Вернуться к Е. Бровко. Мастер и Москва

Квартира Булгаковых на улице Фурманова

Улица Фурманова. 1950-е гг. Дом кооператива писателей (светлый шестиэтажный дом слева на фотографии) появился в начале 1930-х годов, когда невысокие строения по четной стороне Нащокинского переулка надстроили на несколько этажей

Нащокинский переулок. 2016 г. С 1933 по 1993 год Нащокинский переулок назывался улицей Фурманова. Дом кооператива писателей («Писательская надстройка») был снесен в 1974 году

В феврале 1934 года Булгаков вместе с третьей женой Еленой Сергеевной и пасынком Сергеем переехал в кооперативный писательский дом на улице Фурманова (теперь Нащокинский переулок). Квартиры в доме также получили Виктор Ардов, Илья Ильф и Евгений Петров, Осип Мандельштам, Виктор Шкловский и другие писатели. Здесь Булгаков написал пьесы «Дон Кихот», «Александр Пушкин», «Батум», романы «Записки покойника» и «Мастер и Маргарита».

Трехкомнатная квартира, состоявшая из большой столовой, детской и спальни (одновременно она была и кабинетом), стала первым собственным жильем Булгакова. После переезда писатель наконец получил возможность создать обстановку по собственному вкусу: с мебелью красного дерева и большим количеством книг. Так же как и в съемной квартире на Большой Пироговской, стены кабинета Булгаков выкрасил в свой любимый синий цвет.

Новая квартира требовала ремонта, бесконечно ходили маляры, рабочие что-то доделывали и ремонтировали, но Булгакова это не огорчало: «Молю Бога о том, чтобы дом стоял нерушимо. Я счастлив, что убрался из сырой Пироговской ямы. А какое блаженство не ездить в трамвае! Викентий Викентьевич! Правда, у нас прохладно, в уборной что-то не ладится и течет на пол из бака, и, наверное, будут еще какие-нибудь неполадки, но все же я счастлив. Лишь бы только стоял дом!» (Из письма Вересаеву 6 марта 1934 года.)

В 1936 году именно здесь Булгаков прочитал страшную редакционную статью в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание», за которой последовало не только немедленное изъятие «Мольера» из репертуара МХАТа, но и запрет на все остальные булгаковские пьесы.

В ноябре 1937 года Булгаков начал последнюю и самую полную редакцию «Мастера и Маргариты», занявшую шесть толстых тетрадей, тогда сложилось и окончательное название произведения. С тех пор Булгаков почти все свое время отдавал роману, зачитывал отдельные главы многочисленным гостям дома и раздумывал над тем, чтобы представить роман Сталину. Постепенно выяснилось, что мечты Булгакова о покое (после коммуналки на Садовой и вереницы временных адресов) так и остались мечтами. Оказалось, что при строительстве дома было много махинаций и в квартирах выявлены многочисленные нарушения. В ноябре 1938 года Елена Сергеевна записала слова измученного Булгакова: «Не могу я здесь больше жить!» И далее: «У нас действительно стройка отвратительная — все слышно сверху, снизу, сбоку. А когда наверху танцуют — это бедствие. Работать М.А. очень трудно».

В этом доме, в квартире № 44, Булгаков прожил до конца жизни.

Комната Михаила Булгакова в квартире на улице Фурманова (в Нащокинском переулке), 1940 г.

А вечером — к Вильямсам. Петя говорит — не могу работать, хочу знать, как дальше в романе. М.А. почитал несколько глав. Отзывы — вещь громадной силы, интересна своей философией, помимо того, что увлекательна сюжетно и блестяща с литературной точки зрения.

Из дневника Е.С. Шиловской, 11 мая 1937 года

Михаил Булгаков, Елена Булгакова и ее сын Сергей, 1940 г.

...Ангарский попросил М.А. читать роман (Мастер и Маргарита).

М.А. прочитал три первые главы. Ангарский сразу:

— А это напечатать нельзя.

— Почему?

— Нельзя.

Из дневника Е.С. Шиловской, 3 мая 1938 года

Ушел самый тяжелый в моей жизни год 1939-й, и дай Бог, чтобы 1940-й не был таким!

Вчера после обеда зашел к нам Борис Эрдман, посидел у нас до вечера. Потом — Файко — перед своей встречей у Шкваркина. Часов в одиннадцать пришел Ермолинский, и мы вчетвером — Миша, Сережа, Сергей Ермолинский и я тихо, при свечах, встретили Новый год: Ермолинский — с рюмкой водки в руках, мы с Сережей — белым вином, а Миша — с мензуркой микстуры. Сделали чучело Мишиной болезни — с лисьей головой (от моей чернобурки), и Сережа, по жребию, расстрелял его.

Из дневника Е.С. Шиловской, 1 января 1940 года