Вернуться к О Булгакове

Характер Булгакова

Виталий Яковлевич Виленкин (1911—1997), искусствовед, театровед, литературовед, мемуарист:

«Какой был Булгаков человек? На это можно ответить сразу. Бесстрашный — всегда и во всем. Ранимый, но сильный. Доверчивый, но не прощающий никакого обмана, никакого предательства. Воплощенная совесть. Неподкупная честь. Все остальное в нем, даже и очень значительное, — уже вторично, зависимо от этого главного, привлекавшего к себе как магнит».

Елена Сергеевна Булгакова (урожденная Нюренберг, в первом браке Неелова, по второму мужу Шиловская; 1893—1970), третья жена Булгакова в 1932—1940 гг., его муза последних лет жизни:

«Энергичен он был беспредельно. <...> Булгаков был невероятный. Он мог выйти утром и бегать по всей Москве, добывая какой-то жалкий кусок хлеба. Но, поставив перед собой большие задачи, шел к этому очень твердыми шагами... <...> Я не встречала по силе характера никого, равного Булгакову. Его нельзя было согнуть, у него была какая-то такая стальная пружина внутри, что никакая сила не могла его согнуть, пригнуть, никогда. Он всегда пытался найти выход».

Игорь Владимирович Белозерский, племянник Л.Е. Белозерской-Булгаковой: «Булгаков был неверный человек. У него были женщины, у него, наконец, были на стороне прижитые двое детей. <...> Виновником развода с Любовь Евгеньевной был Булгаков. Он был большим неврастеником, а она здоровая женщина, которая единственная в Москве в то время имела собственный автомобиль и сама его водила. Она увлекалась конным спортом. Это должно было Булгакова раздражать, и, по всей видимости, раздражало. Рядом с ним билась здоровая жизнь».

Александр Михайлович Файко (1893—1978), драматург, сосед Булгакова:

«Он был слишком нервен, впечатлителен и, конечно, честолюбив».

Екатерина Михайловна Шереметьева (1901—1991), завлит Красного театра в Ленинграде:

«При большой сдержанности Михаила Афанасьевича все-таки можно было заметить его редкую впечатлительность, ранимость, может быть, нервность. Иногда и не уловишь, отчего чуть дрогнули брови, чуть сжался рот, мускул в лице напрягся, а его что-то царапнуло».

Виталий Яковлевич Виленкин (1911—1997), искусствовед, театровед, литературовед, мемуарист:

«— Скажите, какой человеческий порок, по-вашему, самый главный? — спросил он меня однажды совершенно неожиданно.

Я стал в тупик и сказал, что не знаю, не думал об этом.

— А я знаю. Трусость — вот главный порок, потому что от него идут все остальные.

Думаю, что этот разговор был не случайным. Вероятно, у него бывали моменты отчаяния, но он их скрывал даже от друзей. Я лично не видел его ни озлобившимся, ни замкнувшимся в себе, ни внутренне сдавшимся. Наоборот, в нем сила чувствовалась. Он сохранял интерес к людям (как раз в это время он многим помогал, но мало кому это становилось известным). Сохранял юмор, правда, становившийся все более саркастическим. О его юморе проникновенно сказала Анна Ахматова в стихотворении, посвященном его памяти:

Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался...»

Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова (1895—1987), вторая жена Булгакова в 1924—1932 годах:

«Самые ответственные моменты зачастую отражаются в шутливых записках М.А. Когда гражданская смерть, т. е. полное изничтожение писателя Булгакова стало невыносимым, он решил обратиться к правительству, вернее, к Сталину. Передо мной две записки.

"Не уны... Я бу боро..." — стояло в одной. И в другой: "Папа придумал! И решился"...»

Виктор Ефимович Ардов (1900—1976), писатель, сосед Булгакова:

«Удивительно обаятелен бывал Михаил Афанасьевич, если собиралась компания друзей — у него или в другом доме. Его необыкновенно предупредительная вежливость сочеталась с необыкновенной же скромностью... Он словно утрачивал третье измерение и некоторое время пребывал где-то на самом заднем плане. Весь шум, сопровождающий сбор гостей, он пережидал как бы в тени. Никогда не перебивал рассказчика, не стремился стать «душой общества». Но непременно возникал такой момент, когда Михаила Афанасьевича просили что-нибудь рассказать. Он не сразу соглашался... Это не было похоже на то, как «кобенится» домашнее дарование перед тем, как обнаружить свои возможности перед захмелевшими гостями. Булгаков был поистине застенчив. Но, преодолев застенчивость, он прочно овладевал вниманием общества».

Павел Александрович Марков (1897—1980), русский театральный критик, историк театра, режиссер, педагог:

«Михаил Афанасьевич обладал действительно огромным обаянием, острым и неожиданным».

Сергей Александрович Ермолинский (1900—1984), писатель, драматург, мемуарист:

«Он был общителен, но скрытен. Он был гораздо более скрытен, чем это могло показаться при повседневном и, казалось бы, самом дружеском общении».

Виталий Яковлевич Виленкин (1911—1997), искусствовед, театровед, литературовед, мемуарист:

«Булгаковский сарказм нередко касался театрального и литературного мира. Но я никогда не слыхал от него ни одной завистливой фразы, и он никогда не противопоставлял себя другим писателям, судьба которых складывалась счастливее».

Елена Сергеевна Булгакова (урожденная Нюренберг, в первом браке Неелова, по второму мужу Шиловская; 1893—1970), третья жена Булгакова в 1932—1940 гг., его муза последних лет жизни:

«Он безумно любил жизнь. И даже, когда он умирал, он сказал такую фразу: "Это не стыдно, что я так хочу жить, хотя бы слепым". Он ослеп в конце жизни. Он был болен нефросклерозом и, как врач, знал свой конец. Он ослеп. Но он так любил жизнь, что хотел остаться жить даже слепым...»