Украине, репрессии, коллективизация.

В Киеве в это время была введена карточная система. И чтобы кормить семью, мама никогда не ела на работе обед, который она получала на заводе «Большевик», а привозила его домой для свекрови и меня. Иногда я сама приходила к маме на завод обедать, мне запомнились ложки заводской столовой, в которых во избежание их кражи были просверлены отверстия. Эти ложки выдавали на входе в столовую — в дверях, а на выходе — забирали.

Кроме того, мама, помимо основной работы на заводе «Большевик», давала частные уроки музыки и работала музыкальным работником в детском саду.

Летом 1932 года мама ездила в Новосибирск, куда к тому времени перевели отца. В это же время она подала прошение об его освобождении. По дороге из Новосибирска мама в Москве посетила прокурора на Лубянке и убедилась, что дело в рассмотрении. Но в итоге из рассмотрения ничего не вышло. Маме отказали.

Отца освободили 16 июля 1934 года, через 3,5 года после ареста. С учетом зачетных дней.

Папа сообщил маме, что решил остаться в Сибири, так как в Киеве его вряд ли оставят в покое. Мама полностью согласилась с мужем. Она к тому времени уже была старшим бухгалтером на заводе «Большевик» и работала преподавателем немецкого языка в школе при этом заводе. Кроме того, она в течение трех лет, с октября 1931 по апрель 1933 года, училась на Киевских государственных трехгодичных курсах иностранных языков. Боясь, что не справится с колоссальной нагрузкой, мама не сообщала об учебе мужу. Но у нее была исключительная память и огромная энергия. Мама блестяще окончила эти курсы и получила свидетельство, что знает немецкий язык и имеет квалификацию переводчика, а так как училась очень успешно, получила дополнительно квалификацию преподавателя немецкого языка.

«Теперь, писала она в Сибирь, уже не страшно поехать куда бы то ни было. У меня две квалификации: бухгалтера и преподавателя немецкого языка. Что-нибудь да выручит».

Помимо того, завод «Большевик» дал ей прекрасные рекомендации по этим должностям.

Мама после освобождения отца моментально решила ехать к нему в Новосибирск. Я до сих пор не могу понять, как она справилась с переездом — было очень много различных трудностей, но мама вынесла все, она была необыкновенной женщиной, верной и преданной женой и ради папы была готова на любые лишения. Будучи очень энергичным человеком и исключительной труженицей, мама умела выходить из любых труднейших ситуаций. При этом она всегда оставалась красивой, обаятельной, доброй и ласковой, всегда и неизменно располагала к себе людей.

При переезде в Сибирь мама проявила удивительные организаторские способности и невероятную, ошеломляющую энергию. Получила вагон для перевоза вещей. Одна, без посторонней помощи, поменяла комнату в Киеве на комнату в Харькове, проведя за нос домоуправление, препятствовавшее такому обмену. Дело в том, что жилой фонд Киева в это время был на строгом учете, так как именно летом 1934 года Киев был объявлен столицей Украины вместо Харькова и требовалось изыскать много жилья для размещения огромного числа служащих центральных учреждений Украины.

Получив за эту операцию денежную компенсацию, мама переехала для видимости на две недели в Харьков, предварительно отправив вещи в Сибирь. В конце лета мы получили письмо от папы, в котором он писал, что одна знакомая ему семья в Новосибирске предложила устроить нас на некоторое время в собственном доме.

Из Киева мы выехали в один из теплых, солнечных дней, когда город утопал в золоте осенних листьев киевских деревьев. Мы были счастливы от сознания того, что едем к папе, хотя не имели понятия, что ждет нас в далекой, холодной Сибири и что представляет собой неизвестный нам город Новосибирск. Но все сложилось по тем обстоятельствам хорошо.

По приезде в Новосибирск мама устроилась на работу в школу завода горного оборудования преподавателем немецкого языка. Папа на этом же заводе получил место экономиста. Завод дал нам жилье — две комнаты в 3-х комнатной квартире. Однако в 1936 году завод горного оборудования был переориентирован в военный авиационный и отец, как бывший заключенный, с секретного завода был уволен и перешел на службу в Крайплан.

Наступил 1937 год. Аресты, ссылки. Отец, чтобы не быть на виду, ушел из Крайплана в Крайсобес старшим экономистом. Не помогло. Придравшись к тому, что контрольные цифры были составлены с запозданием (не по вине отца), папу объявили «врагом народа» и уволили. Сразу же уволили с работы и маму, так как ей, как «жене врага народа», нельзя было доверять воспитание юношества. Из квартиры мы были выселены в течение трех дней. С трудом мы нашли на Бурлинской улице сырую хибарку в одну комнату, куда втиснулись все. Некуда было поставить кровать, со стен текло.

В конце 1937 года мама была реабилитирована и через месяц нашла себе место бухгалтера. А в начале 1938 года она была восстановлена в правах, как учительница средней школы и получила место сразу в 2-х школах. На штатном месте — в 9-й, одной из «сильных» и авторитетных школ города, которая сумела предоставить нам небольшую квартиру, рядом со школой, в зеленом районе города и недалеко от центра, и, по совместительству, в 41-й. В это время все держалось на маме. Отец долго (полгода) не мог найти работу. Только в марте 1938 года он получил место экономиста в буфете станции Новосибирск-Южный.

В 1938 году папа очень хорошо закончил трехлетние курсы немецкого языка, что позволило ему помимо квалификации переводчика получить право преподавания немецкого языка. И он получил работу преподавателя немецкого языка в школе 56 и в медицинском институте. (В 1943 году он стал заведующим кафедрой иностранных языков в этом институте).

Мама вскоре поступила учиться заочно в Новосибирский педагогический институт на немецкое отделение факультета иностранных языков и успешно его окончила. Высшее образование позволило ей устроиться на работу в этот же педагогический институт, где она стала преподавать немецкий язык на историческом и географическом факультетах и даже одно время была деканом факультета и председателем месткома. Работу в школе мама из-за служебной квартиры не оставляла.

Все почти уравновесилось, и было почти что и хорошо, но тут пришел 1941 год, принесший вместе с войной новые лишения и испытания.

Летом 1941 года в Новосибирск приехала сестра мамы Леля и дочкой Варей. Муж Лели Михаил Васильевич Светлаев приехал в Новосибирск из Москвы в декабре 1941 г. во время наступления фашистов на Москву, когда закрылись все учреждения и служащим приказано было уезжать. Михаил Васильевич уехал из Новосибирска в 1942 году, а Леля с дочкой жили у нас около 2-х лет.

Войну пережили очень тяжело. Хлебный паек был для папы и мамы — по 300 г/день, а для бабушки — Марии Федоровны — 200 г/день. Сажали картофель. На улицах города (где картофель воровали) и в поле. Выезжали летом с учениками на сельхозработы, на месяц, а то и на два. Мама и с этим хорошо справлялась.

Все вынесла на своих плечах моя мама, оставаясь очень добрым, отзывчивым и не озлобившимся человеком. Но жизненные невзгоды и удары, а также постоянный изнурительный труд (и в Киеве на заводе «Большевик», когда она уезжала на работу очень рано, а возвращалась очень поздно, и в Новосибирске, где она часто до четырех ночи сидела над тетрадями) подорвали ее здоровье. В пятидесятых годах мама тяжело и неизлечимо заболела и в сентябре 1956 года умерла.