Вернуться к О.Е. Этингоф. Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М.А. Булгакова

5. Воланд

Вопрос о прототипах Воланда непрост. Одни исследователи отрицают возможность найти реальные прототипы персонажа, поскольку он воплощает образ только самого сатаны. В частности, М.О. Чудакова подчеркивала разницу между Воландом как подлинным сатаной и квази-Мефистофелем в повести «Тайному другу»1. К. Атарова категорически возражает против подобных поисков прототипов героя и, более того, считает эти попытки признаком непонимания авторского замысла и основной идеи романа2. Такое отношение к его образу продолжало позицию, высказанную самим М.А. Булгаковым и Е.С. Булгаковой. Так, С.А. Ермолинский вспоминал свой разговор с писателем, который настаивал:

А у Воланда никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду <...> Нет, он категорически отмахивался от всех возможных «прототипов»3.

Е.С. Булгакова записывала в своем дневнике 27 апреля 1939 г.:

Вчера у нас Файко — оба, Марков и Виленкин. Миша читал «Мастера и Маргариту» — с начала. Впечатление громадное. Тут же настойчиво попросили назначить день продолжения. Миша спросил после чтения — а кто такой Воланд? Виленкин сказал, что догадался, но ни за что не скажет. Я предложила ему написать, я тоже напишу, и мы обменяемся записками. Сделали. Он написал: сатана, я — дьявол. После этого Файко захотел также сыграть. И написал на своей записке: я не знаю. Но я попалась ему на удочку и написала ему — сатана. Утром звонила Лидия Александровна — взволнованная, говорит: мы не спали почти, все время говорим только о романе. Я ночью догадалась и сказала Алеше. Не можем дождаться продолжения!4

В. Виленкин также вспоминал этот же эпизод:

А я еще помню, как Михаил Афанасьевич, не утерпев, подошел ко мне сзади, пока я выводил своего «Сатану», и, заглянув в записку, погладил по голове5.

Другие исследователи указывали разные фигуры в качестве прототипов Воланда, включая такие крупные, как В.И. Ленин, И.В. Сталин, а также американский посол Буллит, Вл. Маяковский и проч.6 Т.А. Рогозовская обнародовала чрезвычайно интересный материал о контактах М.А. Булгакова с К. Малапарте, т. е. с реальным иностранцем в Москве, который также в какой-то мере мог послужить одним из прототипов Воланда7. Не вступая ни с кем в полемику, изначально допуская, что писатель мог комбинировать разные впечатления от нескольких реальных людей и более широких образов, литературных и оперных, вновь попробуем опереться лишь на приведенный нами выше источниковедческий материал.

Но сначала необходимо обратиться к образам дьявола в других произведениях М.А. Булгакова. В первой главе уже шла речь о том, что образ дьяволиады как воплощения красной власти возникал и в дарственной надписи, адресованной Ю.Л. Слезкину, и в его ранних сочинениях. Б.М. Гаспаров отмечал, что писатель интерпретировал советский быт как странный мир, в котором присутствует нечистая сила. Образ дьявола, сатаны, Вельзевула, Мефистофеля постоянно занимал М.А. Булгакова в начале 1920-х годов. Роль всемогущего покровителя творческой личности, обладающего сверхъестественной властью, оказывается одним из центральных мотивов8. И уже во Владикавказе образ сделки с сатаной был основан на ситуации его собственной биографии. После 1930 г., вторичного его спасения представителем дьявольской красной власти в канун Пасхи, этот образ становился все более актуальным для писателя. Так сплетались образы из поэмы и оперы «Фауст», из впечатлений от первых лет советской действительности и из опыта собственной биографии. Его первая жена, Т.Н. Лаппа, вспоминала:

Он еще тогда все время Мефистофеля рисовал. Так, на бумажке какой-нибудь, на листочках... Лицо одно. Бородка такая. Цветными карандашами раскрашивал. Вот письменный стол, и обязательно рожица Мефистофеля висит9.

Впервые образ писателя, к которому приходит сатана, появился в повести «Тайному другу», написанной в 1929 г. Уже шла речь о том, что она послужила эскизом или планом большого романа. Исследователи единодушно считают образ литератора в повести основой для последующих образов Максудова в «Записках покойника (Театральном романе)» и мастера в романе «Мастер и Маргарита»10. Дьявол является к писателю, как к «отчаянному Фаусту», в виде редактора журнала, предлагает публикацию романа, помощь цензора и некоторые купюры. При этом он сообщает, что у него привычка читать каждый почерк:

Дверь отворилась беззвучно, и на пороге предстал дьявол. Сын гибели, однако, преобразился. От обычного его наряда остался только черный бархатный берет, лихо надетый на ухо. Петушиного пера не было. Плаща не было, его заменила шуба на лисьем меху, и обыкновенные полосатые штаны облегали ноги, из которых одна была с копытом, упрятанным в блестящую галошу... <...> Багровый блик лег на лицо вошедшего снизу, и я понял, что черному пришло в голову явиться ко мне в виде слуги своего Рудольфа... <...> Послезавтра утром я отвезу его в цензуру, а через три дня вы поедете со мною туда <...> Там вы не будете произносить ни одного слова <...> Затем он вручил мне пять червонцев, а затем сам он в берете и мой роман провалился сквозь пол. Мне почудилось, что я видел клок пламени, выскочивший из паркетной шашки, и долго еще пахло в комнате серой11.

Затем говорится, что редактор Рудольф «арестован и высылается за границу»12. И он исчезает. Аналогичный образ того же редактора, но уже названного Илья Иванович Рудольфи, включен в текст «Записок покойника (Театрального романа)»:

Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями. Тени играли, и мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо на ухо. Пера, правда, не было. Короче говоря, передо мною стоял Мефистофель. Тут я разглядел, что он в пальто и блестящих глубоких калошах, а под мышкою держит портфель. «Это естественно, — помыслил я, — не может он в ином виде пройти по Москве в двадцатом веке» <...> Меня должно было радовать то обстоятельство, что редактор появился у меня хотя бы даже и в виде Мефистофеля <...> Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает <...> И тем не менее я этот роману вас беру <...> вы поедете со мною в Главлит. Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного слова13.

Здесь прямо говорится уже не о цензоре, к которому редактор повезет писателя, а о Главлите. Рудольфи также исчезает и уезжает в Америку. Примечательно, что эта тема сатаны как советского редактора и эксперта в сфере цензуры в пародированном виде появляется и в романе «Мастер и Маргарита», когда Воланд просматривает роман мастера и высказывает о нем совершенно профессиональные замечания14.

Обычно справедливо принято считать основным прототипом редактора-дьявола, Рудольфа или Рудольфи, И.Г. Лежнева, в журнале которого были опубликованы главы «Белой гвардии»15. Недавно появилась также информация еще об одном возможном прототипе этого персонажа — полиграфисте Рудольфе Теодоровиче Киббеле, выставка, ему посвященная, прошла в Булгаковском доме16. Во всяком случае, для дьявола-редактора явно было использовано имя этого человека.

Однако мы можем предполагать, что по крайней мере еще одним, третьим, прототипом в этой ситуации мог быть и Б.Е. Этингоф, который в начале 1920-х гг. занимал столь значительное положение в области советской цензуры и разрабатывал инструкцию для Главлита. К сожалению, у нас нет пока никаких достоверных данных о контактах М.А. Булгакова с Б.Е. Этингофом в 1920-е годы, но вполне естественно допустить, что писатель воспользовался старым и проверенным во Владикавказе знакомством при подготовке рукописи «Белой гвардии» к публикации и утверждению ее в Главлите. Кроме того, не только И.Г. Лежнев, но и Б.Е. Этингоф уезжает в середине 1920-х годов за границу — в Трапезунд.

Здесь можно отметить еще одну существенную деталь: описание внешности сатаны имеет явные семитские признаки (с властным носом, разметанными бровями и квадратным подбородком), что следует традиции образа оперного Мефистофеля, но также вполне соответствует чертам лица и И.Г. Лежнева, и Б.Е. Этингофа (ил. 54—56).

Обратимся теперь к облику главного сатаны — Воланда — в романе «Мастер и Маргарита», приведем основные пассажи, где дается его описание:

Росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил за ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый — почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец17.

Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как вход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие, параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар18.

Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд, не отрываясь, смотрел <...>19.

При этом во второй тетради романа 1928—1929 гг. говорится, что нос у Воланда был горбатый20. Итак, попробуем по порядку описаний прокомментировать основные черты Воланда, упомянутые М.А. Булгаковым. Удивительным образом начинается описание с зубов и коронок, золотых и платиновых. Целая история с протезированием золотых зубов произошла с Б.Е. Этингофом в начале 1920-х годов (1923 г.?), и она повредила его карьере. Н.Б. Этингоф вспоминает:

Начались у него крупные неприятности по партийной линии, носившие характер организованной травли <...> раздули анекдотическое дело: Бориса обвинили в «буржуазном перерождении» из-за нескольких золотых зубов, которые вставил ему угодливый дантист за гроши. Ведь партработники тогда получали «партмаксимум», которого едва хватало на пропитание. — Золотые зубы у члена партии — позор! Несмотря на горячую защиту старых товарищей, травля длилась долго, чуть ли не целый год, и едва не закончилась исключением из партии. Было совершенно очевидно, что кто-то поддержал эту кампанию сверху21.

Г.А. Ельницкая вспоминала:

Когда он вставил зубы, в одной из центральных газет, в «Правде» или «Известиях» появился фельетон «Золотые зубы»22.

Дальше речь идет о заграничном костюме и туфлях в тон ему. Если вновь обратиться к обстоятельствам биографии Б.Е. Этингофа, вспомним, что в начале 1929 г. он вернулся из Трапезунда, где провел четыре года в качестве консула (ил. 58). Очевидно, что в соответствии со своим статусом он должен был неплохо одеваться и в начале 1930 г. наверняка выделялся качеством одежды в писательской среде и даже среди чиновников Наркомпроса. Тем самым он выглядел как иностранец и реально только что вернулся из-за границы. Первоклассный, «невиданный по длине фрак дивного покроя» упоминается на Воланде и в Варьете23. Примечательно, что такая деталь, как заграничный костюм, появляется и в пьесе «Адам и Ева»:

Ефросимов худ, брит, в глазах туман, а в тумане свечки. Одет в великолепнейший костюм, так что сразу видно, что он недавно был в заграничной командировке <...>24.

Здесь же можно отметить, что особый загар, о котором сообщает М.А. Булгаков, также мог некоторое время сохраняться у человека, четыре года прожившего на южном побережье Черного моря.

Затем упоминается особая трость с фигурным набалдашником в виде головы пуделя. В романе неоднократно возникает образ трости или шпаги Воланда, они оказываются взаимозаменяемыми25. Б.Е. Этингоф на протяжении всей жизни, в том числе и в старости, ходил с тростью, увенчанной головой орла. Сохранились фотографии этой трости и его самого с тростью (ил. 58, 60). Об этом же свидетельствуют многие родственники: Е.Б. Этингоф, М.Е. Этингоф, Г.А. Ельницкая. Так, М.Е. Этингоф вспоминает:

его необыкновенный стиль ходьбы с палкой, но такой, что скорее ее надо назвать тростью, которую я запомнил на всю жизнь и подобной которой не видел больше нигде. Когда он шел, его рука опиралась на ручку — голову орла из светлого металла, а сама палка совершала сложное движение. При каждом шаге его рука уходила немного назад, а нижний конец палки немного подкидывался вперед. В этом было что-то великосветское, очень стильное, выпадающее из мрачноватой советской действительности26.

Возраст Воланда, во-первых, совершенно конкретный, т. е. человеческий, а не дьявольский. Ему сорок с лишним лет. Б.Е. Этингоф родился в 1886 г., соответственно, в начале 1930-х годов ему должно было быть именно сорок с лишним, т. е. к 1930 г. ему было 44 года. Наконец, еврей Б.Е. Этингоф был чернобровым и почти брюнетом, к этому времени лысым, и лицо его было отчетливо асимметрично, что видно на многих фотографиях, нос его был крупным и горбатым.

Поза Воланда, сидящего на площадке дома Пашкова, как давно отметили исследователи, явственно или даже нарочито повторяет статую «Мефистофель» (1883 г.) работы А.А. Антокольского27. К тому же А.А. Антокольский придал Мефистофелю облик отчетливо семитского типа, и Б.Е. Этингоф был на него очень похож. Здесь стоит напомнить, что в юности в Петербурге Б.Е. Этингоф, выходец из Вильно, учился у скульптора И.Я. Гинцбурга, ученика А.А. Антокольского, и они оба были его земляками. Вполне возможно, что М.А. Булгаков был осведомлен и об этом.

Тема «иностранца» повторяется на разные лады в той же первой сцене разговора Воланда с писателями на Патриарших прудах и впоследствии. Воланд предъявляет подозрительным Берлиозу и Бездомному свою иностранную визитную карточку. В архиве Е.Ф. Никитиной хранится пять визитных карточек Б.Е. Этингофа из Трапезунда с текстом по-французски. Там написано «B.E. Ettingoff. Consul Général», т. е. генеральный консул, что прямо соответствовало его должности в Турции (ил. 57). Не от этого ли титула был произведен «консуль-тант» и «консуль-тант с копытом»?

В том же разговоре обсуждается, где поселился Воланд: Берлиоз спрашивает его, не в гостинице ли «Метрополь» он остановился. И впоследствии «Метрополь» несколько раз упоминается, в том числе назидательно, что иностранцам полагается жить именно там, а не на частных квартирах28. С конца 1920-х годов «Метрополь» снова используется как гостиница, преимущественно для иностранцев29. Однако в ней селили и многочисленных партработников. Б.Е. Этингоф многократно останавливался в «Метрополе» и в начале 1920-х годов, и приезжая в Москву из Трапезунда. Об этом вспоминала Н.Б. Этингоф:

Как многие ответственные товарищи, Борис жил в «Метрополе»30.

Воланд предлагает писателям покурить и протягивает какой-то невиданный роскошный портсигар. Б.Е. Этингоф был заядлым курильщиком, о чем существует множество свидетельств, в частности, Н. Равич вспоминал о встрече в Трапезунде:

Мы сидели в его кабинете, и он, закурив сигарету и придвинув большую пепельницу, уже почти заполненную окурками, стал рассказывать <...>31.

В начале 1930-х годов, когда Б.Е. Этингоф лишь недавно вернулся из Трапезунда, вероятно, у него мог быть красивый иностранный или экзотический восточный портсигар.

Тема «иностранца», давно не видевшего Москву и москвичей, продолжается и в сцене в Варьете. Воланд обсуждает с Коровьевым, насколько изменился город и его население, «изменились ли эти горожане внутренне?»32. Опять, если пытаться проецировать этот эпизод на ситуацию с Б.Е. Этингофом, повторяем, он недавно приехал из Трапезунда, четыре года не жил в Москве, уезжал при НЭПе, а вернулся в совсем другую социальную действительность. Примечательно, что в редакции романа «Великий канцлер», как и в случае с МАССОЛИТом, подчеркивается прямая зависимость Варьете (кабаре) от Наркомпроса: сначала Римскому звонят оттуда, затем он читает документ с резолюцией сектора искусств33.

В разговоре на Патриарших прудах Воланд называется не только иностранным консультантом, но и прямо немцем:

Вы — немец? — спросил Иван. — Я-то? Переспросил профессор и задумался. — Да, пожалуй, неметц...34

Во второй тетради 1928—1929 гг. в ходе разговора с Иваном Бездомным Воланд меняет свой акцент:

Да, да, да, нечего пялить, — продолжал Воланд, — и трепаться, братишка, нечего было, — закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, — трепло братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужики любят пропаганду резкую — раз, и в два счета чтобы! Какой ты пропагандист! Интеллигент! У, глаза бы мои не смотрели!35

Именно Б.Е. Этингоф, выросший в Вильно среди людей, говоривших на идиш, живший в Польше, Германии, Тифлисе и Владикавказе, мог говорить то с немецким, то с черноморским акцентом36.

В этом пассаже можно усмотреть еще один важный мотив, актуальный в писательской среде 1930—1931 гг. и прямо связанный с Б.Е. Этингофом: тема писатель и колхоз, которой была посвящена выставка в ФОСП, о ней шла речь в третьей части. Вероятно, М.А. Булгаков пародировал инструкции по пропаганде среди крестьян, которые давал сам же Б.Е. Этингоф или кто-то из руководства выставкой при отправке литераторов в колхоз, и шутки по поводу их излишней интеллигентности.

При этом в связи с Воландом (а не только с пропавшим Берлиозом и Варьете) в ранних редакциях романа неоднократно упоминается Наркомпрос: уже в первой тетради 1928—1929 гг. говорится о необходимости послать кого-то из его свиты в Наркомпрос, а в редакции «Великий канцлер» сообщается, что сам Воланд приглашен в Москву Наркомпросом37. В 1920 г. именно так Б.Е. Этингоф был вызван из Владикавказа в Наркомпрос.

Вообще этот «иностранец» в разговоре с писателями на Патриарших обнаруживает поразительную осведомленность и вынимает из кармана «Литературную газету» с фотографией Ивана Бездомного (в полной рукописной и окончательной редакциях романа)38. Как уже говорилось, эта газета с 1929 г. была органом ФОСП и в 1930 г. непосредственно подчинялась Б.Е. Этингофу. Не случайно Бездомный в погоне за Воландом отправляется искать его именно в Дом Грибоедова (то есть Дом Герцена, также подчинявшийся ФОСП):

А я пока что обыщу Грибоедова... Я чую, что он здесь!39

Здесь же можно отметить еще один важный акцент, который, вероятно, имел в виду М.А. Булгаков: название газеты было дано в память об издании барона А.А. Дельвига, в котором ближайшее участие принимал А.С. Пушкин, причем «Литературная газета» Дельвига выходила с 1 января 1830 г. по 30 июня 1831 г., то есть на сто лет раньше40. И этот акцент не случаен, поскольку в романе многократно встречаются упоминания самого А.С. Пушкина, его памятника на Тверском бульваре, с которым разговаривает Рюхин, а также его произведений либо цитат из них («Скупой рыцарь», «Евгений Онегин», «Зимний вечер», «Пиковая дама», «Череп»)41. Про историю с Босым и с его ненавистью к А.С. Пушкину уже шла речь. Не стало ли это для М.А. Булгакова так важно со времен владикавказского диспута? В сцене погони за Воландом и в окончательной редакции романа, и в ранних звучит полонез, затем ария Гремина из последнего акта оперы П.И. Чайковского «Евгений Онегин», передаваемой по радио42. Причем в полной рукописной редакции 1928—1937 гг. подчеркивается, что Онегин сейчас увидит Татьяну на балу, а Гремин поет о том, как он Татьяну любит. Тем самым образ пушкинского героя и Татьяны вместе с ним словно служат фоном преследования Иваном Бездомным неуловимого Воланда:

Гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами <...> и из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы «Евгений Онегин»... <...> тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне43.

В третьей части мы привели материалы в пользу того, что Е.Ф. Никитину многие пародисты уподобляли пушкинской Татьяне с тех пор, как она поселилась на Тверском бульваре в центре пушкинских мест и рядом с памятником поэту. И есть основания допустить, что в пародиях начала 1930-х годов парным образом к Е.Ф. Никитиной-Татьяне был Б.Е. Этингоф-Онегин. Обратимся к роману в стихах А. Архангельского и М. Пустынина «Евгений Онегин в Москве». Эта пародия затрагивает несколько злободневных тем, причем иногда прямо называются имена, например Ф. Кона, когда речь идет о радиокомитете, которым он руководил с лета 1931 г., а также Я.Д. Розенталя и многих писателей. У главного героя этой поэмы могло быть несколько прототипов, но в главах, где речь идет о литературе, эстраде, театре и проч., вероятно, пародируется именно личность Б.Е. Этингофа, хотя имя его не названо. Мы уже приводили выше строки из двенадцатой главы пародийного романа в стихах, в которых описывается как Татьяна ходила с Евгением в Политехнический музей на диспуты поэтов. Будучи чиновником Главискусства, курировавшим литературу, Б.Е. Этингоф вполне мог посещать такие мероприятия вместе с Е.Ф. Никитиной. В шестой главе читаем:

Кто горечь жизни не изведал
И чашу не испил до дна?
Онегин каждый день обедал
В столовой Герцена. Она
Пером покойного поэта
Всего лишь в двух строках воспета <...>
Нет, не в еде была там сила,
Не очень много ели там.
Сюда Евгения манила
Любовь к великим именам <...>
Прислушиваясь к разговорам,
Евгений молча пил и ел.
Он плавал в мире, о котором
Совсем понятья не имел.
Он был далек от федераций,
Литфонда, ссуды, контрактаций,
Не представлял наверняка
В чем назначенье ЗРК;
ОГИЗ считал персидским словом,
Немецким — ФОСП, латинским — ГИХЛ.
Короче — был он вял и рыхл.
Ему бедняге, в мире новом
Была писателей среда
Темней, чем в облацех вода44.

Еще раз напоминаем, что Дом Герцена находился напротив дома, где жили Е.Ф. Никитина и Б.Е. Этингоф, а клуб писателей принадлежал ФОСП. Ничего удивительного, если он регулярно бывал в столовой клуба и обедал среди именитых писателей. Здесь же подчеркивается, сколь новым человеком он был в запутанном мире писательских организаций и издательств. Сокращения могли восприниматься им как иностранные слова: персидское, немецкое и латинское. Очевидно, что А. Архангельский и М. Пустынин были прекрасно осведомлены о прошлом Б.Е. Этингофа: о его деятельности на персидском фронте во время Первой мировой войны, о его немецкой фамилии и о преподавании латыни в юности. Далее, в десятой главе, посвященной эстраде, говорится:

Евгения надежды тают
От бритых лиц сбежать стремглав:
Его эстрадники хватают
Кто за штаны, кто за рукав,
И стаскивая с тротуара,
Все требуют репертуара,
Чтоб был он в плане наших дней —
И актуальней и смешней <...>
Дрожа, Онегин попадает
К мафусаилам малых форм.
К мафусаилам попадись ты —
Не выпустят малоформисты!
И нападут, как саранча,
На весь Тверской бульвар крича <...>
От скетчей отбиваясь рьяно,
Онегин «караул!» орет,
Но тут является Татьяна
И за рукав его берет.
Спасен Евгений верным другом,
Готов он быть отцом-супругом,
Ему не страшен Гименей —
Ему ГОМЕЦ куда страшней!
Его словам Татьяна рада.
Какое счастье! Наконец!
Тут впору ехать под венец —
Соединила их эстрада.
Венчанье — старый антураж:
Супруги едут в «Эмитаж»45.

Здесь вновь мы видим упоминание Тверского бульвара, где возле Дома Герцена могла происходить суета с эстрадниками и малоформистами. Онегин настолько напуган их натиском, что предпочитает спасительную свадьбу с Татьяной. Именно женитьба Б.Е. Этингофа на Е.Ф. Никитиной в 1931 г. и могла послужить основой для этой шутки. В одиннадцатой главе читаем:

Москва сегодняшнего дня!
Достойна ты произведений —
Романов, повестей, поэм.
И тот писатель слеп и нем,
Который так же, как Евгений,
С Москвою новой не знаком,
В ней проживая чужаком46.

Надо полагать, что пародисты имели в виду то же, что и М.А. Булгаков: недавнее возвращение Б.Е. Этингофа из-за границы и соответственно отчужденность от реалий и незнание изменившейся Москвы, что, вероятно, и дало возможность сравнить Б.Е. Этингофа с Евгением Онегиным. В двенадцатой главе стихотворной пародии вновь возникает тема Онегина и писателей, подчеркивается отдаленность героя от литературы, так мог восприниматься Б.Е. Этингоф, внезапно назначенный руководить писательскими организациями:

И быстрых очеркистов зразы,
И мемуаров жаркий пыл,
И Караваевой рассказы
Онегин собирать любил.
Он (специально для Татьяны!)
Скупал Романова романы,
И у него имел постой
Не Лев, а Алексей Толстой <...>
Читал Онегин без охоты...
(У каждого свои грешки.)
Его прельщали переплеты
И золотые корешки <...>
Но книги в руки брать жалея
(Над переплетами дрожал!),
Онегин Свифта не читал,
И не читал он Апулея.
Был непрочитан и Лесков.
И ты, читатель, не таков?47

Гротескно поданные стихи и музыка из оперы «Евгений Онегин» в эпизоде погони за Воландом, а также упоминание ее героя в романе М.А. Булгакова, возможно, свидетельствуют о том, что писатель не только был осведомлен об известных в Москве пародиях, но и сам использовал образ Онегина в сходном контексте. Так он давал довольно прозрачный намек на один из прототипов Воланда, на Б.Е. Этингофа.

Разговор Воланда с мастером о будущем, о творчестве, о вдохновении после его спасения из клиники Стравинского, интерес к тому, чем он будет жить, мог отражать практику общения чиновника Главискусства с писателями48. Аналогичным образом сцену в Варьете, где присутствует Воланд, и его последующий разговор с буфетчиком в нехорошей квартире вполне можно соотнести с деятельностью Б.Е. Этингофа в Главискусстве, но уже в театральной сфере. Здесь явно пародируется контроль над этим ведомством со стороны чиновника Наркомпроса, как уже говорилось в третьей части, в январе 1931 г. Б.Е. Этингоф возглавлял комиссию по проверке театров49.

К сказанному можно добавить еще несколько деталей. Воланд — заядлый игрок в шахматы, эта черта также характерна для Б.Е. Этингофа (ил. 59). Об этом вспоминают многие родственники (Е.Б. Этингоф, Н.Б. Этингоф, Р.И. Бобров, Л.Л. Ельницкий, М.Е. Этингоф). Это явно было хорошо известно в кружке Е.Ф. Никитиной, так В. (А. М.) Арго писал ей 24.08.32:

И в полной мере шлю Бор. Евгеньевичу мой глубоко шахматный привет50.

В романе многократно возникает мотив агентов ГПУ, наблюдающих за нехорошей квартирой, томящихся на лестнице, у подъезда и проч. И наконец, при попытке захвата нехорошей квартиры высаживается целая группа сотрудников органов для поимки «шайки преступников»51. За Б.Е. Этингофом многократно было установлено наблюдение, особенно заметно после исключения из партии в 1937 г. Он постоянно сталкивался на лестнице с агентами и иронически предлагал им закурить. Об этом вспоминает его дочь Н.Б. Этингоф:

Вы знаете, — воскликнул отец как-то вечером <...> спускаюсь сегодня по лестнице и вижу: сидит некто в черной шляпе и сером пальто. Только выхожу на улицу — он за мной! <...> С тех пор «гость» неотступно сопровождал папу и сидел в его подъезде. <...> Вчера я поздоровался с только что присланным голубчиком, угостил его папиросой и сказал: — Курите, не стесняйтесь! Сегодня придется сидеть долго, вот только сходим на угол за хлебом и — назад! — Так он даже поперхнулся. Не-ет не тот пошел нынче шпик, застенчивый какой-то52.

Не исключено, что М.А. Булгаков мог использовать и эту информацию.

И наконец, необходимо отметить, что неоднократно подчеркивается связь между Пилатом и Воландом. Единственным человеком, который мог послужить прототипом обоих персонажей, был Б.Е. Этингоф. Итак, Воланд заявляет, что был в Ершалаиме:

<...> Я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать <...>53.

Кроме того, и другие детали подтверждают эту связь двух героев. Так, в главе 18 упоминается «траурный плащ, подбитый огненной материей» на спинке стула, принадлежащий Воланду, что должно вызвать в памяти «белый плащ в кровавым подбоем» Пилата54. Вероятно, это очень важный акцент, который не только указывает на неразрывную связь двух персонажей из разных пластов романа, но и возвращает нас к образу трагедии Гражданской войны. Если Б.Е. Этингоф был одним из прототипов Воланда, то это и прямое указание на его личную ответственность за пролитую кровь. Воланд, как и Пилат, после бала боится мигрени55. Лексика времен Гражданской войны, использованная в «древних» главах, и заступничество как «ходатайство» появляется по отношению к Воланду, который в финале романа говорит о Коровьеве, обратившемся в мрачного рыцаря:

Впрочем надеется на прощение. Я буду ходатайствовать56.

Вино, которое Азазелло приносит в подвал мастеру и Маргарите, оказывается вином из Ершалаима. В этом тоже могла скрываться шутка о вине с Северного Кавказа или из Грузии, которое привозили друзья и которое было знакомо по Владикавказу и М.А. Булгакову, и Б.Е. Этингофу:

Это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино57.

И наконец, возвращаясь к балу у сатаны, можно отметить, что если прототипом бала был музыкальный вечер в музее, то Б.Е. Этингоф как хозяин вечера и директор музея соответственно должен был послужить прототипом Воланда.

Если принять предположение о том, что Б.Е. Этингоф стал одним из главных прототипов образа Воланда, то, как уже говорилось, он, прежде всего, воплощал для М.А. Булгакова образ советской дьяволиады. Будучи крупным чиновником по культуре, Б.Е. Этингоф выражал политику, характерную для того времени, использования искусства и литературы как агитационного средства, о чем заявлял сам на Всероссийской авторской конференции осенью 1930 г. Таким образом, он, как и во Владикавказе, был, безусловно, сатаной, дьяволом, Мефистофелем и проч. Важный аспект романа — всесилие Воланда: если в московских главах преимущественно речь шла о писателях, то Б.Е. Этингоф действительно обладал, хоть и недолго, огромными полномочиями и мог карать и миловать всех, связанных с литературной средой.

Исследователи многократно отмечали, что Воланд в романе М.А. Булгакова оказывается не столько сатаной, сколько поборником справедливости, приверженцем нравственных ценностей, покровителем творчества, не противником Иешуа, а его соратником по части возмездия лжецам, доносчикам и стяжателям. Согласно эпиграфу из «Фауста», он «вечно совершает благо»58. Как мы видели, отношения Б.Е. Этингофа с деятелями культуры и в Москве складывались в основном вполне благожелательно. Тем самым этот Мефистофель, как и во Владикавказе, — «плут» или «плут и весельчак», следуя разным переводам И.В. Гёте, самый симпатичный из представителей нечистой силы.

Очевидно также, что не следует искать в этом образе портрет реального человека, далеко не все черты его личности могут соответствовать характеру Воланда. Б.Е. Этингоф был избран на эту литературную роль изначально благодаря фаустианской коллизии в биографии самого М.А. Булгакова.

Возвращаясь к самой возможности комментировать реальные прототипы Воланда, можно резюмировать, что М.А. Булгаков и Е.С. Булгакова намеренно стремились скрыть все, что могло навести на мысль об Б.Е. Этингофе. Это было небезопасно, поскольку нить вела к белогвардейскому прошлому писателя. Е.С. Булгакова, повествуя о том, как на домашнем чтении романа все писали записочки со словами «сатана» и «дьявол», вероятно, лукавила. Все слушавшие чтение романа, люди из московской литературной и театральной среды, были хорошо осведомлены и лично знали Б.Е. Этингофа как чиновника и мужа Е.Ф. Никитиной. Возможно, эти записочки и были придуманы, чтобы его имя никто не произнес вслух.

Примечания

1. Чудакова М.О. Архив... С. 83.

2. Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель... С. 333.

3. Ермолинский С. О времени... С. 112—113.

4. Булгакова Е. Дневник... С. 256.

5. Виленкин В. Незабываемые встречи // Булгаков М.А. «Я хотел служить народу...». Проза. Пьесы. Письма. Образ писателя. М.: Педагогика, 1991. С. 669.

6. Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия... С. 249—265, 393, 395—397; Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 164—165.

7. Рогозовская Т.А. «После бала в Кремле» (Булгаков и Малапарте) // М.А. Булгаков в потоке российской истории XX—XXI вв. С. 126—149.

8. Гаспаров Б.М. Новый завет... С. 83—123.

9. Паршин Л. Чертовщина... С. 103.

10. Чудакова М.О. Архив... С. 82—85; Лесскис Г.А. Триптих... С. 333. «И является только одно объяснение — что это оставленная автором связка между двумя произведениями, писавшимися почти одновременно, — автореминисценция или намеренное и не заботящееся о непременной мотивировке обыгрывание названия романа — "Копыто инженера". Это прямая отсылка к главному герою — незнакомцу, хромота которого, сразу замеченная очевидцами его появления на Патриарших прудах, ассоциативно близка одному из героев неоконченной повести. "Подлинный" сатана, "князь тьмы" (один из поздних вариантов заглавия романа), Мефистофель, складывающийся в одном произведении, в это же самое время появляется в другом — как якобы сатана, квази-Мефистофель». Чудакова М.О. Архив... С. 83. «И "дьявольские" черты облика Рудольфа, и само появление его как сатаны-мецената, спокойно, снисходительно и иронически разговаривающего с взятым им под свое покровительство автором, нимало не сомневающегося в успешности своих предприятий, — все это ведет к Воланду — причем к Воланду позднейших редакций <...> Эти образы, возникшие под звуки увертюры "Фауста" (любимой оперы Булгакова), связаны, видимо, с развивающимся замыслом романа и предвосхищают также и линии Фауста и Маргариты <...>». Там же. С. 84.

11. Булгаков М. Собрание... Т. 1. С. 397, 401—402.

12. Там же. С. 381.

13. Там же. С. 425—429.

14. Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 385—386.

15. Чудакова М.О. Жизнеописание... С. 267, 286.

16. 10.03.2009. МУЗЕЙ «БУЛГАКОВСКИЙ ДОМ»: Памятный вечер «ТАЙНОМУ ДРУГУ» посвящается Рудольфу Теодоровичу Киббелю (1882—1938). URL: http://poliinform.ru/modules.php?name=Announce&file=article&sid=61

17. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 649.

18. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 828. Мотив загара, кирпичного цвета лица повторяется в разных редакциях романа. Там же. С. 83, 251, 287, 553.

19. Там же. С. 906.

20. Там же. С. 942.

21. Этингоф Н. Портреты сухой кистью. С. 37—38.

22. Найти фельетон с таким названием в упомянутых Г.А. Ельницкой газетах начала 1920-х годов не удалось. Можно упомянуть заметку под названием «Гнилое золото». В ней саркастически говорится о провинциальных комиссарах, которые «идут к дантисту и заказывают по... 13 золотых зубов каждый. Дантист рвет им зубы и на место их кладет золотые». По дальним углам (письмо из Ивано-Вознесенской губ.). Гнилое золото // Известия ВЦИК. 1923. 28 января, № 19 (1756). С. 3. Из нее следует, что в этот период действительно велась борьба с драгоценной стоматологией у партийцев.

23. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 730.

24. Булгаков М. Собрание... Т. 7. С. 95—96.

25. «В сцене перед балом Воланд использует шпагу как палку, чтобы извлечь из-под кровати кота, аво время его "последнего выхода" на балу шпага выполняет функцию трости <...>». Белобровцева И., Кульюс С. Роман. С. 331. «<...> Длинная шпага с <...> золотой рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости». Булгаков М. «Мой бедный...» С. 792.

26. Е.Б. Этингоф: «Папа в начале 1930-х гг. ходил по Москве с тростью»; Г.А. Ельницкая: «И тогда он рассерженный брал свою палку и уходил».

27. Лесскис Г.А. Триптих... С. 380. Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 290.

28. «А где же ваши вещи, профессор? <...> В "Метрополе"? Вы где остановились? <...> А в "Метрополе" чудесные номера, это первоклассная гостиница...» Булгаков М. «Мой бедный...» С. 675.

29. Лесскис Г.А. Триптих... С. 294.

30. Этингоф Н.Б. Отец... С. 50.

31. Равич Н. Молодость века... С. 502. М.С. Айнбиндер вспоминает: «Вроде, и трубка была — у деда были всегда какие-то аппетитные аксессуары».

32. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 731—732, 795.

33. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 113, 131.

34. Там же. С. 292. «Вы — немец? — спросил густо-красный Берлиоз. — Я? Да, немец! Именно немец! — так радостно воскликнул немец, как будто впервые от Берлиоза узнал, какой он национальности». Там же. С. 56.

35. Там же. С. 57.

36. Там же. С. 655.

37. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 29, 134.

38. Там же. С. 374, 654.

39. Там же. С. 689.

40. Лесскис Г.А. Триптих... С. 263.

41. Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель... С. 335—336. «<...> Или, на самый худой конец,"Евгения Онегина!"» Булгаков М. «Мой бедный...» С. 901. «<...> Близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову. И безразлично смотрит на бульвар <...> Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...» Там же. С. 696. «В Пушкине открылась чебуречная "Ялта"!». Там же. С. 723.

42. Булгаков М. «Мой бедный...». С. 310, 400, 682.

43. Там же. С. 680, 682.

44. Александр Архангельский и Михаил Пустынин. Новое о Евг. Онегине. С. 263—265.

45. Судьба Онегина. С. 384—385. «ГОМЕЦ» здесь, возможно, не аббревиатура, но слово «хомец» или «гомец» (идиш) — «квасное», то, что нельзя употреблять в Песах. В таком случае авторы пародии намекают на еврейскую национальность московского Онегина, вновь указывая на Б.Е. Этингофа в качестве прототипа героя.

46. Судьба Онегина. С. 389.

47. Александр Архангельский и Михаил Пустынин. Новое о Евг. Онегине. С. 265—266.

48. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 857.

49. «Воланд, выступая в этой сцене чуть ли не в роли строгого инспектора общественного питания, выговаривает буфетчику <...>». Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 335.

50. РГАЛИ, ф. 341, оп. 1, д. 12, л. 2.

51. Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 131—133.

52. Этингоф Н. Портреты сухой кистью. С. 18—19.

53. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 674.

54. Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 331, 399.

55. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 845.

56. Булгаков М. «Мой бедный...» С. 254.

57. Там же. С. 914.

58. Чудакова М.О. Жизнеописание... С. 462; Лесскис Г.А. Триптих... С. 316; Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель... С. 121; Белобровцева И., Кульюс С. Роман... С. 92, 167.