Вернуться к Персонажи и их прототипы в романе «Белая гвардия»

Феликс Феликсович Най-Турс

— Умигать — не в помигушки иг'ать — вдруг, картавя, сказал неизвестно откуда-то появившийся перед спящим Алексеем Турбиным полковник Най-Турс.
Он был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге, и опирался он на меч, длинный, каких уж нет ни в одной армии со времен крестовых походов. Райское сияние ходило за Наем облаком.
— Вы в раю, полковник? — спросил Турбин, чувствуя сладострастный трепет, которого никогда не испытывает человек наяву.
— В гаю, — ответил Най-Турс голосом чистым и совершенно прозрачным, как ручей в городских лесах.

Полковник Феликс Най-Турс является одним из ярких второстепенных героев романа «Белая гвардия». Най-Турс — полковник, который не боится дерзить генералу и распускает юнкеров в момент захвата Города Петлюрой. Сам героически погибает на глазах у Николки Турбина. Для него ценнее, чем власть свергнутого гетмана, жизнь юнкеров — молодых людей, которых чуть не отправили на последний бессмысленный бой с петлюровцами, но он в спешном порядке распускает их, заставляя срывать знаки отличия и уничтожать документы. Най-Турс в романе — образ идеального офицера, для которого ценны не только боевые качества и честь собратьев по оружию, но и их жизни.

Предполагаемые прототипы Най-Турса

В конце 1920-х годов Михаил Булгаков рассказывал своему другу литературоведу Павлу Попову о причине появления Най-Турса в романе: «Най-Турс — образ отдаленный, отвлеченный. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер». Несмотря на слова самого автора об отсутствии прототипа у полковника Най-Турса, в среде литературоведов ведется дискуссия на тему, кто мог бы послужить его прообразом.

Некоторые исследователи (Всеволод Сахаров, Ярослав Тинченко и другие) считают, что прототипом мог послужить единственный герой обороны Киева от войск УНР, генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер (1857—1918). В пользу этой версии указывается иностранное происхождение фамилии Най-Турса, совпадение описанных в романе ранений реальным ранениям Келлера, полученным в 1905 и 1916 годах, совпадение даты смерти Най-Турса в романе (14 декабря 1918 года) и смерти Келлера, а также возможность личного знакомства Булгакова с Келлером во время работы автора в Каменец-Подольском военном госпитале во время Первой мировой войны.

Генерал от кавалерии, бывший командир Александрийского гусарского полка Келлер был корпусным командиром Булгакова во время мировой войны; 17—27 ноября 1918 года главнокомандующий гетманскими войсками. Днем 14 декабря со своим отрядом на Крещатике дал отпор наступавшим петлюровцам, но видя бессмысленность сопротивления, приказал юнкерам разбегаться, при этом, по рассказам, сам срывал с них погоны. Он отказался от предложений немцев о спасении, не желая переодеваться в немецкую форму, был арестован и вскоре убит.

По мнению критика, историка и литературоведа Бориса Соколова, прототипом Най-Турса мог быть Николай Всеволодович Шинкаренко (1890—1969), русский офицер, участник Белого движения (в Добровольческой армии), в эмиграции — литератор (псевдоним Николай Белогорский). Исследователь воспринимает установленным факт, что прототипом авторского «Белградского гусарского полка», в котором Най-Турс командовал эскадроном и получил орден Святого Георгия, у Булгакова являлся 12-й уланский Белгородский полк, в котором служил Шинкаренко. Также Соколов отмечает совпадение обстоятельств гибели Най-Турса и ранения Шинкаренко: оба с пулеметом прикрывали отступление своих сил.

Булгаков воспроизвел некоторые его характерные особенности, бывшие результатом ранения, как и немецко-прибалтийскую картавость. Шинкаренко в это время воевал в армии Деникина и к гетманской армии никакого отношения не имел. Но в остальном Шинкаренко, в 1918 году имевший чин полковника, а начинавший войну в качестве командира эскадрона Белгородского уланского полка, ближе к образу Най-Турса (бывшего командира эскадрона «Белградского гусарского полка»), чем 60-летний военачальник Келлер. В феврале 1918 года Шинкаренко был тяжело ранен, прикрывая пулеметом бронепоезд. С Булгаковым он мог пересечься в 1919 году на Кавказе.

Цитатная характеристика полковника Най-Турса в романе

Полное имя героя — Феликс Феликсович Най-Турс:

«Я насчет Феликс Феликсовича... у меня сведения». (Николка Турбин о нем)

Полковник Най-Турс живет в Киеве с матерью Марией Францевной и сестрой Ириной:

«...Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шептались трое: сестра Ная — Ирина...»

Он является гусарским полковником, бывшим эскадронным командиром 2-ого эскадрона бывшего Белградского гусарского полка:

«...кавалерист в полковничьих гусарских погонах и отрекомендовался полковником Най-Турсом, бывшим эскадронным командиром второго эскадрона бывшего Белградского гусарского полка».

«— Погоди-ка, он не белградский гусар? — спросил Турбин. — Да, да, гусар...»

«...ощутил перед собой траурные глаза картавого гусара...»

О внешности Най-Турса известно, что это прихрамывающий мужчина среднего роста с «траурными глазами»:

«...явился среднего роста черный, гладко выбритый, с траурными глазами кавалерист в полковничьих гусарских погонах...»

«Траурные глаза Най-Турса были устроены таким образом, что каждый, кто ни встречался с прихрамывающим полковником с вытертой георгиевской ленточкой на плохой солдатской шинели, внимательнейшим образом выслушивал Най-Турса».

«...неожиданно ощутил перед собой траурные глаза картавого гусара...»

«...у Ная было железное лицо, простое и мужественное...»

«...острый, небритый подбородок задрался кверху, одна рука соскользнула».

Из-за перенесенного ранения у Най-Турса сведена шея, он не может поворачивать голову, поэтому он вынужден поворачивать весь корпус, чтобы посмотреть в сторону:

«Картавый Най-Турс забрал бумагу, по своему обыкновению, дернул левым подстриженным усом и, не поворачивая головы ни вправо, ни влево (он не мог ее поворачивать, потому что после ранения у него была сведена шея, и в случае необходимости посмотреть вбок он поворачивался всем корпусом), отбыл из кабинета генерал-майора Блохина».

Он является физически сильным мужчиной, у него очень крепкие руки:

«Николку так мотнуло, что он тут же убедился, какие у Най-Турса замечательно крепкие руки».

Полковник Най-Турс картавит:

«Генерал Блохин, выслушав картавого и лаконического полковника, охотно выписал ему бумагу...»

«Картавый Най-Турс забрал бумагу...»

Най-Турс является лаконичным, скупым на слова:

«...полковник Най-Турс, необычайно скупой на слова вообще, коротко заявил генерал-майору Блохину...»

«Генерал Блохин, выслушав картавого и лаконического полковника, охотно выписал ему бумагу...»

В декабре 1918 года полковник Най-Турс вступает в студенческий дивизион («белую гвардию»), который должен дать отпор армии Петлюры и защитить власть гетмана в Украине:

«Он офицер, мобилизованный гетманом, — сказала Ирина, — Най-Турс...»

В начале декабря начальство поручает Най-Турсу сформировать второй отдел первой дружины студенческого дивизиона («белой гвардии»). Най-Турс завершает формирование своего отдела уже 10 декабря:

«Генерал-майор Блохин после недолгого разговора с Наем поручил ему формирование второго отдела дружины с таким расчетом, чтобы оно было закончено к тринадцатому декабря. Формирование удивительным образом закончилось десятого декабря...»

«Николка вмиг обострившимся взглядом узнал в нем командира второго отделения первой дружины, полковника Най-Турса».

Эта военная часть Най-Турса насчитывает 150 юнкеров (студентов военных училищ) и трех прапорщиков:

«При начале последних трех суток в ней было около ста пятидесяти юнкеров и три прапорщика».

«...что ему дадут на весь отряд в сто пятьдесят человек папахи и валенки...»

Сформировав свою часть, Най-Турс 10 декабря обращается к начальству с требованием выдать валенки и полушубки для его 150 подчиненных. Начальник, генерал-майор Блохин, выдает ему бумагу, но предупреждает, что из-за бюрократической кутерьмы Най-Турс сможет получить валенки не раньше чем через неделю:

«Формирование удивительным образом закончилось десятого декабря, и десятого же полковник Най-Турс, необычайно скупой на слова вообще, коротко заявил генерал-майору Блохину, терзаемому со всех сторон штабными птичками, о том, что он, Най-Турс, может выступить уже со своими юнкерами, но при непременном условии, что ему дадут на весь отряд в сто пятьдесят человек папахи и валенки, без чего он, Най-Турс, считает войну совершенно невозможной. Генерал Блохин, выслушав картавого и лаконического полковника, охотно выписал ему бумагу в отдел снабжения, но предупредил полковника, что по этой бумаге он наверняка ничего не получит ранее, чем через неделю, потому что в этих отделах снабжения и в штабах невероятнейшая чепуха, кутерьма и безобразье».

«В помещении дружины на Львовской улице Най-Турс взял с собою десять юнкеров (почему-то с винтовками) и две двуколки и направился с ними в отдел снабжения. В отделе снабжения... <...> полковника Най-Турса встретил... <...> генерал-лейтенант Макушин.

Оторвавшись от телефона, генерал детским голосом, похожим на голос глиняной свистульки, спросил у Ная:

— Что вам угодно, полковник?

— Выступаем сейчас, — лаконически ответил Най, — прошу срочно валенки и папахи на двести человек.

— Гм, — сказал генерал, пожевав губами и помяв в руках требования Ная, — видите ли, полковник, сегодня дать не можем. Сегодня составим расписание снабжения частей. Дня через три прошу прислать. И такого количества все равно дать не могу.

Он положил бумагу Най-Турса на видное место под пресс в виде голой женщины.

— Валенки, — монотонно ответил Най и, скосив глаза к носу, посмотрел туда, где находились носки его сапог.

— Как? — не понял генерал и удивленно уставился на полковника.

— Валенки сию минуту давайте.

— Что такое? Как? — генерал выпучил глаза до предела.

Най повернулся к двери, приоткрыл ее и крикнул в теплый коридор особняка:

— Эй, взвод! Генерал побледнел серенькой бледностью, переметнул взгляд с лица Ная на трубку телефона, оттуда на икону божьей матери в углу, а затем опять на лицо Ная. В коридоре загремело, застучало, и красные околыши алексеевских юнкерских бескозырок и черные штыки замелькали в дверях. Генерал стал приподниматься с пухлого кресла.

— Я впервые слышу такую вещь... Это бунт...

— Пишите тгебование, ваше пгевосходительство, — сказал Най, — нам некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель, говогят, под самым гогодом.

— Как?.. Что это?..

— Живей, — сказал Най каким-то похоронным голосом. Генерал, вдавив голову в плечи, выпучив глаза, вытянул из-под женщины бумагу и прыгающей ручкой нацарапал в углу, брызнув чернилами: «Выдать». Най взял бумагу, сунул ее за обшлаг рукава и сказал юнкерам, наследившим на ковре:

— Ггузите валенки. Живо».

Таким образом, военная часть Най-Турса становится особенной, «странной» на фоне всех остальных в «белой гвардии», потому что все юнкера и прапорщики Най-Турса носят валенки в отличие от других частей:

«Часть полковника Най-Турса была странная часть. И всех, кто видел ее, она поражала своими валенками».

Раздобыв валенки, полковник Най-Турс и его юнкера 10 декабря 1918 года заступают на службу на трое суток. Известно, что 12 декабря Най-Турс со своими юнкерами приходит на помощь офицерам, которые замерзают на дежурстве в пригороде Киева. Среди замерзающих оказывается офицер Мышлаевский, друг семьи Турбиных:

«Знаешь, когда смена пришла? Сегодня в два часа дня. Из первой дружины человек двести юнкеров. И, можешь себе представить, прекрасно одеты — в папахах, в валенках и с пулеметной командой. Привел их полковник Най-Турс.

— А! Наш, наш! — вскричал Николка.

— Погоди-ка, он не белградский гусар? — спросил Турбин.

— Да, да, гусар... Понимаешь, глянули они на нас и ужаснулись: «Мы думали, что вас тут, говорят, роты две с пулеметами, как же вы стояли?»

Таким образом, с 10 декабря Най-Турс и его юнкера трое суток непрерывно несут службу в пригороде Киева. В ночь с 13 на 14 декабря полковник Най-Турс наконец приводит свою военную часть в Киев на отдых. Они останавливаются в здании заброшенных казарм:

«Странные перетасовки, переброски, то стихийно боевые, то связанные с приездом ординарцев и писком штабных ящиков, трое суток водили часть полковника Най-Турса по снежным сугробам и завалам под Городом, на протяжении от Красного Трактира до Серебрянки на юге и до Поста-Волынского на юго-западе. Вечер же на четырнадцатое декабря привел эту часть обратно в Город, в переулок, в здание заброшенных, с наполовину выбитыми стеклами, казарм».

«В ночь с тринадцатого на четырнадцатое мертвые казармы в Брест-Литовском переулке ожили. В громадном заслякощенном зале загорелась электрическая лампа на стене между окнами (юнкера днем висели на фонарях и столбах, протягивая какие-то проволоки). Полтораста винтовок стояли в козлах, и на грязных нарах вповалку спали юнкера. Най-Турс сидел у деревянного колченогого стола, заваленного краюхами хлеба, котелками с остатками простывшей жижи, подсумками и обоймами, разложив пестрый план Города».

14 декабря в 3 часа утра отряд Най-Турса с тремя пулеметами и тремя повозками отправляется на Политехническую улицу. Здесь отряд находится до 3 часов дня, охраняя Политехническое шоссе. Отряду приказано принять бой в случае появления неприятеля, то есть армии Петлюры:

«Никакой телефонограммы не было... Вообще в эту ночь штаб не беспокоил отряд Ная. Вышел отряд на рассвете с тремя пулеметами и тремя двуколками, растянулся по дороге. Окраинные домишки словно вымерли. Но, когда отряд вышел на Политехническую широчайшую улицу, на ней застал движение. В раненьких сумерках мелькали, погромыхивая, фуры, брели серые отдельные папахи. Все это направлялось назад в Город и часть Ная обходило с некоторой пугливостью. Медленно и верно рассветало, и над садами казенных дач над утоптанным и выбитым шоссе вставал и расходился туман. С этого рассвета до трех часов дня Най находился на Политехнической стреле, потому что днем все-таки приехал юнкер из его связи на четвертой двуколке и привез ему записку карандашом из штаба. "Охранять Политехническое шоссе и, в случае появления неприятеля, принять бой"».

В три часа дня 14 декабря Най-Турс и его юнкера впервые видят вдали неприятеля — армию Петлюры, которая безпрепятственно уже входит в Киев. В частности, они видят петлюровских всадников под командованием полковника Козырь-Лешко. Заметив подступающего неприятеля, Най-Турс командует своим юнкерам стрелять. Юнкера стреляют три раза, это помогает сдержать неприятеля:

«Этого неприятеля Най-Турс увидел впервые в три часа дня, когда на левой руке, вдали, на заснеженном плацу военного ведомства показались многочисленные всадники. Это и был полковник Козырь-Лешко, согласно диспозиции полковника Торопца пытающийся войти на стрелу и по ней проникнуть в сердце Города. Собственно говоря, Козырь-Лешко, не встретивший до самого подхода к Политехнической стреле никакого сопротивления, не нападал на Город, а вступал в него, вступал победно и широко... <...>

По цепям юнкеров прокатился грохот затворов, Най вынул свисток, пронзительно свистнул и закричал:

— Пгямо по кавагегии!.. залпами... о-гонь! Искра прошла по серому строю цепей, и юнкера отправили Козырю первый залп. Три раза после этого рвало штуку полотна от самого неба до стен Политехнического института, и три раза, отражаясь хлещущим громом, стрелял най-турсов батальон. Конные черные ленты вдали сломались, рассыпались и исчезли с шоссе».

Вдруг полковник Най-Турс понимает, что что-то идет не так. Он отдает своим юнкерам приказ отходит вглубь города. Один взвод юнкеров остается на месте, чтобы прикрывать отступающих товарищей. Наконец и этот последний взвод тоже бросается бежать. Най-Турс с юнкерами пробегают две версты по городу и располагаются на безлюдном перекрестке. Здесь они снова стреляют по приближающимся петлюровцам. Три юнкера, посланные на разведку, сообщают Най-Турсу, что никаких военных частей их армии нет нигде. Тогда Най-Турс отдает своим юнкерам команду бежать:

«Вот в это-то время с Наем что-то произошло. Собственно говоря, ни один человек в отряде еще ни разу не видел Ная испуганным, а тут показалось юнкерам, будто Най увидал что-то опасное где-то в небе, не то услыхал вдали... одним словом, Най приказал отходить на Город. Один взвод остался и, перекатывая рокот, бил по стреле, прикрывая отходящие взводы. Затем перебежал и сам. Так две версты бежали, припадая и будя эхом великую дорогу, пока не оказались на скрещении стрелы с тем самым Брест-Литовским переулком, где провели прошлую ночь. Перекресток умер совершенно, и нигде не было ни одной души.

Здесь Най отделил трех юнкеров и приказал им:

— Бегом на Полевую и на Богщаговскую, узнать, где наши части и что с ними. Если встгетите фугы, двуколки или какие-нибудь сгедства пегедвижения, отступающие неогганизованно, взять их. В случае сопготивления уг'ожать оружием, а затем его и пгименить...

Юнкера убежали назад и налево и скрылись, а спереди вдруг откуда-то начали бить в отряд пули. Они застучали по крышам, стали чаще, и в цепи упал юнкер лицом в снег и окрасил его кровью. За ним другой, охнув, отвалился от пулемета. Цепи Ная растянулись и стали гулко рокотать по стреле беглым непрерывным огнем, встречая колдовским образом вырастающие из земли темненькие цепочки неприятеля. Раненых юнкеров подняли, размоталась белая марля. Скулы Ная пошли желваками. Он все чаще и чаще поворачивал туловище, стараясь далеко заглянуть во фланги, и даже по его лицу было видно, что он нетерпеливо ждет посланных юнкеров. И они, наконец, прибежали, пыхтя, как загнанные гончие, со свистом и хрипом. Най насторожился и потемнел лицом. Первый юнкер добежал до Ная, стал перед ним и сказал, задыхаясь:

— Господин полковник, никаких наших частей нет не только на Шулявке, но и нигде нет, — он перевел дух. — У нас в тылу пулеметная стрельба, и неприятельская конница сейчас прошла вдали по Шулявке, как будто бы входя в Город...

Слова юнкера в ту же секунду покрыл оглушительный свист Ная. Три двуколки с громом выскочили в Брест-Литовский переулок, простучали по нему, а оттуда по Фонарному и покатили по ухабам. В двуколках увезли двух раненых юнкеров, пятнадцать вооруженных и здоровых и все три пулемета. Больше двуколки взять не могли. А Най-Турс повернулся лицом к цепям и зычно и картаво отдал юнкерам никогда ими не слыханную, странную команду...»

Спасаясь от петлюровцев, Най-Турс и его юнкера пробегают через точку, где расположена команда Николки Турбина. Николка и его юнкера не понимают, что происходит. Най-Турс подбегает к нему и срывает с него погоны, чтобы петлюровцы не могли опознать в нем своего врага. Най-Турс кричит Николке и его юнкерам, чтобы те бежали прочь, так как бой кончен. При этом он просит их бежать только по Фонарному переулку, где более безопасно:

«Наконец на перекресток выскочил последний бежавший, в бледных золотистых погонах на плечах. Николка вмиг обострившимся взглядом узнал в нем командира второго отделения первой дружины, полковника Най-Турса.

— Господин полковник! — смятенно и в то же время обрадованно закричал ему навстречу Николка, — ваши юнкера бегут в панике.

И тут произошло чудовищное. Най-Турс вбежал на растоптанный перекресток в шинели, подвернутой с двух боков, как у французских пехотинцев. Смятая фуражка сидела у него на самом затылке и держалась ремнем под подбородком. В правой руке у Най-Турса был кольт и вскрытая кобура била и хлопала его по бедру. Давно не бритое, щетинистое лицо его было грозно, глаза скошены к носу, и теперь вблизи на плечах были явственно видны гусарские зигзаги, Най-Турс подскочил к Николке вплотную, взмахнул левой свободной рукой и оборвал с Николки сначала левый, а затем правый погон. Вощеные лучшие нитки лопнули с треском, причем правый погон отлетел с шинельным мясом. Николку так мотнуло, что он тут же убедился, какие у Най-Турса замечательно крепкие руки. Николка с размаху сел на что-то нетвердое, и это нетвердое выскочило из-под него с воплем и оказалось пулеметчиком Ивашиным. Затем заплясали кругом перекошенные лица юнкеров, и все полетело к чертовой матери. Не сошел Николка с ума в этот момент лишь потому, что у него на это не было времени, так стремительны были поступки полковника Най-Турса. Обернувшись к разбитому взводу лицом, он взвыл команду необычным, неслыханным картавым голосом. Николка суеверно подумал, что этакий голос слышен на десять верст и, уж наверно, по всему городу.

— Юнкегга! Слушай мою команду: сгывай погоны, кокагды, подсумки, бгосай огужие! По Фонагному пегеулку сквозными двогами на Газъезжую, на Подол! На Подол!! Гвите документы по догоге, пгячьтесь, гассыпьтесь, всех по догоге гоните с собой-о-ой! Затем, взмахнув кольтом, Най-Турс провыл, как кавалерийская труба:

— По Фонагному! Только по Фонагному! Спасайтесь по домам! Бой кончен! Бегом магш! Несколько секунд взвод не мог прийти в себя. Потом юнкера совершенно побелели. Ивашин перед лицом Николки рвал погоны, подсумки полетели на снег, винтовка со стуком покатилась по ледяному горбу тротуара. Через полминуты на перекрестке валялись патронные сумки, пояса и чья-то растрепанная фуражка. По Фонарному переулку, влетая во дворы, ведущие на Разъезжую улицу, убегали юнкера».

Услышав Най-Турса, юнкера Николки убегают прочь, а сам Николка остается вместе с Най-Турсом. Полковник пытается прогнать и Николку, но тот хочет остаться. Най-Турс садится к пулемету, а Николка заправляет туда ленту. Най-Турс открывает огонь по петлюровцам:

«Най-Турс с размаху всадил кольт в кобуру, подскочил к пулемету у тротуара, скорчился, присел, повернул его носом туда, откуда прибежал, и левой рукой поправил ленту. Обернувшись к Николке с корточек, он бешено загремел:

— Оглох? Беги!

Странный пьяный экстаз поднялся у Николки откуда-то из живота, и во рту моментально пересохло.

— Не желаю, господин полковник, — ответил он суконным голосом, сел на корточки, обеими руками ухватился за ленту и пустил ее в пулемет. Вдали, там, откуда прибежал остаток най-турсова отряда, внезапно выскочило несколько конных фигур. Видно было смутно, что лошади под ними танцуют, как будто играют, и что лезвия серых шашек у них в руках. Най-Турс сдвинул ручки, пулемет грохнул — ар-ра-паа, стал, снова грохнул и потом длинно загремел. Все крыши на домах сейчас же закипели и справа и слева. К конным фигурам прибавилось еще несколько, но затем одну из них швырнуло куда-то в сторону, в окно дома, другая лошадь стала на дыбы, показавшись страшно длинной, чуть не до второго этажа, и несколько всадников вовсе исчезли. Затем мгновенно исчезли, как сквозь землю, все остальные всадники. Най-Турс развел ручки, кулаком погрозил небу, причем глаза его налились светом, и прокричал:

— Ребят! Ребят!.. Штабные стегвы!.. Обернулся к Николке и выкрикнул голосом, который показался Николке звуком нежной кавалерийской трубы:

— Удигай, гвупый мавый! Говогю — удигай! Он переметнул взгляд назад и убедился, что юнкера уже исчезли все, потом переметнул взгляд с перекрестка вдаль, на улицу, параллельную Брест-Литовской стреле, и выкрикнул с болью и злобой:

— А, чегт!»

Стреляющие вдали петлюровцы ранят Най-Турса из пулемета. Пули попадают грудь и голову. Полковник умирает на месте. Перед смертью он успевает сказать Николке, чтобы тот не геройствовал и скорее спасался, а также произносит слово «Мало-Пговальная»:

«В голову попала пуля и в грудь».

«Николка вопросительно вперил взор в полковника Най-Турса, желая узнать, как нужно понимать эти дальние шеренги и штукатурку. И полковник Най-Турс отнесся к ним странно. Он подпрыгнул на одной ноге, взмахнул другой, как будто в вальсе, и по-бальному оскалился неуместной улыбкой. Затем полковник Най-Турс оказался лежащим у ног Николки. Николкин мозг задернуло черным туманцем, он сел на корточки и неожиданно для себя, сухо, без слез всхлипнувши, стал тянуть полковника за плечи, пытаясь его поднять. Тут он увидел, что из полковника через левый рукав стала вытекать кровь, а глаза у него зашли к небу.

— Господин полковник, господин...

— Унтег-цег, — выговорил Най-Турс, причем кровь потекла у него изо рта на подбородок, а голос начал вытекать по капле, слабея на каждом слове, — бгосьте гегойствовать к чегтям, я умигаю... Мало-Пговальная... Больше он ничего не пожелал объяснить. Нижняя его челюсть стала двигаться. Ровно три раза и судорожно, словно Най давился, потом перестала, и полковник стал тяжелый, как большой мешок с мукой.

"Так умирают? — подумал Николка. — Не может быть. Только что был живой"».

В конце концов Николка следует совету Най-Турса и ползет с перекрестка за угол в Фонарный переулок. Он забирает себе пистолет (кольт) убитого Най-Турса:

«И одиночество погнало Николку с перекрестка. Он полз на животе, перебирая руками, причем правым локтем, потому что в ладони он зажимал най-турсов кольт. Самый страх наступает уже в двух шагах от угла. Вот сейчас попадут в ногу, и тогда не уползешь, наедут петлюровцы и изрубят шашками. Ужасно, когда лежишь, а тебя рубят... Я буду стрелять, если в кольте есть патроны... И всего-то полтора шага... подтянуться, подтянуться... раз... и Николка за стеной в Фонарном переулке».

Через несколько дней Николка находит квартиру, где живет семья убитого Най-Турса. Оказывается, что семья как раз живет на улице Мало-Провальная, которую перед смертью упоминал полковник. Мать Най-Турса тяжело переживает страшную новость о смерти сына:

«Николка снял фуражку, и тотчас перед ним очутилась сухонькая другая невысокая дама, со следами увядшей красоты на лице. По каким-то незначительным и неопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету волос, Николка сообразил, что это мать Ная, и ужаснулся — как же он сообщит... Дама на него устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбоку еще очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.

— Ну, говорите же, ну... — упрямо сказала мать...

Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:

— Я... я...

Сухонькая дама — мать метнула в Николку взор черный и, как показалось ему, ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзади Николки в стекле двери:

— Феликс убит! Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:

— Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!

У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: "Я ж ничего не сказал... Боже мой!"

Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потом быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:

— Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, успокойтесь... — Нагнулась к Николке, спросила: — Да, может быть, это не так?.. Господи... Вы же скажите... Неужели?..

Николка ничего на это не мог сказать... Он только отчаянно глянул вперед и опять увидал край кресла.

— Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради бога... Услышат... Воля божья... — лепетала толстая.

Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:

— Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! — Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он неожиданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться».

Николка рассказывает матери и сестре Най-Турса, что храбрый полковник погиб как герой:

«Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:

— Как же он умер?

— Он умер, — ответил Николка самым своим лучшим голосом, — он умер, знаете ли, как герой... Настоящий герой... Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент, а сам, — Николка, рассказывая, плакал, — а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали под пулеметный огонь, — Николка и плакал и рассказывал в одно время, — мы... только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета... Со всех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню. Положительно, со всех сторон.

— А вдруг его только ранили?

— Нет, — твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза и нос и рот, — нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и в грудь».

Николка и сестра Най-Турса Ирина отыскивают его тело. В ту же ночь Николка и семья Най-Турса проводят панихиду в часовне. Мать Най-Турса благодарит Николку за его помощь. Молодой человек плачет, но в то же время чувствует, что его совесть спокойна, ведь он сделал все, что мог для этого замечательного человека — полковника Най-Турса:

«В ту же ночь в часовне все было сделано так, как Николка хотел, и совесть его была совершенно спокойна, но печальна и строга. При анатомическом театре в часовне, голой и мрачной, посветлело. Гроб какого-то неизвестного в углу закрыли крышкой, и тяжелый, неприятный и страшный чужой покойник сосед не смущал покоя Ная. Сам Най значительно стал радостнее и повеселел в гробу.

Най — обмытый сторожами, довольными и словоохотливыми, Най — чистый, во френче без погон, Най с венцом на лбу под тремя огнями, и, главное, Най с аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно Николкой уложенной под рубаху на холодную его вязкую грудь. Старуха мать от трех огней повернула к Николке трясущуюся голову и сказала ему:

— Сын мой. Ну, спасибо тебе. И от этого Николка опять заплакал и ушел из часовни на снег».

После похорон Най-Турса Николка продолжает общаться с семьей полковника. Судя по всему, Николка влюбляется в Ирину:

«— А я, Алеша, к Най-Турсам ходил, — пояснил он и вид имел такой, как будто его поймали на заборе во время кражи яблок.

— Что ж, дело доброе. У него мать осталась?

— И еще сестра, видишь ли, Алеша... Вообще.

Турбин покосился на Николку и более расспросам его не подвергал».

Командующий З-м Конным корпусом генерал граф Феликс Келлер (1915)

Николай Всеволодович Шинкаренко (1890—1969)

Алексей Серебряков в роли полковника Най-Турса в сериале «Белая гвардия» (2012)

Алексей Серебряков в роли полковника Най-Турса в сериале «Белая гвардия» (2012)