— Люся, хочешь, я расскажу, что будет? Когда я умру...
Она хотела возразить, но он опередил ее.
— ...так вот, когда я умру, меня скоро начнут печатать. Журналы будут ссориться из-за меня, театры будут выхватывать друг у друга мои пьесы. И тебя всюду будут приглашать выступить с воспоминаниями обо мне. Ты выйдешь на сцену в черном бархатном платье с красивым вырезом на груди, заломишь руки и скажешь низким трагическим голосом: «Отлетел мой ангел...», — Булгаков не выдержал и прыснул со смеху.
И тут Елена Сергеевна впервые за последний месяц тоже рассмеялась.
Это было осенью.
Тьма окончательно сгустилась в начале 1940-го.
1 февраля целый день продолжалась рвота, а лекарства уже не спасали от головной боли.
К концу февраля Булгаков стал все больше уходить в себя и отчужденно смотреть на окружающий мир. Но утром он вдруг очнулся.
Елена, как всегда, сидела у его изголовья, на подушке, брошенной на пол.
— Ты для меня все. Ты заменила весь земной шар. Видел во сне, что мы с тобой были на земном шаре, — прошептал он.
Она беззвучно плакала и гладила его по волосам.
А потом новый приступ, еще сильнее, чем раньше...
— Умереть, умереть... но смерть все-таки страшна... впрочем, я надеюсь, что... сегодня последний, нет, предпоследний день...
Когда было совсем невмоготу, заветной мечтой Булгакова становился револьвер
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |