Вернуться к Иллюстрации

Иллюстрации Андрея Николаева к «Белой гвардии»

Андрей Владимирович Николаев (1922—2013) был известным московским иллюстратором. Он родился в Москве и вскоре после школы попал в Велико-Устюгское пехотное училище, откуда в 1942 году был выпущен лейтенантом. После окончания войны с отличием окончил Всесоюзный институт кинематографии им. Герасимова в Москве по кафедре художественного оформления фильма. В качестве иллюстратора работал с издательствами «Гослитиздат», «Детгиз», «Советский писатель», «Молодая гвардия», журналами «Юность», «Смена», «Работница» и другими. За без малого полвека работы создал иллюстрации к двумстам литературным произведениям: иллюстрировал Пушкина, Алексея Толстого, Максима Горького, Эмиля Золя и многих других писателей. Кроме того, в узких кругах он известен литературными и богословскими трудами, а также обширными мемуарами.

В 1988—1989 годах Николаев создал серию иллюстраций к роману Михаила Булгакова «Белая гвардия».

Киев в 1918 году

Николкина подруга, гитара, нежно и глухо: трень… Неопределенно трень… потому что пока что, видите ли, ничего еще толком не известно. Тревожно в Городе, туманно, плохо…

В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухни тащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колонок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день.

Елена была одна и поэтому не сдерживала себя и беседовала то вполголоса, то молча, едва шевеля губами, с капором, налитым светом, и с черными двумя пятнами окон: «Уехал…»

А в третьем от паровоза вагоне, в купе, крытом полосатыми чехлами, вежливо и заискивающе улыбаясь, сидел Тальберг против германского лейтенанта и говорил по-немецки.

На черной безлюдной улице волчья оборванная серая фигура беззвучно слезла с ветви акации, на которой полчаса сидела, страдая на морозе, но жадно наблюдая через предательскую щель над верхним краем простыни работу инженера, навлекшего беду именно простыней на зелено окрашенном окне.

Турбин умолкал, закрывая глаза. От раны вверху у самой левой подмышки тянулся и расползался по телу сухой, колючий жар. Порой он наполнял всю грудь и туманил голову, но ноги неприятно леденели.

Хорошо и то, что Фельдман умер легкой смертью. Некогда было сотнику Галаньбе. Поэтому он просто отмахнул шашкой Фельдману по голове.