А за окном гремели громы,
блистали молнии в глаза —
Ивана мучили синдромы:
рыдал он, глядя в небеса.Писать в милицию прошение
поэту не давал процесс,
ведь раздражали откровения,
воспоминанья тех чудес!Иван писал: «С покойным Берлиозом
по Патриаршим шёл тогда...»
«Нет, это бред!» — как под наркозом. —
«Ведь скажут, что сошёл с ума!»Затем всплывал сюжет с трамваем,
где голова катилась, как арбуз...
«Профессор ведь всё знал!» — вздыхая,
Иван припомнил: «Вот, мол, гусь!»Бежала мысль — рука строчила
о прокураторе, его дворце...
«Звучит безумно!» — плоть заныла:
Иван заплакал вдруг в конце.Зашла Прасковья, санитарка,
собрав бумаги на полу.
Укол — мир заискрился ярко...
Обмякнув, отошёл ко сну.Иван, проснувшись, изменился:
не так критичен стал, добрей —
мир словно вдруг преобразился,
в нем не осталось упырей.Он стал лояльней к «консультанту»,
помягче к «странному коту»:
припомнил бучу в ресторане,
не предвещавшую беду.Как будто бы в Ивана вжился
«другой Иван», с иным мирком.
Который смело заступился
за тот творившийся дурдом!На фоне странных рассуждений,
под лунным светом вдоль окна,
фигура чья-то, без сомнений,
пронзив решётку, внутрь вошла.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |