Известно, что Михаил Булгаков не любил и современную ему поэзию, и поэтов своего времени. Считается, что даже Анна Ахматова, дружившая с семьей Булгаковых, не решалась в его присутствии читать свои стихи. Однако известно, что сам Булгаков с молодости был не чужд стихотворчеству. Об этом он упоминает в письме своему другу П.С. Попову.
«Печка давно уже сделалась моей излюбленной редакцией. Мне нравится она за то, что она, ничего не бракуя, одинаково охотно поглощает и квитанции из прачечной, и начала писем, и даже, о позор, позор, стихи! С детства я терпеть не мог стихов (не о Пушкине говорю; Пушкин — не стихи!), и, если сочинял, то исключительно сатирические» (письмо М.А. Булгакова П.С. Попову от 24 апреля 1932 года).
Много лет спустя его сестра Надежда вспоминала, что «Михаил Афанасьевич писал сатирические стихи о семейных событиях, сценки и "оперы", давал всем нам стихотворные характеристики». Сохранились несколько шуточных произведений в стихах, написанных Булгаковым в юности.
Утро. Мама в спальне дремлет.
Солнце красное взойдет,
Мама встанет и тотчас же
Всем работу раздает:
«Ты иди песок сыпь в ямы,
Ты ж из ям песок таскай».(1915)
Еще шутливые стихи разных лет:
День течет в работе мило.
Все, как надо, в круг идет:
Сенька выкатил чернила
На штаны и на живот.
За калиткой, на просеке,
Мама вешает говядину,
Маша с тихой воркотнею
В кухне гладит юбку Надину.
(Наступает вечер. Все развлекаются)
Миша с Сенькой на траве
Прыгают на голове. <...>
Ваня в теннисе талант!
Белый мячик, красный бант! <...>Помоляся Богу,
Улеглася мать.
Дети понемногу
Сели в винт играть.* * *
(Наступает ночь)
Спать давно уже пора.
Все вы, жители бучанские,
Спите мирно до утра.
(А молодая компания за калиткой поет)
Пишет-пишет царь Салтан турецкий
Православному царю:
«Разорю я, разорю я,
Сам в Расею жить пойду!»
Мама шепчет: «Разгоню я,
Спать их быстро уложу я!»* * *
За усердие всегдашнее
И за то, что вежлив, мил,
Титул мальчика домашнего
Он от мамы получил.* * *
Сижу я перед книгою,
В ней формул длинный ряд,
Но вижу в книге фигу я...
Блуждает мутный взгляд.
За окнами акации
Ветвями шелестят...
Но кончились вакации
И грозен формул ряд.Будь прокляты фундаменты
На свайном основании
Нелепые орнаменты
«Скольженье» и «катание».* * *
В горшках ночных (зачем, Бог весть!)
Уныло вьются травки,
Живет, по всем приметам, здесь
Какая-то босявка.
Булгаков включал «домашние стихи» в письма к родным, уже и будучи писателем. Так, в письме к сестре Наде от 23 октября 1921 года он дает такой постскриптум, описывающий его жизнь в ставшем знаменитым впоследствии доме № 10 по Большой Садовой:
P.S. Стихи:
На Большой Садовой
Стоит дом здоровый.
Живет в доме наш брат
Организованный пролетариат.
И я затерялся между пролетариатом
Как какой-нибудь, извините за выражение, атом.
Жаль, некоторых удобств нет,
Например — испорчен в...р-кл...т.
С умывальником тоже беда:
Днем он сухой, а ночью из него на пол течет вода.
Питаемся понемножку:
Сахарин и картошка.
Свет электрический — странной марки:
То потухнет, а то опять ни с того
ни с сего разгорится ярко.
Теперь, впрочем, уже несколько дней горит подряд,
И пролетариат очень рад.
За левой стеной женский голос
выводит: ...«бедная чайка...»,
А за правой играют на балалайке.
Для своих произведениях Михаил Булгаков иногда писал небольшие стихотворения. Так, в романе «Белая гвардия» на изразцах голландской печки написаны строки:
Слухи грозные, ужасные,
Наступают банды красные!
В первой картине пьесы «Дни Турбиных» Николка поет собственные куплеты, на самом деле придуманные автором:
Хуже слухи каждый час.
Петлюра идет на нас!
Пулеметы мы зарядили.
По Петлюре мы палили,
Пулеметчики-чики-чики...
Голубчики-чики...
Выручали вы нас, молодцы!
Хошь ты пой, хошь не пой,
В тебе голос не такой!
Есть такие голоса...
Дыбом встанут волоса...
В 1937 году Михаил Булгаков написал либретто «Петр Великий» для Большого театра. Для этого либретто этого он сочинил песенку, которую напевает в одиночестве Петр, склоняясь над верстаком:
«Веселый город Саардам!» —
все плотники твердят.
Трудился плотник, как Адам,
когда чинил фрегат.
Готов фрегат, фрегат обшит,
наш плотник в радости поет,
наш плотник в погребок спешит,
его друзей компанья ждет!
Над Саардамом ночь плывет,
и месяц гаснет, спать пора!
Но плотник пляшет и поет
и будет петь он до утра!
«Веселый город Саардам», —
все плотники твердят,
и я бывал когда-то там,
и я чинил фрегат!
Известно еще одно стихотворение «Funerailles» («Похороны»), написанное Михаилом Булгаковым в декабре 1930 года. Сохранился черновик этого стихотворения. Литературовед М.О. Чудакова рассказывала о нем так:
«Листок датирован 28 декабря 1930 г. и озаглавлен «Funеrailles» («Похороны»). Это — черновые наброски стихотворения, начинающегося строкою «Надо честно сознаться...», открывающей исповедально-итоговый его характер.
В тот же миг подпольные крысы
Прекратят свой флейтный свист,
Я уткнусь головой белобрысою
В недописанный лист.
Далее пишутся и тут же одна за другой зачеркиваются (работа шла совсем не так легко, как над прозой!) строки, развивающие тему исповеди и трагического конца: «Вероятно, собака залает... завоет... Пожалеет испорченный стол... Не раз поганой ложью я пачкал уста Темна и не чиста». Наброски обнаруживают близость к некоторым излюбленным мотивам автора:
Почему ты явился повитый
Почему раздроблен рот
Ты в бою убитый
Меня обнимет монах.
Первые три стиха заставляют вспомнить «Красную корону», где младший брат с обвивающей лоб и напоминающей красную корону или венчик кровавой повязкой является герою по ночам. Второй стих, кроме того, использует деталь описания гибели Берлиоза. «Монах» же — в одном ряду с теми монашками, которые пугают «Мольера» в начале «Кабалы святош» и являются в час его смерти, а также с «Черным монахом» Чехова, упоминания о котором есть и в переписке писателя.
Вспомню ангелов, жгучую водку
И ударит (мне) газом
В позолоченный рот.
Почему ты явился непрошенный
Почему ты (не кончал) не кричал
Почему твоя лодка брошена
Раньше времени на причал?
Есть ли достойная кара
Под твоими ударами я, господь, изнемог.
...................................................
ты меня не берег?
Почему он меня подстерег?
Тема гибели развивалась в последних черновых стихах (стихотворение, возможно, так и не было закончено), говорящих о «дальних созвездиях», в которых «загорится еще одна свеча».