1931

24.X.31 г.

24 октября 1931 г., Тярлево

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Меня не удовлетворила прилагаемая краткая информация о московском чтении, а только «раззадорила». Как бы прочитать эту инсценировку?¹ Ведь она вероятно отремингтонирована² в десятках экземпляров? А<нна> И<льинична>, подсматривая через плечо, заявила, что она в последней фразе написала бы «экземплярах». Ох, трудно сговариваться с писателями и их родственниками и родственницами. В начале ноября А.И. будет в Москве, м.б. ей удастся получить у Вас экземплярчик на благое просвещение?

Вы знаете — я Вас каждый вечер вспоминаю при обстоятельствах, которые отнюдь на это всецело не уполномочивают: занимаюсь я в некоем институте³, помещающемся в обширном дворце б. Шувалова⁴, там и концертный зал, и фойэ, и всякая штука. И выхожу я покурить в обширные кулуары, где играют в шахматы и в биллиард. И начинает хотеться подвигать самому шарами, и почему-то думаю — вот бы с Вами поиграть. Вы бы с аппетитом играли. А когда вхожу в обширный вестибюль, то декламирую про себя: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов»⁵. Таких реминисценций в Москве нет.

Со вчерашнего дня перешел на Пушкина. В бывшем Пушкинском доме имеется 22 тетради Пушкина, доселе не опубликованные⁶. Правда, все это подготовительные выписки и материалы к оставшейся ненаписанной истории Петра, но охватывает трепет, когда приступаешь к редактированию такого opus'а. Последняя выписка в этих тетрадях сделана Пушкиным утром в день дуэли.

А живем мы хорошо: два дня ходили по дворцам: Павловскому, Екатерининскому и Александровскому. Наша дача между двумя парками — Павловским и Детско-сельским. Послезавтра пойдем в Эрмитаж. Здесь не тянет на драму, хотим походить в оперный театр. В Александринке ежедневно идет некий «Страх»⁷, но страх, говорят, не стоющий.

Ленинград — настоящий город: что-то мощное, солидное в нем по сравнению с московскими уличками и переулочками. Но народа — страсть. Трудно поверить: за один сентябрь месяц сюда переехало 80 тысяч человек. Мы попали в модное течение. Цел ли Коля⁸ и что поделывает — поджидал, но не получил от него весточки. А.И. Вам шлет привет. Поклон Любови Евгеньевне.

Жму Вашу руку и скучаю без Вас.

Павел.

* * *

26.X.31 г., Москва.

26 октября 1931 г., Москва

Дорогой Павел Сергеевич,

только что получил Ваше письмо от 24.X. Очень обрадовался. Во-первых, все-таки в «десятках экземпляров, а не «экземпляр...ах». Ах, будьте упрямы и пишите, как писали до сих пор!

Но «ов» ли, «ах» ли, нет десятков! Мало отпечатал. Несмотря на это, приложу все старания к тому, чтобы Вас ознакомить с этим безмерно утомившим меня произведением искусства.

Второе: убили Вы меня бумагой, на которой пишете! Ай, хороша бумага!⁹ И вот, изволите ли видеть, на какой Вам приходится отвечать! Да еще карандашом. Чернила у меня совершенно несносные. И я бы на месте Михаила Васильевича в том же письме к генерал-порутчику И.И. Шувалову воспел вместе со стеклом за компанию и письменные принадлежности.

«Не меньше польза в них, не меньше в них краса!»¹⁰

А мне, ох, как нужны они. На днях вплотную придется приниматься за гениального деда Анны Ильиничны¹¹. Вообще дела сверх головы, а ничего не успеваешь, и по пустякам разбиваешься, и переписка запущена позорно. Переутомление, проклятые житейские заботы!

Собирался вчера уехать в Ленинград, пользуясь паузой в МХТ, но получил открытку, в коей мне предлагается явиться завтра в Военный Комиссариат. Полагаю, что это переосвидетельствование. Надо полагать, что придется сидеть, как я уже сидел весною, в одном белье и отвечать комиссии на вопросы, не имеющие никакого отношения ни к Мольеру, ни к парикам, ни к шпагам¹², испытывать чувство тяжкой тоски.

О, Праведный Боже, до чего же я не нужен ни в каких комиссариатах. Надеюсь, впрочем, что станет ясно, что я мыслим только на сцене, и дадут мне чистую и отпустят вместе с моим больным телом и душу на покаяние!¹³

Думаю перенести поездку в Ленинград на ноябрь.

В Вашем письме нет адреса. Позвонил Тате¹⁴, а та сказала что-то, что не внушает доверия: Тярлево? Есть такое место? Ну, что ж поделаешь, пишу в Тярлево.

Если у Вас худо с финансами, я прошу Вас телеграфировать мне.

Коля живет пристойно, но простудился на днях¹⁵.

«Мольер» мой получил литеру Б (разрешение на повсеместное исполнение)¹⁶.

Привет Анне Ильиничне! От Любови Евгениевны привет!

Жду Вашего ответа, адреса, жму руку.

Ваш М. Булгаков.

P.S. Б. Пироговская, 35-а, кв. 6 (как совершенно справедливо Вы и пишете).

* * *

30 окт. 31 г.

30 октября 1931 г., Тярлево

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Спасибо большое за весточку о себе. Очень рад буду повидать Вас в Ленинграде, тем более, что можем оказаться Вам полезными: А<нна> И<льинична> сейчас перепечатывает варианты В<ойны> и М<ира>, а для Вашей работы кое-какие черновые материалы Толстого могут оказать помощь в смысле подкрепления тех образов, которые нужно будет углубить в связи с выделяемыми Вами картинами романа. Вы могли бы договориться с А.И. и просмотреть нужные варианты.

У нас телефон в нашей комнате, т<ак> ч<то> по приезде Вашем в город нужно, чтобы состоялся приблизительно такой Ваш разговор с телефонной барышней:

— Дайте загородную станцию.

— Загородная? Дайте Детское село, № 277 за их счет, моя фамилия Б., позвонить мне по телефону № ...

Через 10—15 минут Вам звонят и говорят: «Соединяю, говорите».

Можно и по автомату, тогда нужно только подождать около будки. Телефон у нас в комнате.

Тярлево — местечко между Детским селом и Павловским. Езды по ж<елезной> д<ороге> 30—45 мин. От станции хода 5 минут¹⁷.

Адрес у Вас совершенно правильный. Если не окажемся за городом, звонить по городскому телефону 2-02-74 (Аксакова¹⁸) — здесь мы иногда ночуем.

Поезда ходят часто, но далеко не все останавливаются в Тярлеве. Но от Тярлева до Павловска 6 минут езды, и от Павловского вокзала до нашего дома хода 12—15 минут. Пойдете парком. Направление я показал. Детско-сельский вокзал (он же Витебский) на Загородном проспекте в Л<енингра>де, много трамваев, есть и автобусы — от штаба по Гороховой и от Октябрьского вокзала.

Итак, мы ждем. Дачка очень симпатичная, «европейская» и погулять есть где. Приезжайте поскорее. Числа 7, 8 ноября А.И. выезжает в Москву.

Жму руку.

Павел.

А. И. невзначай купила в Ленинграде очень хорошие карты. Теперь я знаю — зачем.

* * *

28.XII.31

28 декабря 1931 г., Тярлево

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Извините, но Вы делаете явную ошибку: Вы не подумали о том, чем закусывать. Лучше крепкого соленого душистого огурца ничего быть не может. Вы скажете — гриб лучше. Ошибаетесь. Огурцы были привезены из Москвы. Но уже в них появляется дряблость. Вы, я надеюсь, понимаете, что с дряблостью далеко не уедешь. Огурец должен быть душистый и крепкий, как сказано выше. Вы скажете — ветчина. Да — ветчина. Это верно — окорок скоро будет коптиться. Наша хозяйка — старушка уже справилась сегодня обо всем в коптилке в Павловске. Но и ветчина хороша с огурцом. Т<ак> ч<то> спешите.

Алло, алло! Говорит Москва — а Москва молчит, даже Колю, несмотря на его громкий голос, не слышно. А ведь голос очень отчетливый. Правда? Он даже заглушает радио в телефон? Но Вы не вдумывались почему — это? Т.е. это смешение? Ведь телефон — это одно, радио — другое. Этого я не понимаю!¹⁹

Павел П.

Примечания

1. Речь идет об инсценировке «Мертвых душ», сделанной Булгаковым для МХАТа.

2. От названия пишущей машинки фирмы «Ремингтон».

3. Попов служит в Институте Русской литературы (Пушкинском Доме).

4. Шувалов Иван Иванович (1727—1797), камергер, генерал-адъютант. Фаворит императрицы Елизаветы Петровны. Покровительствовал просвещению — был первым куратором Московского университета, президентом Академии художеств.

5. Строчки из стихотворения М.В. Ломоносова «Письмо о пользе стекла»:

«Неправо о стекле те думают, Шувалов,
Которые стекло чтут ниже минералов.
Не меньше пользы в нем,
Не меньше в нем краса».

6. Первоначально существовала 31 тетрадь с выписками и замечаниями Пушкина при чтении им девяти томов «Деяний Петра Великого» И.И. Голикова (1835). Из 31-й тетради уцелело лишь 22, которые через П.Е. Щеголева поступили в Пушкинский Дом. Подготовительные тексты Пушкина по «Истории Петра», а также материалы, относящиеся к истории Петра, опубликованы Поповым в издании: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1938. Т. X.

7. Пьеса А. Афиногенова «Страх». См. о ней далее, в прим. 1 к письму П.С. Попова от 20 марта 1932 г.

8. Н.Н. Лямин.

9. Письмо Попова — на старинной бумаге из личных дворянских фондов, хранящихся в Пушкинском Доме — зеленой, веленевой, с золотым и белым тиснением. Сам же Булгаков пишет на скверной бумаге неясного сорта, карандашом вместо чернил. Когда же появляется перо — оно рассыпает кляксы по шероховатой бумаге, лишь частично переработанной из древесины в листы.

Характерные условия эпистолярного поведения тех лет: исчезли бювары и наборы почтовой бумаги разных сортов, цветов, формата, теперь порой в один конверт могут быть вложены листки различной формы, величины. Все это мелкие, третьестепенные симптомы глобальной неустроенности общества, нестабильности и дискомфортности положения пишущего. Началось усечение любого многообразия, осуждается и культивирование вещей, воплощающих отношение к человеку. Сегодня с уверенностью, подтвержденной опытом, можно говорить о том, что за этим стояло: не аскетизм быта противостоял высокому духовному развитию, а, напротив, убогость вещной среды поощряла примитив, стремилась сделать его нормой, — выращивая и соответствующее ей человеческое существо.

10. Булгаков обыгрывает строки из ломоносовского стиха, выделяя подчеркиванием переиначенные слова.

11. Договор на инсценировку «Войны и мира» Л. Толстого с ленинградским Большим Драматическим Театром был заключен 26 августа 1931 года, работа 24 сентября была начата, но тут же оставлена — в связи с разрешением пьесы «Мольер». Окончена инсценировка 25 февраля 1932 года.

12. Речь идет о пьесе «Кабала святош». В письме к брату, Н.А. Булгакову, драматург писал: «...во второй половине 1929 г. я написал пьесу о Мольере. Лучшими специалистами Москвы она была признана самой сильной из моих пяти пьес». Авторское название — «Кабала святош» — было заменено цензурой на «Мольера». Вернулась пьеса на отечественную сцену под первоначальным названием лишь в 1970-е годы.

13. Повестки из райвоенкомата Булгаков получал регулярно в 1928, 1929, 1931 годах, но являлся на вызовы неаккуратно (за что даже был подвергнут административному штрафу). 18 августа 1931 года очередную повестку прислал Краснопресненский военком: «На 24-е августа с/г в 6 часов вечера в здании Краснопресненского Райсовета (Миусская пл., д. 1/2) в Большом зале назначена конференция начсостава запаса РККА. Почему Вам надлежит прибыть на конференцию к указанному сроку без опозданий, имея на руках ваш учетно-воинский билет». Сохранился ответ Булгакова на аналогичное приглашение, присланное годом позже: «Ввиду того, что окончив давно, в 1916 году, медицинский факультет и бросив вследствие полного отвращения в 1919 году занятие медициной (13 лет тому назад), я совершенно утратил какие бы то ни было познания по медицине, а стал в течение этих 13 лет квалифицированным драматургом, произведения которого исполняются в СССР и за границей, а в последнее время, кроме того, и режиссером; я прошу освободить меня от какого бы то ни было отношения к врачебному званию. 10.X.1932 г. М. Булгаков» (Цит. по обзору биографических материалов М. Булгакова в Пушкинском Доме Е.И. Колесниковой «Нет документа, нет и человека...» // Творчество Михаила Булгакова. Кн. 3. С. 163—164).

Попытка Булгакова аргументировать свои неявки ничего не изменила и повестки продолжали приходить. Последний раз писателю предлагали явиться в Военный Комиссариат за четыре недели до смерти.

14. Ушакова Наталия Абрамовна (1892—1989), художница-график (окончила московскую школу живописи у К. Коровина). С 1922 года — жена Н.Н. Лямина.

15. «Коля простудился» — на условном языке тех лет при систематической перлюстрации почты могло означать обыск, либо вызов в ГПУ, но не арест, т. е. сравнительно «некрупные» неприятности.

16. Литера «Б» в реперткомовском перечне хотя и раскрывалась как «произведение, вполне идеологически приемлемое и допускаемое беспрепятственно к повсеместному исполнению», тем не менее — обычно трактовалась как запрещение к постановке в рабочих районах и скорее настораживала, нежели привлекала театры. Тем более что в данном случае с одиозной фамилией автора соединялось еще и то, что здесь же, в репертуарном указателе, были перечислены все четыре ранее написанные пьесы Булгакова и против каждого названия стояло аккуратное: «запр.» См.: Репертуарный указатель. М., 1929. С.З и далее.

17. Здесь Павел Сергеевич рисует подробный план, снабженный подписями: «тропка, по которой идти», «ручей», «мостик, не мостик, а мой кошмар, три дощечки», «вверх в горку», «Музыкальный переулок», «наша дача, отлич<ительный> признак — окна со сплошными стеклами», и т. д.

18. Т.А. Аксакова-Сиверс (1892—1982), дочь известного историка, специалиста по генеалогии, А.А. Сиверса.

19. По-видимому, осталось неизвестным булгаковское письмо, предшествовавшее ответу Павла Сергеевича. Не дождавшись приезда Булгакова, Попов торопит его, а кроме того, иносказательно сообщает о том, что его телефонные разговоры прослушиваются.