В романе показаны два представления о свободе. Первое отражает обычное понимание, как свободу мысли, слова и действия, отсутствие ограничений мышлению, речи и поступкам. Во втором случае она подается в ином значении как уход кого-то из чьей-то памяти, т. е. забвение. Об этом мечтает Маргарита, еще не ставшая ведьмой, чтобы мастер ушел из ее памяти. О таком освобождении мастера в вечном приюте сообщает повествователь. У них сохранение в памяти связано с болью, поэтому они желают забвения и обретения свободы, но свободы от страданий.
Причем первое, обычное, представление свободы показано значительно чаще, чем второе. Для читателя, не различающего эти два понимания свободы, они будут представляться, во-первых, как что-то единое, и, во-вторых, как значительное по объему из-за частого упоминания. Кроме того, слово «свобода» само по себе читателем воспринимается положительно. Кто же не хочет иметь свободу и быть свободным?
Таким образом, получается, что внешне положительное слово «свобода» содержит в себе два значения. Первое, существенно преобладающее по частоте в романе, общепринятое. И второе, трижды упоминаемое в тексте как беспамятство или забвение, прекращающее боль и дарующее покой.
Первое представление о свободе отражает обычное понимание, как свободу мысли, слова и действия, отсутствие ограничений мышлению, речи и поступкам.
«— Да, мы не верим в бога, — чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. — Но об этом можно говорить совершенно свободно».
«Однако, получив свободу на целых три дня, из всей этой роскошной квартиры Маргарита выбрала далеко не самое лучшее место».
«Втирания (крема от Азазелло — А.Я.) изменили ее не только внешне. Теперь в ней во всей, в каждой частице тела, вскипала радость, которую она ощутила, как пузырьки, колющие все ее тело. Маргарита ощутила себя свободной, свободной от всего».
«— Прощай, Наташа! — прокричала Маргарита и вздернула щетку, — невидима, невидима, — еще громче крикнула она и между ветвями клена, хлестнувшими ее по лицу, перелетев ворота, вылетела в переулок. И вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс.
Невидима и свободна! Невидима и свободна!»
«Да, так вот-с, госпожа Тофана входила в положение этих бедных женщин и продавала им какую-то воду в пузырьках. Жена вливала эту воду в суп супругу, тот его съедал, благодарил за ласку и чувствовал себя превосходно. Правда, через несколько часов ему начинало очень сильно хотеться пить, затем он ложился в постель, и через день прекрасная неаполитанка, накормившая своего мужа супом, была свободна, как весенний ветер».
«— Последний выход, — прошептал ей озабоченно Коровьев, — и мы свободны».
«— Я устремился, — рассказывал Бегемот, — в зал заседаний, — это который с колоннами, мессир, — рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо — счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо!»
«Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:
— Свободен! Свободен! Он ждет тебя!»
«Бедная женщина, связанная с тяжко больным, теперь свободна и без опасений может заснуть. Иван Николаевич теперь будет спать до утра со счастливым лицом и видеть неизвестные ей, но какие-то возвышенные и счастливые сны».
Во втором представлении о свободе она подается в ином значении как уход кого-то из чьей-то памяти, т. е. забвение и освобождение от боли.
«Его не было рядом в этот день, но разговаривала мысленно Маргарита Николаевна все же с ним: «Если ты сослан, то почему же не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер... Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай мне, наконец, свободу жить, дышать воздухом». Маргарита Николаевна отвечала за него: «Ты свободна... Разве я держу тебя?» Потом возражала ему: «Нет, что это за ответ! Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна».»
«Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |